Непримиримость позиции Симоны де Бовуар не смягчалась. Когда Камю погиб в автомобильной аварии, врезавшись в платан у дороги, она сказала: «Плакать не стану. Он уже ничего для меня не значил». Их поссорил «Бунтующий человек». В жизни Симоны де Бовуар была только одна опорная точка, только одно ей бесспорно удалось: это ее отношения с Сартром. «За тридцать с лишним лет мы всего одну ночь проспали порознь Наши характеры, установки, прежние решения оставались различными, в наших сочинениях мало сходства, но они растут на одной почве». И в самом деле, их дружба и тесное единение прекрасны. Она могла связать свою жизнь только с человеком, выступавшим против того, что ненавидела она сама: правые партии, благонамеренность и религия. Она не случайно выбрала Сартра. В противоположность тому, что писали глянцевые журналы, чета жила довольно уединенно. Их социальное положение и условия жизни дорогая квартира, машина отделяли их от пролетариата, занимаемые идейные позиции противопоставляли их буржуазии, хотя большинство их читателей принадлежало к этому классу.
Автобиографическая книга Симоны де Бовуар «Сила обстоятельств» заканчивается довольно грустными размышлениями. Писательницу пугают старость и смерть. «Мои протесты ослаблены неминуемостью конца, да и радости мои поблекли». Настало время сказать: никогда больше! «Теперь слишком краткие часы во весь опор мчат меня к могиле. Я стараюсь не думать о том, что будет через десять лет, через год. Воспоминания истощаются; с мифов облезает позолота, планы гибнут в зародыше: вот до чего я дошла, и вот как обстоят дела. Если это молчание затянется, каким долгим покажется мне короткое будущее!» Но ведь надежды не обманули, все обещания были исполнены. Она хотела быть свободной и завоевала свободу. Она хотела писать и состоялась как писатель, добилась признания. Почему же ее воспоминания заканчиваются словами: «С изумлением понимаю, как я была обобрана и одурачена»? Потому что она стареет? Потому что она умрет? Я знаю, что сказал бы на это Ален: «Смерть не намерение».
Романы Симоны де Бовуар пропитаны метафизикой не меньше, чем романы Сартра. Она считает, что если позволительно сочинять психологические романы, то позволительно сочинять и метафизические, и что романист может и должен описывать эмоциональное воздействие метафизического опыта. Но у нее философия это лишь дрожжи, закваска, тогда как у Сартра само тесто. Уже «Гостья» то и дело оборачивается экзистенциальным романом. «Посреди танцплощадки я, безликая и свободная. Я разглядываю все эти жизни, все эти лица одновременно. Если я отвернусь от них, они тотчас рассыплются, словно покинутый пейзаж». Все это проблески доктрины. Книга живое тело; портреты выходят из рамок. Прежде чем задуматься над техникой письма, Симона де Бовуар уже была прирожденной романисткой.
Романы Симоны де Бовуар пропитаны метафизикой не меньше, чем романы Сартра. Она считает, что если позволительно сочинять психологические романы, то позволительно сочинять и метафизические, и что романист может и должен описывать эмоциональное воздействие метафизического опыта. Но у нее философия это лишь дрожжи, закваска, тогда как у Сартра само тесто. Уже «Гостья» то и дело оборачивается экзистенциальным романом. «Посреди танцплощадки я, безликая и свободная. Я разглядываю все эти жизни, все эти лица одновременно. Если я отвернусь от них, они тотчас рассыплются, словно покинутый пейзаж». Все это проблески доктрины. Книга живое тело; портреты выходят из рамок. Прежде чем задуматься над техникой письма, Симона де Бовуар уже была прирожденной романисткой.
В центре созданной ею картины мира чета, которую мы (возможно, ошибочно) отождествляем с ней и Сартром. Чета счастливых друзей, Пьера Лабрусса и Франсуазы Микель, соединенных взаимной любовью и признающих свободу партнера. Он директор авангардистского театра, и постоянное сотрудничество сплачивает их прочнее, чем страсть.
«Единственная новость, которая меня интересует, говорит Франсуаза, это наше общее будущее. Чего же ты хочешь, если сейчас я счастлива!» У Пьера случаются мимолетные увлечения. «Дело в том, говорит он, что мне нравятся первые шаги. Разве ты не понимаешь?» «Пожалуй, да, говорит Франсуаза, но мне не хотелось бы недолговечной связи».
Понятия верности и неверности применительно к ним не имеют смысла: они составляют единое целое.
Но вот появляется Ксавьер Пажес, молоденькая девушка из буржуазной семьи. Дома, в Руане, она не ладила с родными, и Пьер с Франсуазой великодушно предлагают ей перебраться в Париж и поселиться у них. Странная и нелюдимая Ксавьер не признает никаких правил. Она спит, когда другие бодрствуют, злится, когда другим хорошо, словом, она не способна поддерживать с людьми человеческие отношения. Вспышки ее радости или ярости настолько непредсказуемы, что Пьер с Франсуазой теперь только тем и заняты, что истолковывают ее слова. «Можно было подумать, что речь шла о Пифии». Мастерство Симоны де Бовуар проявляется в том, что она сумела создать некую «совершенно иную» Ксавьер. «Можно было лишь кружить около нее в вечном отдалении».
Этому пленительному чудовищу удается благодаря своей загадочности (ах, как могущественны эти ускользающие!) пробудить у Франсуазы чувство, которого она раньше никогда не испытывала: ревность. Двойную ревность, потому что она хочет, чтобы Ксавьер принадлежала только ей, и ей не нравится, что Пьер принимает Ксавьер всерьез. Когда он признается Франсуазе, что они с Ксавьер любят друг друга, поначалу известие причиняет ей боль. Затем она пытается наладить то, что не удавалось еще никому, жизнь втроем, «трудную, но она могла бы стать прекрасной и счастливой». Может быть, с другой женщиной это и получилось бы, но с жестокой и сбивающей с толку Ксавьер никакая искренность невозможна. Франсуаза смотрит «глазами влюбленного на женщину, которую любит Пьер».
Как поступить? Она старается быть великодушной; она убеждает себя, что решит таким образом проблему «другой». Но Ксавьер «превращает ее в ничто». Франсуаза чувствует, что эта упрямая девчонка отнимает у нее все. После того как Ксавьер отдалась юноше Жерберу, заставив Пьера ревновать так, что он подглядывал в замочную скважину, как они целуются, после того как Франсуаза одержала над «гостьей» двойную победу, вернув себе любовь Пьера и добившись любви Жербера, она все же не может смириться с тем чудовищным представлением, какое сложилось о ней у Ксавьер.
«Вы ревновали ко мне, говорит Ксавьер, потому что Лабрусс любил меня. Вы отобрали его у меня и, чтобы полнее отомстить, отняли у меня Жербера. Оставьте его себе, он ваш И уходите отсюда, уходите немедленно».
У Франсуазы больше нет причин ревновать к Ксавьер, ведь она ее победила, но она не может стерпеть, чтобы чужое сознание разрушило ее собственное. «Открыв газовый кран в комнате, где засыпает Ксавьер, пишет Женевьев Женнари[302], она совершила не убийство из ревности, но философское убийство». Эпиграфом к роману стала фраза Гегеля: «Сознание каждого добивается смерти другого». Ксавьер хотела ее «уничтожить» надо выбирать, и Франсуаза выбирает. Со словами «она или я» Франсуаза открывает кран. Позже Симоне де Бовуар разонравился финал ее романа. Философские убийства свойственны программным романам, и «Ученик»[303] принадлежит к тому же жанру, что и последняя глава «Гостьи».
За романом последовала пьеса «Бесполезные рты», в которой рассматривалась политическая дилемма: имеем ли мы право ради того, чтобы спасти осажденный город, где закончились все запасы продовольствия, пожертвовать лишними едоками? Или же имеем право принести в жертву город ради спасения дармоедов? Мы стоим перед выбором. Успех пьесы был умеренным. «В обрушившейся позднее на Сартра (и на нее) дурацкой славе было нечто оскорбительное. За нее приходилось дорого платить. Видевший себя обделенным вниманием грядущих веков, он внезапно вызвал к себе интерес во всем мире».
Симону де Бовуар очень занимают мысли о бессмертии, что видно из ее автобиографии и романа «Все люди смертны». Актрисе Режин надоели мимолетные успехи, она жаждет бессмертия. Она хочет покорить душевнобольного, вообразившего себя бессмертным, потому что таким образом после собственной смерти останется жить в его сознании и душе. В конце концов она поймет: то, чего она ждала от бессмертия, необходимо найти в жизни. Все люди смертны, но должны действовать так, как если бы они были бессмертными.
То же самое Симона де Бовуар утверждает в эссе «Пирр и Киней». Царь Пирр делится со своим советником Кинеем планами завоеваний. После каждой упомянутой Пирром победы Киней спрашивает: «А что вы будете делать после этого?» В ответ слышит о новых планах. «Хорошо, а потом?» В конце концов Пирр отвечает: «Тогда мы отдохнем». «А почему бы, спрашивает Киней, вам не отдохнуть уже сейчас?» Это замечание на первый взгляд кажется разумным, и все же Киней не прав. Новые проекты, несмотря ни на что, рождаются и заставляют нас идти вперед. Пирр имеет право заключить: «Я живу сегодня; сегодня я отправляюсь в будущее, которое определено моими теперешними планами».
В другом эссе, «О морали двусмысленности», Симона де Бовуар утверждает, что жизнь скорее двусмысленна, чем абсурдна. Она не лишена смысла, но каждый из нас может придать ей тот смысл, какой выберет, и нравственные ценности существуют лишь в той мере, в какой человек их создает. Симона де Бовуар не верит ни в десять заповедей, ни в Кантов «нравственный закон внутри нас»; каждый должен своим умом докопаться до смысла своей жизни и научиться соответствовать требованиям собственной правды. Английский критик Морис Крентон отметил, насколько трудна и почти мучительна эта позиция отмежевания одновременно от Бога и от здравого смысла для вскормленного Декартом французского ума. Экзистенциалисты, по его словам, близки к Юму[304], не видевшему никакого доказательства существования Бога и никаких следов нравственного закона. Но между ними есть разница, состоящая в том, что Юм от такого положения не страдает. Охваченный сомнениями британец без малейших затруднений управляет своей жизнью. Он будет следовать традициям, соблюдать правила приличия, подчиняться законам. Его мало занимают отвлеченные понятия. Для француза, жившего больше разумом, чем традициями, выбор оказывается более трудным.