Жироду, Мюссе, Мариво Говоря о театре Ануя, часто вспоминают эти имена. Думаю, к ним стоит прибавить имена Аристофана и Шекспира. Греки в свое время разгадали секрет одновременно «жизненного» и пафосного, поэтичного и разговорного театрального языка. От Шекспира секрет перешел по наследству к Мюссе, от Жироду к Аную. Поэтика последнего замешана на горечи и чистоте, свежести и разочаровании. Все его персонажи, старые и молодые, хотели бы верить в любовь. Свойственная им изначально наивность натыкается на слишком жестокий мир и гибнет при столкновении с ним. Генерал тщетно вспоминает лейтенанта и взывает к нему: лейтенант умер, и генералу волей-неволей надо приспосабливаться к людям таким, каковы они есть.
Ануй-дебютант был мятежником, бунтарем, но не революционером. Общество, конечно же, ощетинивается и колется: богатые держатся за свое богатство, бедняки превращаются в Битосов, но изменять общество не его задача. Живописность политических перемен забавляет его, но не убеждает. Изменять надо людей мужчин и женщин. «Если бы люди приложили для того, чтобы забывать, хотя бы сотую часть тех стараний, которые они тратят на то, чтобы помнить, на земле, я уверен, давно воцарился бы мир». В этом он близок Канту, записавшему у себя в дневнике: «Вспомни, что надо забыть» и согласен с Валери, который полагал, что войны будущего рождаются из истории прошлого. Даже в любви память источник страданий. Эвридика не способна наслаждаться любовью в настоящем, потому что помнит о грязи в прошлом. Генеральша измывается над мужем в силу памяти об ушедшем счастье.
Но что же со всем этим делать? Ануй никогда не дает советов, и он прав. Роли у художника и моралиста разные. Художник рисует людское безумие и утешает нас, придавая ему форму. Шекспир писал:
Что жизнь? тень мимолетная, фигляр,
Неистово шумящий на помосте
И через час забытый всеми: сказка
В устах глупца, богатая словами
И звоном фраз, но нищая значеньем![296]
Зачем нам столько ярости, столько вражды? Ткань жизни та же, что идет на сны, театральные игры делают жизнь терпимой, придавая ей форму. Персонажи Ануя ломают комедию, играют в заговорщиков, пытаются сочинить себе прошлое, которого не было (именно это Ж.-Б. Баррер так удачно назвал «поэзией будущего предшествующего времени»). А что это доказывает? К счастью, ровно ничего, потому что вместе с безумием улетучилась бы поэзия. И все-таки Ануй, этот гениальный мизантроп, знает цену нежности, дружбе, снисходительности и забвению. Он достиг предельной ясности и объективности. Он отвоевал их у абсурдности мира, тяжелых воспоминаний, сегодняшних угроз, и отвоевал средствами театра, который был для него ремеслом и делом чести.
Симона де Бовуар
Имена Сартра и Симоны де Бовуар в сознании читателей неразрывно связаны. Нам кажется, что им обоим это должно нравиться. Каждому из них посчастливилось жить рядом с человеком, которым он восхищается. Их философские взгляды схожи в течение стольких лет они сравнивали и сопоставляли их, критиковали, уточняли, однако как литераторы они сильно отличаются. Симона де Бовуар выглядит более одаренной романисткой, а лучшее из написанного Сартром это его большое последнее эссе «Слова». Примечательно, что ни один из этих двух писателей, чьи жизни так тесно переплетены, не утратил своей самобытности.
Симона де Бовуар родилась в 1908 году в Париже в добропорядочной буржуазной семье. Если впоследствии ее отношение к своему классу сделалось враждебным, похоже, виной тому отнюдь не перенесенные в детстве страдания: родители ее не угнетали и она, в общем-то, любила их. Ее отец-адвокат получил обычное для того времени классическое образование, считал Анатоля Франса величайшим из французских писателей и был актером-любителем вместе с друзьями он играл в пьесе Куртелина «Мир в семье»[297]. Дочка им восхищалась. В пять с половиной лет ее отдали в школу со странным и заманчивым названием «Дезир»[298] благопристойное заведение, где старые девы обучали девочек добродетели, а аббаты философии. Однако воспитывали и обучали Симону не столько ее наставники, сколько книги. В девять лет она увлеклась книгой Луизы Олкотт[299] «Маленькие женщины» и воображала себя Джо, одной из героинь романа, который и у меня в детстве был одним из самых любимых. Джо писала и Симона тоже принялась писать. Она очень рано решила посвятить свою жизнь умственному труду. Ее лучшая подруга Заза говорила: «Произвести на свет девятерых детей ничем не хуже, чем писать книги». Но Симона де Бовуар считала, что заводить детей, у которых, в свою очередь, тоже появятся дети, очень скучно и бесполезно, а мыслитель или писатель создает веселый и радостный мир, и это лучшее, чем можно заняться в жизни.
Ее мать была набожной, и хотя Симона больше любила отца-агностика, поначалу она была глубоко верующей, но впоследствии открыла для себя реальность смерти и осознала невинность греха. «Безмолвие смерти вызывало у меня ужас и отвращение Бог сделался абстрактным понятием на фоне неба, и однажды вечером я его стерла». Несгибаемая личность, ненавидящая компромиссы, она от веры немедленно перешла к неверию, едва лишь осознала, что любит земные радости и не сможет от них отказаться. «Я перестала верить в Бога, подумала я без особого удивления. Это было очевидностью: ведь если бы я в него верила, я не сумела бы с легкой душой перед ним согрешить». На самом деле ее представление о Боге стало настолько абстрактным, что его совершенство исключало его реальность. Она вполне без него обходилась и больше никогда не возвращалась к этому вопросу. Однако от полученного ею нравственного воспитания у нее сохранилось все же глубокое сознание своей ответственности и ощущение вины.
В книге «Воспоминания благовоспитанной девицы» она рассказала о том, как легко сдала экзамены на степень бакалавра, затем лицензиата и, наконец, в 1929 году прошла конкурс на замещение должности преподавателя философии в лицеях и высших учебных заведениях. В то время женщин, которые решились бы пройти этот конкурс, можно было пересчитать на пальцах, но Симона любила знания и строгость мышления. Она подружилась с целой компанией молодых философов, в которую входили Раймон Арон, Жан Поль Сартр, Низан[300]. Она называла их «товарищами», а они решили называть ее Бобром, поскольку фамилия Бовуар созвучна английскому слову «beaver» «бобер». Многие из «товарищей» были марксистами и клеймили «буржуазные идеологии». Больше всего доверия внушал Сартр. Его ум никогда не дремал, он не допускал интеллектуальных уверток, сразу чувствовал неискренность, не признавал допущений и, похоже, никогда не поддавался искусу конформизма. Ей всегда хотелось, чтобы ею руководил человек сильный и свободный, и она почувствовала себя счастливой, когда Сартр сказал ей: «Теперь я за вас возьмусь». Это не означает, что он навязывал ей свои убеждения; они потому и подружились, что изначально их философские взгляды были близки, у них имелись общие пристрастия, и ненавидели они одно и то же.
Так сложился нерушимый дружеский союз. Оба они опасались брака и предоставляли друг другу полную свободу. Возможно, иногда это причиняло им страдания. У каждого из них были различные похождения, но связь оставалась прочной. Они вместе думали, вместе сражались, вместе завоевали литературную славу. Общность взглядов объединяла их в мирные времена и в битвах. «Дружба не может не быть политической», говорил Ален. Оба они начали с преподавания, она в Марселе, потом в Руане и, наконец, с 1938 года, в Париже. В то время, когда она работала в Руане, Сартр был преподавателем лицея в Гавре, и они могли друг друга навещать. Сартр первым из них двоих начал печататься, а Симона де Бовуар написала в годы войны замечательный роман «Гостья», который вышел в свет в 1943 году.
Примкнув к экзистенциализму, удивительному течению, к 1945 году сделавшему Сартра излюбленным философом не только многих молодых французов, но и всего Запада, она продолжала свою блистательную карьеру в литературе, чередуя романы с эссе. Своей штаб-квартирой пара выбрала кафе «Флор» на бульваре Сен-Жермен. Квартал Сен-Жермен-де-Пре теперь ассоциировался у мировой интеллигенции как с экзистенциализмом, так и с четой Сартра и Симоны де Бовуар, оставившей преподавание после успешного литературного дебюта. Теперь в ее компанию входили Камю, Мерло-Понти, Бост и Кено[301]. Когда Сартр после войны основал журнал «Новые времена» («Les Temps modernes»), она, разумеется, стала сотрудником этого столько же политического, сколько и литературного, издания.
Затем для нее настало время оглушительной славы. «Второй пол» эссе о положении женщины читали во всем мире. В 1954 году Симона де Бовуар получила Гонкуровскую премию за роман «Мандарины». Вместе с премией пришло богатство, которого она совершенно не жаждала, хотя победе, увенчавшей ее вольную жизнь, можно было порадоваться. В действительности ей не так уж нужен был этот успех, чтобы чувствовать себя счастливой: в то время характерными чертами всех входящих в компанию были здоровье и веселый нрав. Она много путешествовала, побывала на всех континентах; у нее был роман с американским писателем, потом с молодым французом; обо всем этом она позже рассказала в трех книгах «Воспоминания благовоспитанной девицы», «Зрелость» и «Сила обстоятельств», умных, откровенных и дерзких. Ей хотелось разделаться с правящим классом: «Мне еще более, чем в двадцать лет, нестерпимы были его ложь, глупость, кичливость богатством и притворная добродетель».
Затем для нее настало время оглушительной славы. «Второй пол» эссе о положении женщины читали во всем мире. В 1954 году Симона де Бовуар получила Гонкуровскую премию за роман «Мандарины». Вместе с премией пришло богатство, которого она совершенно не жаждала, хотя победе, увенчавшей ее вольную жизнь, можно было порадоваться. В действительности ей не так уж нужен был этот успех, чтобы чувствовать себя счастливой: в то время характерными чертами всех входящих в компанию были здоровье и веселый нрав. Она много путешествовала, побывала на всех континентах; у нее был роман с американским писателем, потом с молодым французом; обо всем этом она позже рассказала в трех книгах «Воспоминания благовоспитанной девицы», «Зрелость» и «Сила обстоятельств», умных, откровенных и дерзких. Ей хотелось разделаться с правящим классом: «Мне еще более, чем в двадцать лет, нестерпимы были его ложь, глупость, кичливость богатством и притворная добродетель».
В течение долгого времени главное интеллектуальное затруднение для Симоны состояло в том, что, несмотря на свои антибуржуазные взгляды, она не присоединялась к коммунистам. Философия Сартра была отлична от марксистской, и партия относилась к нему очень плохо. «Приход славы обернулся для меня ненавистью», писал Сартр. Позже алжирская война и голлизм привели Сартра и Симону де Бовуар в один лагерь с коммунистами. Союзники не обязаны быть едины во всем. Согласие было неполным, но конец сталинизма упростил отношения. Прославленная пара была приглашена в СССР и завела там друзей. Их потянуло на Кубу, но она их разочаровала.