8 февраля 1918 года в своих отчетах в Лондон и в Филадельфию квакеры пишут, что «большевики демонстрируют полное уважение к квакерский миссии», а чуть позже (21 февраля) сообщают:
В течение последних двух недель большевистские комиссары предприняли ряд решительных мер против капиталистов и класса имущих в Бузулуке
Положение беженцев в настоящий момент чрезвычайно плохо: крестьяне отказываются давать для них хоть сколько-то продуктов.
Угроза голода была явственной, и квакеры обсуждали поездку Кедди и Литтла в Самару и Уральск пополнить продовольственные запасы для продолжения работы вспомоществования. В Уральском районе было куплено сто пудов муки. В Самаре двое квакеров встретились с главой Комитета по продовольствию самарского правительства. Тот пообещал снабдить миссию мукой, необходимой для содержания больниц и детского дома в Могутове.
В том же феврале 1918 года было решено, что мисс Хейнс должна посетить Петроград, чтобы провести переговоры с Американским Красным Крестом (АКК) относительно возможности получения от них финансовой помощи для решения проблем голода в Бузулукском уезде. Анна Хейнс встретилась в Петрограде с Реймондом Робинсоном, главой миссии АКК. Уже в марте мисс Хейнс отчиталась о своем визите в столицу. Она сообщила, что официальные лица из Американского Красного Креста в Петрограде получили телеграмму из Вашингтона с просьбой информировать о целесообразности предоставления гранта на работу квакеров в Бузулуке и уезде по борьбе с голодом. Мисс Хейнс прибыла в удачный момент и сумела убедить представителей Красного Креста направить своего представителя для ознакомления с работой квакеров. Однако неожиданное наступление германской армии сделало инспекционную поездку невозможной. Тогда Комиссия Американского Красного Креста решила без проволочек телеграфировать в Америку, чтобы глава офиса АКК в Вашингтоне перевел в Комитет Друзей 25 000 долларов. Петроградская миссия АКК также рекомендовала главе Американского Красного Креста выдать указанную сумму в полное распоряжение квакеров для использования в любых целях, связанных с их работой, исключив расходы на закупку зерна в том случае, если крестьяне будут расплачиваться с ними за него. Представители Американского Красного Креста предложили квакерам значительное количество медикаментов и медицинских инструментов, однако изза внезапного продвижения немецкой армии и связанной с этим неразберихи, царившей в городе, доставить этот груз из Петрограда в Бузулук было невозможно.
В марте 1918 года английский врач Джон Рикман женился на американке Лидии Льюис они зарегистрировали свой брак в Бузулуке. В Бузулукском загсе в книге Записи актов гражданского состояния при Бузулукском уездном Совете крестьянских, рабочих и солдатских депутатов за 1918 год, на странице 23, сохранилась эта запись. В соответствии с бытовавшей тогда традицией имена иностранцев русифицировали и записали, что Иван Ричардович Рикман и Лидия Ивановна Левис объявляются мужем и женой. Свидетелями этого события стали Франк Кедди и Феодор Ригг.
Это был первый брак в Бузулуке, зарегистрированный новыми большевистскими властями, и надо же было такому случиться, что брак заключили англичанин и американка.
Джон Рикман, британский квакер, получивший медицинское образование в Кембридже и прошедший отличную практику в госпитале святого Томаса в Лондоне, по религиозным соображениям отказался от службы в армии и приехал в Бузулук. Он организовал работу больницы в Андреевке, а потом перешел работать в могутовскую больницу.
Здесь он и повстречал Лидию Льюис, одну из шести американок, что прибыли в эти края в августе 1917-го. Характерно, что, кроме квакерского обряда «венчания», они сознательно зарегистрировали свой статус в большевистском совдепе. Квакеры хотели тем самым продемонстрировать, что признают новую власть, и заручиться ее поддержкой, что было очень важно для работы с местным населением и беженцами.
В музее Доркинга, родного города Джона Рикмана, на видном месте хранится документ, подтверждающий расположение к нему большевистской власти. В пожелтевшем от времени распоряжении, датированном маем 1918 года, «все правительственные и общественные учреждения и начальствующие лица» призываются «оказывать Ивану Рикману должное содействие».
Этот документ, наряду с другими бумагами, выданными Рикману представителями власти, спас английскому доктору жизнь.
29 марта 1918 года больницу в Могутове квакерам пришлось закрыть. Месяц спустя, в апреле, они приняли решение и о закрытии приюта. Приютских детей передали в семьи по всему Бузулукскому уезду. Тех, кого не удалось пристроить, перевезли в Бузулук: их определили в местный приют.
Это были непростые дни и недели. Больницы были подготовлены к передаче в руки русского медперсонала, дети из могутовского дома расселены по родственникам и знакомым, мастерские закрыты, а остаток провизии роздан местному населению по совету местных властей и при их содействии.
Бузулукская газета «Известия Бузулукского уездного исполнительного комитета Советов рабочих и крестьянских депутатов» писала в апреле 1918 года:
На общем собрании делегатов Бузулукского уездного съезда беженцев 8 марта 1918 г. председатель Ширмулевич доложил, что как дошел до него слух, Английская миссия, обслуживающая в здешнем уезде нужды беженцев, возможно ликвидирует свою деятельность, а потому предлагает собранию, не пожелает ли оно войти в сношение с миссией о передаче оборудованных ею медицинских пунктов и прочего в ведение уездного совета беженцев.
Собрание постановило: просить Английскую миссию все организованные ею для беженцев медицинские пункты, приюты, мастерские и прочее, в случае ликвидации таковых, передать безвозмездно в ведение уездного совета беженцев, и выразить ей от лица собрания глубокую благодарность за оказанные ею заботы беженцам.
Работники квакерской миссии покинули села и деревни уезда до конца мая 1918 года. Исключение составляли село Лабазы, где оставалась Элеанор Линдсей, и Андреевка, в которой Хинман Бейкер следил за распахиванием 13 акров земли и посадкой на них картофеля для местных крестьян. С закрытием больниц в уезде и приюта в Могутове вся работа квакеров сосредоточилась в Бузулуке и ближайших окрестностях.
После закрытия могутовского приюта квакеры решили взять на себя заботу о приюте, созданном самими беженцами. Он располагался на территории Бузулукского Спасо-Преображенского монастыря, на холмах, возвышавшихся над городом, рядом с речушкой, петлявшей среди могучих деревьев. Квакерская миссия пообещала финансировать деятельность приюта в размере 10 000 рублей при условии, что местные власти предоставят ей полную свободу в том, как вести работу. Большевики ответили согласием.
Спасо-Преображенский монастырь в Бузулуке. Иллюстрированная почтовая карточка, нач. XX в.
На собрании квакеров 21 апреля 1918 года было доведено до общего сведения, что председатель уездного собрания по делам беженцев пообещал им помощь с персоналом и финансированием для поддержания приюта детей-беженцев в монастыре. Несколько квакеров рассказали о том, как съездили в приют, и после их рассказа все согласились с тем, что многое можно сделать для улучшения условий жизни детей, многие из которых были сиротами.
Коллс зачитал доклад с выводами комиссии, созданной для расследования условий в бузулукском прибежище беженцев. Из доклада стало ясно, что необходимо срочно организовать помощь, обучение и образование для детей. Помимо прочего, дети нуждались в одежде и обуви.
Комиссия предложила предпринять следующие шаги. В приют надлежало переехать одной женщине и нескольким мужчинам из квакерской миссии. Женщине предлагалось отвечать за учебную и воспитательную работу для девочек и вести хозяйство. Мужчины должны были отвечать за организацию учебной работы для мальчиков и за сельскохозяйственные работы на землях приюта.
На эту работу были утверждены кандидатуры Эстер Уайт, Чарльза Коллса и Грегори Уэлча. Всего через несколько недель приют было не узнать, и все это благодаря умению, терпеливости и упорному труду Эстер Уайт и Чарльза Коллса. Нерадивые сотрудники приюта были уволены, здания отремонтированы и подметены, одежда у детей починена и отстирана. В конце мая Эстер Уайт писала:
Мы думаем, что со временем этот приют будет столь же хорош, как и могутовский.
Несколько месяцев спустя квакеры отчитались о существенных переменах в лучшую сторону, произошедших в Монастырском доме:
Всего в доме пребывают 122 человека, все либо младше 14 лет, либо больные и немощные. На сегодняшний день число наших сотрудников в Доме 7, включая и молодого врача, венгерского военнопленного. Кроме них, там трудятся 13 работниц (прачки и т. п.), садовник и еще трое опытных ремесленников, обучающих трудовым навыкам ребят.
Мы думаем, что со временем этот приют будет столь же хорош, как и могутовский.
Несколько месяцев спустя квакеры отчитались о существенных переменах в лучшую сторону, произошедших в Монастырском доме:
Всего в доме пребывают 122 человека, все либо младше 14 лет, либо больные и немощные. На сегодняшний день число наших сотрудников в Доме 7, включая и молодого врача, венгерского военнопленного. Кроме них, там трудятся 13 работниц (прачки и т. п.), садовник и еще трое опытных ремесленников, обучающих трудовым навыкам ребят.
Строения четыре деревянных здания тесны и неудобны для такого большого числа людей, но у местных властей и без этого колоссальное количество бед и забот.
Нам повезло, что за Домом имеется несколько акров пахотной земли, засеянной картофелем и прочими овощами, что весьма уместно как полезное и здоровое предприятие для ребятишек. Дети трудятся на приусадебном участке под руководством молодого поляка, студента Варшавской сельхозакадемии. Он работает воспитателем попеременно на участке и в мастерских. Питание вполне разнообразное и имеется приличный выбор. Двадцать два ребенка в возрасте младше 6 лет находятся на особом попечении. Вместо печальной и грязной кучки беспризорников, выглядевших, как попрошайки, перед нашими взорами предстает веселая ватага детишек, чистеньких, здоровых, внешний облик которых явно изменился за последние два месяца.
Одежды, оставшиеся после закрытия Дома в Могутове, с большим энтузиазмом были приняты девочками и малышами. Взорам гостей и обитателей дома также представлены в изобилии ткани мышиного серого цвета: эти совсем не вызывающие радости одежды достались нам от некогда существовавшего Татьянинского комитета.