В результате теряется идентичность, растет фрустрация, утрачиваются жизненные цели и перспективы. Все это способствует углублению депрессивных состояний, стимулирует алкоголизацию и различные формы суицидального поведения. Общество, перестающее эффективно регулировать и контролировать повседневное поведение своих членов, начинает систематически генерировать самодеструктивные интенции» [671].
По официальным данным (Росстат), в 2008 г. от преступных посягательств пострадало 2,3 млн человек, из них 44 тыс. погибли (без покушения на убийство) и 48,5 тыс. получили тяжкий вред здоровью, зарегистрировано 280 тыс. грабежей и разбоев. Выявлено 1,26 млн лиц, совершивших преступления. Число тяжких и особо тяжких преступлений уже много лет колеблется на уровне около 1 млн в год (к тому же сильно сократилась доля тех преступлений, что регистрируются и тем более раскрываются).
Здесь вектор изменил картину в сторону аномии. В. В. Кривошеев написал (2004): «Специфика аномии российского общества состоит в его небывалой криминальной насыщенности Преступный социальный мир уже не находится на социальной обочине, он на авансцене общественной жизни, оказывает существенное воздействие на все ее грани
Криминализация на поведенческом уровне выражается и в ускоренной подготовке резерва преступного мира, что связывается нами с все большим вовлечением в антисоциальные действия молодежи, подростков, разрушением позитивных социализирующих возможностей общества» он исходил из классических представлений о причинах аномии распада устойчивых связей между людьми под воздействием изменения жизнеустройства и общества: «Ныне общество все больше воспринимается индивидами как поле битвы за сугубо личные интересы, при этом в значительной мере оказались деформированными пусть порой и непрочные механизмы сопряжения интересов разного уровня. Переход к такому атомизированному обществу и определил своеобразие его аномии» [670].
Говорили, что они оказались индивидами, вот вам аномия!
А в 2016 г. социологи предупреждают о развитии этой формы аномии: «Новым ракурсом анализа становится школьное насилие. Его нельзя рассматривать как явление изолированное, спровоцированное исключительно спецификой школьной среды и воспроизводимое только в ее пределах. Насилие понимается как социальное явление
Неполные семьи, бедность эмоциональных контактов, трудные жизненные обстоятельства, неумелый или жесткий стиль воспитания неблагоприятно сказываются на поведении ученика, способствуют проявлению девиантных форм поведения (прогулов, употребления наркотических и/или психоактивных веществ и т. д.), которые, в свою очередь, способны повысить опасность развития насилия
Самыми распространенными являются вербальные действия более 60 % школьников оскорбляли товарищей. Одновременно в школах выявлено и психическое насилие (23 % его испытали), особенно в форме приставаний. Особую тревогу вызывают физические действия, направленные против личности. Каждый третий (33 %) дерется в школе, примерно четверть участвует в групповых драках, еще каждый восьмой (12 %) дерется особо ожесточенно. 22 % учеников при помощи физической агрессии могли нанести урон здоровью, в 6 % случаев избили так одноклассника, что ему необходимо было обратиться к врачу«[672].
Как же Россия погрузилась в эту сферу психическое насилие в школах, тревога, ожесточенные драки Почему?
Как же Россия погрузилась в эту сферу психическое насилие в школах, тревога, ожесточенные драки Почему?
Здесь указано на важный признак аномии люди «не планируют свою жизнь или планируют ее не более чем на один год». Эту тему развивает В. В. Кривошеев в 2009 г.: «Социальное беспокойство, страхи и опасения людей за достигнутый уровень благополучия субъективно не позволяют людям удлинять видение своих жизненных перспектив. Известно, например, что ныне, как и в середине 1990-х годов, почти три четверти россиян обеспокоены одним: как обеспечить свою жизнь в ближайшем году.
Короткие жизненные проекты это не только субъективная рассчитанность людьми жизненных планов на непродолжительное физическое время, но и сокращение конкретной продолжительности социальных жизней человека, причем сокращение намеренное, хотя и связанное со всеми объективными процессами, которые идут в обществе. Такое сокращение пребывания человека в определенном состоянии (социальная жизнь как конкретное состояние) приводит к релятивности его взглядов, оценок, отношения к нормам и ценностям. Поэтому короткие жизненные проекты и мыслятся нами как реальное проявление аномии современного общества
В состоянии социальной катастрофы особенно сильно сказалось сокращение длительности жизненных проектов на молодом поколении В условиях, когда едва ли не интуитивно все большее число молодых людей понимало и понимает, что они навсегда отрезаны от качественного жилья, образования, отдыха, других благ, многие из них стали ориентироваться на жизнь социального дна, изгоев социума. Поэтому-то и фиксируются короткие жизненные проекты молодых
В советский период истории не только декларировались, но и на практике осуществлялись иные, длинные жизненные проекты Ситуация длинных жизненных планов предполагала наличие определенной системы ценностных координат. Социологические исследования, проведенные в 19631966 гг., например, показали, что подавляющее число молодых людей (70 % от числа опрошенных) считали для себя главными жизненными ориентирами иметь интересную, любимую работу, пользоваться уважением окружающих, любить и быть любимым.
Исследование, проведенное в Москве в 1982 г., выявило, что на первом месте среди жизненных ценностей респондентов из числа молодежи была интересная работа (75,3 %), далее шли семейное счастье, счастье в любви, детях (66,4 %), уважение людей (43,6 %). Получается, что именно длинные жизненные планы были ориентиром и в сфере семейных отношений
Кардинальная трансформация российского общества, начатая в конце 1980 начале 1990-х годов, одновременно означала и резкий переход значительного числа людей, целых социальных групп и категорий к коротким жизненным проектам» [673].
Конечно, системы аномии сложны непрерывно появляются новые истоки, и они быстро изменяются. Трудно увидеть тучи и тучки аномии, потому что они закрыты слоями синтезов. Поэтому социологи редко изучают нашу аномию, сложно, и также этого не любит элита. Но недавно пришла интересная диссертация «Криминализация и социальный порядок российского общества в условиях глобализационных процессов современности» (2020). Вот начало:
«Актуальность темы исследования. Период трансформации российского общества на рубеже XXXXI столетий сопровождался радикальными переменами во всех сферах его жизнедеятельности, к которым, как показал последующий ход событий, оказались неготовыми ни новое руководство страны, ни общество, что усугубило кризисные процессы в России, закономерно сопровождавшие этот переходный период.
Эти процессы породили обострение общественной напряженности, обесценивание в общечеловеческом разуме многих устоявшихся ценностей, резкое снижение степени следования закону, расшатывание общественного порядка, снижение уровня и качества жизни населения страны, эскалацию социального разделения, противостояния друг другу новых социальных слоев, безработицу, гиперинфляцию и побуждение к криминализации российского социума.
Последствия этих процессов переживаются в России до настоящего времени, о чем свидетельствуют экономический и финансовый кризисы 20082009 гг., а затем 20142015 гг., которые не только очередной раз понизили реальные доходы населения, но и заморозили все те процессы, которые стимулировали формирование устойчивого социального порядка в обществе и его декриминализацию» [674].
Вероятно то, что государство мирится с неэффективностью своей молодежной политики и как будто не видит противоположного процесса криминализации культуры, одной из самых драматических сторон культурного кризиса России последних тридцати лет. Коммерциализация духовной сферы, которая ведет к легитимизации преступника, сильнее всего ударила по молодежи.
Криминальная субкультура получила легальный статус наряду с общей культурой, хотя она ее прямой антипод. Уголовный жаргон и логика вошли в прессу и телевидение, в театр и язык политиков. Без духовного оправдания преступника и его морали не было бы того взрыва преступности, который поразил Россию. Причины этого сдвига были заложены в 1990-е гг., но эту раковую опухоль нельзя подкармливать она сама не рассосется.
Криминолог И. М. Мацкевич пишет об этой стороне реформы: «В последние десятилетия произошли существенные перемены в отношении общества к преступности и ее проявлениям. Криминальная субкультура, о которой раньше предпочитали не говорить, в настоящее время получила легальный статус наряду с общей культурой. Некоторые утверждают, что это часть общей культуры и нет ничего страшного в том, что общество будет знать некоторые постулаты криминальной субкультуры. Между тем не учитывается самое главное: криминальная субкультура это не часть общей культуры, а ее прямой антипод. Кроме того, по своей природе она социально агрессивна.
Представители криминальной субкультуры не жалеют ни сил, ни средств для того, чтобы вытеснить лучшие вековые традиции культурного наследия человечества и подменить их суррогатом сомнительных произведений так называемого тюремного искусства. При этом подмена понятий происходит в завуалированных формах, откровенно уголовные песни называются почему-то «бытовыми» песнями, уголовный жаргон и терминология «бытовым» разговором. Никого не удивляет, что ведущие журналисты разговаривают со своими читателями на страницах газет и по телевидению на полублатном языке Я уже не говорю о том, что массовыми тиражами выходят книги, написанные на матерном языке. В игровых фильмах актеры позволяют себе нецензурно выражаться, чтобы, как говорят режиссеры, приблизить экранную жизнь героев к реальной» [675].
Аномия в сфере этнических отношений инерционна, преодоление ее требует больших и тщательных усилий. Их результаты разрушаются социальными формами, возникающими в ходе реформы. В последние годы перестройки и в 1990-е годы культурная травма, поразив и старшие поколения, и подростков, вызвала резкие конфликты между поколениями, разрушая традиционные отношения и установившуюся систему норм взаимной ответственности и уважения. В дальнейшем, в ходе углубления дезинтеграции общества, этот раскол лишь углублялся, становился «системным» происходило расхождение социальных и ценностных установок, структур потребностей и пр.