Да, то, о чем грезит Эвридика, это поэзия любви, именно так ей хотелось бы жить. Но как? Есть ведь прошлое, от которого ее ничем не очистить. Даже признанием, потому что, признаваясь в грехе, грешишь снова. Идеальные любовники могут остаться идеальными возлюбленными только в том случае, если каждый из них отступится от желания узнать все о другом. Таков, по Аную, смысл античного мифа. Никогда не надо смотреть вспять: «О, пожалуйста, любимый мой, не оборачивайся, не смотри на меня Зачем? Позволь мне жить Не смотри на меня. Позволь мне жить»
Но она умирает, и, как и в легенде, Орфей сможет вернуть подругу к жизни, если откажется взглянуть ей в лицо. Но у него не хватает на это сил. «Ведь, в конце концов, немыслимо, когда двое! Две оболочки, две взаимно непроницаемые эпидермы разделяют нас. Каждый за себя, хоть на крик кричи, у каждого свой кислород, своя собственная кровь, каждый крепко заперт, бесконечно одинок в своей шкуре». Любовники тщетно пытаются стать единым существом, чистота и вечная любовь возможны лишь в смерти таков трагический урок «Тристана и Изольды», позже «Ромео и Джульетты», а Ануй говорит о том же в «Ромео и Жаннетте». Трагическая сила древних мифов украшает человеческий удел благородством тысячелетиями переживаемых страданий.
«Антигона» еще одна «черная пьеса», которая в силу обстоятельств и значимости поднятых в ней проблем имела мощный резонанс. Ее премьера состоялась во время войны, в 1942 году, и позволила под прикрытием мифологического сюжета выразить чрезвычайно сильные чувства, владевшие в то время автором трагедии. Бунт Антигоны против Креона и установленного им в Фивах порядка был бунтом оккупированной страны против законов, введенных захватчиками. Антигона олицетворяет на сцене абсолютную чистоту, ничем не омраченное до поры детство, отказ от личного счастья. Дикарка (Тереза) и Эвридика бегут от счастья, ибо не способны смыть с себя изначальную грязь, для Антигоны это дело чести: «Антигона маленькая худышка, что сидит вон там, уставившись в одну точку, и молчит. Она думает. Она думает, что вот сейчас станет Антигоной, что из худой, смуглой и замкнутой девушки, которую никто в семье не принимал всерьез, внезапно превратится в героиню и выступит одна против целого мира, против царя Креона, своего дяди. Она думает, что умрет, хотя молода и очень хотела бы жить. Но ничего не поделаешь: ее зовут Антигоной, и ей придется сыграть свою роль до конца»[284]
Но она умирает, и, как и в легенде, Орфей сможет вернуть подругу к жизни, если откажется взглянуть ей в лицо. Но у него не хватает на это сил. «Ведь, в конце концов, немыслимо, когда двое! Две оболочки, две взаимно непроницаемые эпидермы разделяют нас. Каждый за себя, хоть на крик кричи, у каждого свой кислород, своя собственная кровь, каждый крепко заперт, бесконечно одинок в своей шкуре». Любовники тщетно пытаются стать единым существом, чистота и вечная любовь возможны лишь в смерти таков трагический урок «Тристана и Изольды», позже «Ромео и Джульетты», а Ануй говорит о том же в «Ромео и Жаннетте». Трагическая сила древних мифов украшает человеческий удел благородством тысячелетиями переживаемых страданий.
«Антигона» еще одна «черная пьеса», которая в силу обстоятельств и значимости поднятых в ней проблем имела мощный резонанс. Ее премьера состоялась во время войны, в 1942 году, и позволила под прикрытием мифологического сюжета выразить чрезвычайно сильные чувства, владевшие в то время автором трагедии. Бунт Антигоны против Креона и установленного им в Фивах порядка был бунтом оккупированной страны против законов, введенных захватчиками. Антигона олицетворяет на сцене абсолютную чистоту, ничем не омраченное до поры детство, отказ от личного счастья. Дикарка (Тереза) и Эвридика бегут от счастья, ибо не способны смыть с себя изначальную грязь, для Антигоны это дело чести: «Антигона маленькая худышка, что сидит вон там, уставившись в одну точку, и молчит. Она думает. Она думает, что вот сейчас станет Антигоной, что из худой, смуглой и замкнутой девушки, которую никто в семье не принимал всерьез, внезапно превратится в героиню и выступит одна против целого мира, против царя Креона, своего дяди. Она думает, что умрет, хотя молода и очень хотела бы жить. Но ничего не поделаешь: ее зовут Антигоной, и ей придется сыграть свою роль до конца»[284]
Мы знаем из трагедии Софокла о роли, которую ей предстоит сыграть. У Антигоны два брата Этеокл и Полиник. Братья сражались в противоположных лагерях: Этеокл на стороне Фив, Полиник против. Оба погибли. Креон объявил Полиника предателем и запретил хоронить: пусть тень его вечно бродит, не находя покоя, а того, кто осмелится предать проклятый труп земле, приговорят к смерти. Антигоне, невесте сына Креона, совсем не хочется умирать, она любит своего жениха Гемона, но она отправляется на рассвете к телу брата и засыпает его землей, согласно обряду погребения. Стражники, которых оставили караулить труп и которые уснули на посту, докладывают о случившемся царю. «Ну вот, теперь пружина натянута до отказа. Дальше события будут разворачиваться сами собой. Этим и удобна трагедия нужен лишь небольшой толчок, чтобы пустить в ход весь механизм И все! А потом остается одно: предоставить событиям идти своим чередом. Беспокоиться не о чем. Все пойдет само собой. Механизм сработан на совесть, хорошо смазан» Да, механизм хорошо смазан как для Софокла, так и для Ануя, вот только тон у них разный. Чтобы понять, в чем состоит отличие, лучше всего привести два определения стиля Ануя: поэтичность и непринужденность.
Анахронизмы, сознательно применявшиеся драматургом в огромном количестве, требовались ему здесь лишь для транспонирования. Вот стражник представляется Креону, вытянувшись в струнку и отдавая честь: «Стражник Жона, второй роты Значит, я не один, нас трое. Кроме меня, еще Дюран и старший, Будусс». Эти стражники явились прямиком из Куртелина[285]. Для Креона как государственного деятеля важно одно: выполнять свой долг, то есть поддерживать порядок. «Он царь. Лицо его в морщинах, он утомлен; ему выпала нелегкая роль управлять людьми». Но он заблуждается, не понимая того, что божественный закон закон нравственный выше любых человеческих законов. Ему совсем не нравится необходимость казнить Антигону, дочь царя Эдипа, эту худенькую нахмуренную принцессу. «Гордыня Эдипа! В тебе говорит гордыня Эдипа!.. говорит он Антигоне. Да, ты наверняка думала, что я тебя казню. И это казалось тебе естественной развязкой, гордячка! Казнить тебя? Да ты погляди на себя, воробышек! Слишком уж ты худа Ты, конечно, считаешь меня человеком грубым, думаешь, что я не способен на высокие чувства. Но я все-таки очень люблю тебя, несмотря на твой скверный характер». Креон предлагает Антигоне скрыть ее преступление, но он не учитывает героического упорства принцессы: «А теперь вы, не желая того, прикажете меня казнить. Это и называется быть царем!» «Да, именно это!»
Креон доказывает, что как властитель он не может действовать иначе: «Ведь нужно, чтобы кто-то стоял у кормила! Судно дало течь по всем швам. Оно до отказа нагружено преступлениями, глупостью, нуждой Корабль потерял управление Мачта трещит, ветер завывает, паруса разодраны в клочья Скажи на милость, где уж тут помнить о всяких тонкостях Понимаешь ли ты это?» Антигона в ответ качает головой: «Я не хочу понимать. Это ваше дело. Я здесь не для того, чтобы понимать, а для другого. Я здесь для того, чтобы ответить вам нет и умереть». Можно представить себе тот отклик, который вызывала эта реплика у зрителей во времена Сопротивления, но она не утратила актуальности и сейчас, когда оккупация позади, потому что тяжкому бремени власти правителя всегда будет противостоять мятежный дух свободного человека. В настоящей трагедии не бывает виноватых. Креону хочется вернуть Антигоне любовь к жизни: «Жизнь это любимая книга, это ребенок, играющий у твоих ног, это молоток, который крепко сжимаешь в руках, это скамейка у дома, где отдыхаешь по вечерам. Ты будешь еще больше презирать меня, но когда-нибудь это ничтожное утешение в старости ты поймешь, что жизнь, вероятно, все-таки счастье».
Счастье? Но разве она, малышка Антигона, сможет стать счастливой женщиной, если сдастся? Что это будет за счастье? Кому ей придется лгать, кому улыбаться, кому продавать себя? Она выбирает смерть, потому что жизнь слишком уродлива, стражники слишком грубы, сестра Йемена чересчур благоразумна. По существу, она выбирает смерть, боясь жизни и страшась того, что счастье для нее невозможно. Она выбирает смерть, как Камилла выбирает для себя пострижение в монахини, потому что молодость не хочет компромисса с жизнью («С любовью не шутят»)[286]. Но что толкает ее на эту жертву? Снова жажда чистоты, стремление к совершенству, ужас перед «вашими грязными надеждами». Хотя любимые герои Ануя (и в особенности героини), как правило, не христиане, они склонны к мученичеству[287]. Потому что, как говорит Дикарка, «всегда найдется бездомная собачонка» (или неприкаянная душа), которая помешает им быть счастливыми. Ну и куда это их приведет? Никуда. Просто существует два типа людей: одни способны вступить в сделку с жизнью, другие нет.
«Антигона» начало крутого поворота в драматургии Ануя. Конечно, это еще «черная пьеса», потому что героиня нарушает без всякой для себя выгоды приказ Креона, чтобы найти убежище в смерти, но также это уже и пьеса о справедливости. «Жан Ануй здесь почти прощается с Дикаркой, найдя ей достойную замену, но в то же время хочет не столько расстаться с ней, сколько приблизить к другому Аную менее фанатичному более снисходительному. Он навсегда сохранит нежность к этим неприятным, резким существам, к этой категоричной и надоедливой юности, которая продолжает скитаться по его творениям, но теперь он даст слово истинам не таким куцым и маловероятным даст слово правде, обходящейся без презрения, и смирению, полному кротости и тишины»[288]. В последнем письме Антигона высказывает сожаление о своей прямолинейности и несговорчивости: «О, Гемон, а наш маленький мальчик! Только теперь я понимаю, как это было просто жить» Увы, мы понимаем такие вещи только на пороге смерти.
А теперь перейдем к «блестящим пьесам».
«Приглашение в замок», как и «Ужин в Санлисе», феерия, разыгранная несколькими персонажами, феерия, которая поначалу принимает скверный оборот, но потом, в общем-то, неплохо заканчивается. Любовь и чистота снова противостоят здесь развращенности и богатству, но уже не так резко, как в «черных пьесах». «Коломба» комедия очаровательная и правдивая, потому что все в ней пропитано столь хорошо знакомой Аную атмосферой театра, сверкает всеми огнями рампы. Мадам Александра, священное чудовище типа Сары Бернар, эгоцентричная и высокомерная; «наш дорогой поэт», член Французской академии, завсегдатай у мадам Александры; костюмерша; секретарь. Все они живут и говорят именно так, как должны жить и говорить люди театра. Цветочница Коломба, приставшая к театру, мечется между двумя сыновьями мадам Александры: между всерьез влюбленным в нее и ранимым Жюльеном, олицетворяющим Террор и Добродетель одновременно, этаким Робеспьером кулис, и милым мальчиком Арманом, который забавы ради влюбляет в себя жену брата, пока тот проходит военную службу, что, разумеется, не очень порядочно.