Роже Мартен дю Гар
Как и большинство французских писателей его поколения, Роже Мартен дю Гар выходец из буржуазной среды. Отец его был адвокатом, мать дочерью маклера фондовой биржи. Мальчик родился в 1881 году в Нейи-сюр-Сен. Он рос и воспитывался в семье католиков, но на пятнадцатом году жизни отошел от католичества. Учился в лицее Кондорсе, затем в Жансон-де-Сайи. «Я был лоботрясом», признается дю Гар, но это не совсем верно еще в лицее он много читал и пытался писать. Профессор Меллерио, взявший мальчика к себе на пансион[244], научил своего постояльца азам композиции, и Роже Мартен дю Гар так и остался в литературе приверженцем составления плана произведения.
Подобно Мориаку, Роже учился в Национальной школе хартий[245]. Желание писать оставалось у него незыблемым, в 1908 году он уже опубликовал свой первый роман «Становление», о котором говорил впоследствии, что это слабая юношеская работа, и был прав. Не то чтобы книжка была совсем уж безнадежной, в ней даже задним числом можно обнаружить прообразы Жака и Антуана Тибо (героев «Семьи Тибо», воплотивших в себе две ипостаси самого автора: Мартена дю Гара-бунтаря и Мартена дю Гара-реалиста). Просто это был типичный пример юношеского романа по существу, автопортрет начинающего писателя, нацеленного на победу. Тем не менее автору в нем удаются диалоги, а его книга представляет собой обвинение, выдвинутое против благонамеренной буржуазии, как никто умеющей восстанавливать против себя своих самых одаренных сыновей.
В Париже тогда при журнале «Нувель ревю франсез» оформилась группа писателей, которые вскоре станут играть в литературной жизни нашей страны ведущую роль. Ее лидером отнюдь не начальником, но образцом и старшим другом для всех был Андре Жид, а писатели помоложе Анри Геон, Жан Шлюмберже, Жак Копо и другие составляли его окружение. Что их объединяло? Конечно же, никакая не доктрина, а уважение к литературе, строгость вкуса и непременная искренность как условие общения.
То, что Роже Мартен дю Гар примкнул к ним, было делом почти случайным. Как-то в 1913 году он встретил Гастона Галлимара[246] своего бывшего однокашника по лицею Кондорсе, ставшего одним из активных членов литературной группы («команды Жида»). Мартен дю Гар, только что закончивший роман «Жан Баруа», спросил старого товарища, не хочет ли тот почитать рукопись, и Галлимар согласился. Три дня спустя Роже получил телеграмму от Андре Жида: «Печатаем без всяких сомнений». За телеграммой последовало письмо: «Тот, кто это написал, может быть, не художник, но точно молодец». И действительно: как художнику Мартену дю Гару было далеко до Жида, но романист из него вышел куда более умелый. Мартена дю Гара гораздо меньше, чем Жида, страшила банальность обыденной жизни, представлявшей собой, по его мнению, «хлеб насущный для человека и для романа». Первая его серьезная книга «Жан Баруа» потрясла французских читателей почти так же, как «Жан-Кристоф» Роллана.
После войны он начал работу над «Семьей Тибо», романом об истории одной семьи, многотомной сагой, тома которой выходили один за другим поначалу с довольно короткими промежутками. Затем последовало пятилетнее молчание (с 1923-го по 1928-й), в 1930 году вышел очередной том, а вся работа была завершена только накануне новой войны. По большей части все это время писатель жил в провинции, в деревне, но не потому, что ему хотелось сбежать от цивилизации, а потому, что он нуждался в тишине и одиночестве.
Мы познакомились с Роже в 1922 году, во время одной из «Декад Понтиньи». Писательским его талантом я восхищался с тех пор, как прочел «Жана Баруа», но и как человек он меня отнюдь не разочаровал. В Понтиньи Мартен дю Гар никогда не принимал участия в публичных дискуссиях, на всякую попытку втянуть его в разговор отвечал упорным молчанием, хотя то и дело что-то записывал в блокнот. Все, что он слышал, видел и думал, отправлялось туда, как в живорыбный садок, откуда он мог, когда понадобится, достать именно ту золотую рыбку, в какой нуждался для своей книги. Мартен дю Гар никогда не писал статей и не выступал с докладами или лекциями. «Все, что мне необходимо сказать, утверждал он, автоматически попадает в Тибо».
Намного позже, когда я приехал в Ниццу его навестить во время его весьма плодотворного «отпуска», я смог увидеть скрупулезно заполненные упорядоченные карточки, на которых было расписано все прошлое и будущее каждого из членов семьи Тибо. Работа над эпопеей требовала колоссальной сосредоточенности, и прерывал Роже эту работу только ради нескольких театральных пьес: «Завещание папаши Лелё», «Водянка», «Молчаливый», а в 1933 году ради чрезвычайно мрачной повести о крестьянском быте «Старая Франция».
Мартен дю Гар был убежден, что не дело писателя заниматься политикой, подписывать какие бы то ни было манифесты. «Те из литераторов, кто полагает, будто их долг трактовать текущие события, не способны сделать ничего хорошего писал он. Писатели Божьей милостью всегда обладавшие прекрасным вкусом, всегда тщательно подбиравшие слова, стоит им только заговорить о политике, без всяких колебаний используют самые что ни на есть пустопорожние фразы из словаря политиков». Мне это мнение кажется спорным и несправедливым по отношению к Бенжамену Констану и Мориаку, но самому Мартену дю Гару такая позиция служила оправданием его отказа от участия в политической деятельности.
Изучая «Семью Тибо», мы можем разобраться в том, что представляет собой философия писателя. Но о чем он думал? Во что верил? Как развивался на протяжении жизни? Это понять очень трудно, потому что сам Мартен дю Гар вовсе не желал откровенничать. «Творите литературу, если вам хочется, говорил он, но, бога ради, не рассуждайте о ней»[247]. И создается впечатление, что это человек, способный на самую верную дружбу с теми, кого считал достойными своей дружбы, но одаренный удивительной трезвостью ума и тонкой иронией, что позволяло ему не щадить собственных друзей и судить человечество, которое воспринималось им как животный вид, все более строго.
«Семью Тибо», как и «Жана Баруа», читали в самых широких кругах. Это было одно из тех редких литературных произведений, которые способны в равной степени привлечь среднего читателя и заслужить (в свое время) высокую оценку читателя с тонким вкусом. Андре Жид говорил: «Мое восхищение этими книгами удивляет некоторых из друзей, не сумевших найти в них ни единого из достоинств, которые ценятся в наши дни. Там нет ни изощренных содроганий, ни психологической утонченности, ни стилистических изысков, ни жгучей тревоги но автор тем-то и силен, что позволяет себе обходиться без всего этого. Я ни у кого не видел настолько нейтрального письма и никогда не сталкивался с тем, что об этом мгновенно забываешь. Речь здесь даже не о доступности написанного всякому, взявшему в руки книгу, речь о том, что ты сразу же вступаешь в прямой контакт с каждым из персонажей, и ни у одного из них нет ни единого жеста, который нельзя было бы себе представить, ни единой фразы, которую нельзя было бы услышать, и вскоре, точно так же как мы забываемся, читая книгу, автор забывает о самом себе, рисуя их Вас возмущает то, что все они делают и произносят только банальные вещи? А ведь именно этим они и схожи с теми, кого вы встречаете ежедневно. Банальности, да, все здесь в высшей степени банально. Но по сравнению с этим любая книга (я говорю о книгах нашего времени) сразу же покажется мудреной, вычурной и манерной. Конечно, подобные книги, с их крепким и добротным здравомыслием, весьма далеки от снова воцарившейся сегодня в литературе прециозности[248] Но, читая Тибо, я понимаю, что в глубине души меня интересуют только люди, сражающиеся со своим временем и плывущие против течения. Я не хочу сказать, что в наши дни один только Роже Мартен дю Гар начисто лишен жеманства, но мне кажется, что из всех лишенных манерности писателей наших дней он один чего-то стоит. Пройдет двадцать лет и все это поймут».
Двадцать лет Так долго ждать не пришлось. Уже в 1937 году Мартен дю Гар получил Нобелевскую премию, и это было справедливое решение. Не только потому, что «Семья Тибо» цикл прекраснейших романов, но и потому, что трудно назвать другого писателя, жизнь которого отличалась бы таким же достоинством. После войны я часто виделся с Мартеном дю Гаром в Ницце. Он остался так же внимателен ко всему, что пишут, так же критичен, если не суров, но при этом не потерял способности восхищаться. Сам он не публиковал ничего, поскольку в 41-м году приступил к работе, рассчитанной на долгий срок, работе над романом-эпопеей «Дневники полковника Момора».
«Я надеюсь справиться с этим все разбухающим и увеличивающимся в объеме сюжетом, писал он Андре Жиду. Здесь все может найти себе место: самые разнообразные мысли о современности; размышления культурного, образованного старика о мире и о жизни; портреты людей, которые попадались ему на пути; приключения, которые ему довелось пережить Момор должен быть совсем не похож на меня самого хотя бы потому, что он был военным и формировался иначе Тот же тип, что Люс в Жане Баруа[249], только приправленный Лиоте»[250].
Писатель надеялся создать итоговую книгу, но эта попытка не удалась. Его стесняла форма «мемуаров». Он умел (по его словам) сочинить сцену, но не владел анализом чувств (школа Толстого, а не Пруста). Какой была бы для нас Наташа, говорил он, если бы мы знали ее только по «дневнику князя Андрея»? Чувствовалось, что с каждым годом он все менее уверен в своем новом произведении. «Я вышел из возраста великих свершений», признавался он. А мне казалось, что и здравый смысл ему не изменил, и интеллектуальная честность была требовательнее, чем когда-либо. Возможно, он втайне радовался, что перестал публиковаться? «Насколько же легче писать посмертное!»
В феврале 1951 года Мартен дю Гар присутствовал при последних минутах жизни Жида и в том же году опубликовал свои «Заметки об Андре Жиде», а четыре года спустя короткие «Автобиографические и литературные воспоминания». Смерть его, наступившая в августе 1958 года в поместье «Тертр» вблизи Беллема[251], была почти мгновенной. По завещанию, издание его произведений было доверено группе друзей, главным образом Жану Деле, что позволяет нам надеяться на исследование столь же высокого уровня, что и «Молодость Андре Жида»[252].
Возможно, «Жан Баруа» и не художественное произведение, но эта книга взволновала тогдашнее поколение французов. Почему? Потому что в ней были затронуты некоторые из самых важных проблем того времени. На обложке своего романа Роже Мартен дю Гар поместил фотографию скульптуры Микеланджело «Скованный раб», и Жан Баруа действительно был человеком, стремившимся разорвать цепи, распрощаться с рабством и самому распоряжаться своей жизнью. Ему это не удалось, но его неудача не отняла надежды у других.