Как правило, ничего хорошего такой ералаш не обещает. Но, надо признать, форма соответствует содержанию. Дикий жанровый микс своего рода литературный апокалипсис.
Но давайте разбираться подробнее.
Начнем с фэнтези, которое Идиатуллин не любит за шаблонность, и, как признает сам, не слишком хорошо с ним знаком. По нынешним временам, незнание чего-то, беда небольшая. Рассуждает Идиатуллин, примерно, как Степнова, «духом окрепнем в борьбе», «не боги горшки обжигают». Да и он ведь пришел ломать жанр, а не строить. Тут больших знаний не требуется.
С ломкой, если присмотреться, получается не очень. Все довольно стандартно. Главные герои, все как один, шагнули из подросткового фэнтези. Супергерои в чистом виде. Есть паренек, чужак и мессия по совместительству. Есть местная Лира (см. Пулман «Темные начала»), марыйского разлива. Само собой, к ней прилагается что-то вроде деймона. Мешок друзей и недрузей, неигровых персонажей им под стать, большая часть из которых погибнет, а меньшая нет.
Далее весь антураж магии без мечей: волшебство, земля-защитница, мертвые с косами плывут (здесь имеется что-то вроде «Летучего Голландца» речного типа), Великий кормчий племени и Мать-Перепелка.
Все-таки фэнтези?
«Может и она».
«Но все это, как писал Федор Кузьмич Сологуб, только казалось».
Мы ведь народ исторический. Страстно полюбили историю еще в годы застоя. В конце советской эпохи она и вовсе стала царицей полей, наукой наук. Человек с историческим багажом интеллектуал (и патриот), без него ничтожество и манкурт. Увлечение историей при этом у нас идет обычно с пикулевским отливом любим не логику истории, а белые пятна, факты, матчасть, нередко высосанную кем-то когда-то из пальца, но зафиксированную в мемуарах и статистике, которые надо знать обязательно.
Залихватский пришпоренный стиль «Гардемаринов» и Пикуля откочевал сейчас на попаданские пажити. Но привычка укреплять свои позиции околоисторическим флером осталась. Новейшая российская словесность внимательно вглядывается в историю. История почва, единственное твердое и основательное. За какой текст современный отечественный писатель ни возьмется, везде у него получается исторический роман.
Оттого и «этнофэнтези», подаваемое как новое блюдо второй год подряд (в прошлый Рубанов, в этот Идиатуллин), в действительности есть недоразвитый исторический роман, писаный по той самой околонаучной матчасти.
Кстати о ней. Идиатуллин хвастает множеством изученных источников. Но к чему вся эта якобы фундированность, если рядом с ней соседствует абсолютный авторский произвол? Можно было обойтись одним воображением. Построить мир с нуля. Не огладываясь на историю. Отталкиваясь от культурологии, антропологии. Мысля социологически. Избегая исторических костылей.
Что касается детектива, то в «Последнем времени» его нет. Неоткуда ему взяться. Не всякая пропажа загадка, и не всякая разгадка следствие. Триллер тоже отсутствуют. Ни шпионского (хотя герои нелегально сигают туда-сюда через границу), никакого иного. Ну, бьются люди, ну, бегают туда-сюда. Так всегда так было. Приключения.
Конечно, кому и «Колобок» триллер. Кому и «Курочка Ряба» детектив. А «Зимовье зверей» survival horror. Однако ж ври-ври, да меру знай.
В громоздкую словесную обертку текста закутан маленький сюжетный скелет: для народа мары, и сопредельных недружественных народов тоже, резко настали последние времена упала звезда Полынь. Воды не только замутились, но и погорчели.
Теперь уже не приведется растить штаны на деревьях, полезные ископаемые также придется добывать старым варварским открытым способом. Аграрно-патриархальная лафа закончилась. То есть она, выходит, не совсем патриархальная, раз добыча с помощью кайла и лопаты древнее.
Тут бы поиграть на теме цикличности-линейности исторического времени, «все новое это хорошо забытое старое». Но разве ж Идиатуллину до того?
Возможность историософии высшего порядка заслоняет другой модный и рекомендованный феминисткам сюжет некая женщина, любительница отрезать мужское хозяйство тем, кто его достает ни к месту и не вовремя, ради спасения своего мальца совершает путь в земли мары. Туда и обратно, как заправский взлохоббит.
Линия любовная: девочка-мары созрела, а с кем бы разделить это достижение неизвестно. Хотела с одним, так он не хочет, с другим, так он тоже. Но зато можно смазать словесный ужас медом легкой эротики (как будто ее вокруг мало?).
Вот и все, на что ушло четыреста восемьдесят страниц.
Но вернемся к синтезу жанров.
Из перечисленного Идиатуллиным интереснее всего жанр для книги основной, несущий, но не названный, чтоб не распугать потенциальных покупателей. Боллитра. Изобретение отечественных писателей последних лет.
Фэнтези, детектив, триллер жанры честные (если их не разбавляют боллитрой, а здесь как раз такой случай). Боллитра прибежище жуликов и прохвостов от литературы.
В качестве культпросвета для несведущих напомним его обязательные компоненты:
В качестве культпросвета для несведущих напомним его обязательные компоненты:
работа с языком (языком тоже подойдет это такие две проекции в текст и в жизнь одной методики);
большая тема (настолько, что даже не поймешь о чем это, и сглупа вовсе упрекнешь в бестемьи, а это не так, просто ты такой ничтожный, что тебе тямы не хватает);
безразличие к развитию сюжета («служенье муз не терпит суеты»);
наплевательское отношение к читателю (они для меня, а не я для них, пусть еще дорастут до меня, дотянутся);
самолюбование (в этом мире есть лишь один по-настоящему интересный предмет я сам и мои мысли);
имитационный по отношению к серьезной литературе характер (мы наследники, продолжатели, хранители великой духовной традиции);
наконец, это проза номенклатурных литературных работников, людей, причисленных к пантеону и числу, «дозволенных цензурою».
Выпуском таких книг у нас обычно занимается редакция Шубиной. В этом смысле, ее можно назвать редакцией жанровой литературы.
Существует, конечно, и литература серьезная, которая, как верно говорят, не имеет жанровой прописки.
Ее легко отличить от боллитры хотя бы по тому, что вопросы, связанные с темой и проблемой, там преобладают над формой и стилем. «Почему? Зачем? Отчего?» над этим обычно идет работа.
Вот этих вопросов, как раз и не хватает роману Идиатуллина.
Ладно, пускай наступают последние времена.
Но почему вдруг они настали именно сейчас? В чем причина? Из романа это непонятно. Объяснение «земля устала» сродни знаменитой фразе матроса Железнякова при роспуске Учредительного собрания. Может, и устала. Но разве в этом суть?
«Последнее время» громадная, растянутая на четыреста страниц картина «Последний день мары». Одно большое описание, словесная диорама и больше ничего.
Отчего описание, в какой-то степени понятно. Ведь тут можно упражняться в главном искусстве боллитры языке.
Но старания эти кроме тягот чтения («пожалей читателя!») и доказательства формальной принадлежности к жанру боллитры более ничего не дают. Бахаревич в «Собаках Европы» оказался намного сметливей не стал мелочиться, изобрел свой язык.
Здесь же в «Последнем времени» Идиатуллин пользуется полуязыком, то есть чем-то не имеющим единого строя, основы, составленным произвольно, по случаю. Причудливые экзотичные слова, вроде птен, вира, лайва или глуп, разбавляются неожиданными, современными размер, эффективность, кошмар. Также гуляет от главы к главе, от абзаца к абзацу, из современного в невесть под что стилизованный, строй предложения.
Языковая эклектика, на которую потрачена масса авторского времени, не добавляет ничего, кроме ощущения искусственности и натужности, только мешающей восприятию текста. Все это работа, проделанная впустую, в угоду формату боллитры.
Бесконечные описания, плетение словес это же низший вид искусства, декоративное. Ощущение от романа Идиатуллина как раз такое и остается декоративность, вычурная, безвкусная, и ничего кроме.
Рядом с этим соседствует самая примитивная форма узнавания, добывания информации диалоги.
Слушайте, ну это ж не РПГ все-таки.
Из серьезных идей, потонувших в идиатулинских языковых излишествах, остается в память лишь одна «всякая земля у кого-то отобрана».
Если перевести на современный язык, получится, что все мы в этом мире немножечко нелегальные мигранты. Мысль не новая. Но Идиатуллин не академик Бромлей, чтобы сделать из этого далеко идущие выводы: для развитой формы этноса этническая территория перестает быть чем-то значимым.
Хотя в «Последнем времени» разговор идет даже не про этнос, а про то, как гибнут группы, закосневшие в самоизоляции. Вот такое с подковыркой послание граду и миру.
Существует еще одно отличие серьезной литературы от боллитры естественность ситуации. То есть, у читателя не должно быть ощущения, что он попал в лабораторию.
Все происходящее в романе Идиатуллина как раз искусственно смоделировано.
Многие в детстве занимались тем, что отрывали крылья, ноги насекомым и смотрели, что будет. Идиатуллин сохранил страсть к этой забаве и на пятом десятке. Роман выстроен на совершенно искусственных посылках не было переселения народов, не было мировых религий все сидели на своих местах. Изъято, заморожено самое очевидное в человеке страсть к дальним странствиям, походам («Уйду я Маша в Китай, поглядеть, как и что»), борьбе, доминированию.
Возникает вполне естественный вопрос «Отчего же вдруг сейчас все завертелось?». Почему «решили самураи перейти границу у реки?». И отчего всем и сразу понадобилась эта проклятая земля мары? Соображения большой геополитики? Где же они были вчера?
До событий, описанных в романе, получается, истории не было, а тут она вдруг кончилась, так и не начавшись?
Вновь приходится констатировать в романе нет глубокой проработки причин и поводов «последних времен». Автору важна только картинка.
Но как протекают последние времена, мы и так знаем. Своими глазами видели. У нас нет ответа на вопрос «почему?».
Книга Идиатуллина неважно сработана и с точки зрения большой стратегии. События вроде рисуются глобальные целый народ гибнет, остальные пришли в движение. А ощущение такое, как будто схватились в игре «Зарница» маары числом 15 штук, да столько же от условных европейцев и кочевников. Название настраивает на один масштаб, а действие протекает на уровне микрогрупп. Между тем перед нами большие сложноорганизованные общества. Но о том, как они устроены, именно как крупные иерархически организованные общности ни полслова.