Таким образом, еврокоммунистам пришлось сразу же перейти на сторону противника СССР в холодной войне как войне цивилизаций. В этом повороте есть элемент трагедии левым интеллектуалам типа Берлингуэра и Сантьяго Каррильо пришлось наступить на горло своей коммунистической песни, но на то они и интеллектуалы, чтобы найти себе нравственное оправдание («ах, советские танки в Праге!»).
Такое объяснение испанские философы (и студенты) приняли как логичное, но тут и встал вопрос о механизме эксплуатации. Я предложил сделать упрощенный расчет, пользуясь общеизвестными фактами и правдоподобными величинами. Осознание этого факта для честных американцев и европейцев конечно, драма. Но они-то могут ее пережить. Это драма богатого человека, узнавшего, что его вполне законные доходы слегка неправедны. Что тут поделаешь закон есть закон. «Уж в таком обществе мне выпало жить», философски сокрушается этот честный человек, выпивает хорошего виски с содовой, кидает монету в благотворительную кружку, и дело с концом. Испанским студентам и профессорам было не очень приятно увидеть на доске все эти расчеты, но они признали их рациональными.
Читал я в Испании курс истории и философии науки. Уже после уроков перестройки, значит, по-новому. Студентам нравилось. И как-то после лекции, где шла речь о роли науки в создании идеологий, меня спрашивают: а как же, ведь демократия то-то и то-то. Я и сказал, перегибая палку: «А я не демократ». Студенты так и ахнули, в Испании такое немыслимо, там самые крутые франкисты называют себя демократами. Расстроились они, потом приготовили целой группой обед и меня пригласили. Думали как же можно не быть демократом! Я переложил задачу на них самих. Использовал то, о чем говорит вся Испания: нацию как будто подменили. Люди стали эгоистами! Понятно, что духовную элиту Испании это очень беспокоит великая культура и особый психологический тип растворяются в безличном «среднем классе» Запада. Появился даже лозунг: «Против Франко мы жили лучше».
Я и спрашиваю студентов: «Можно ли считать, что сорокалетний тоталитарный режим передал своему преемнику духовно здоровую, самобытную нацию?» Удивились, но согласились, что это так дело очевидное. Дальше: «Можно ли считать, что за 12 лет демократического режима произошло духовное принижение и опустошение, растворение культурных устоев нации?» Тут даже не удивились, это больной вопрос. «Можно ли считать высокий духовный тонус, благородные чувства и вдохновение общества важной национальной ценностью?» Да, конечно! Тогда, говорю, вот вам домашнее задание: разобраться, как и почему тоталитаризм, при всех его жестокостях, охранил эту ценность, а демократия, при всех ее прелестях и благах, так быстро проникла в это ядро и там нагадила? И ребята написали и потом рассказали множество интересных вещей.
Со мной лично произошел такой случай. Летом 1991 г. я был в Испании, и у меня попросила интервью главная газета Арагона. Беседовал со мной редактор международного отдела, умный и приятный молодой человек Карлос Р. Интервью получилось на целый разворот, он был доволен, и мы расстались друзьями. 19 августа в Москве произошел «путч», и уже назавтра мне позвонил Карлос и сказал, что немедленно вылетает в Москву и не могу ли я устроить ему встречи с авторитетными людьми. Я ему помог, и он смог побеседовать с видными деятелями «с обеих сторон баррикад». В частности, все они подтвердили ему, что в Москве не было ни одного случая насилия со стороны военных и что никто не отдавал им приказа о насильственных действиях. Карлос уехал, а в сентябре мне снова пришлось быть в Испании, и он с гордостью вручил мне целый номер, сделанный по материалам его поездки в Москву. Смотрю вся первая страница заполнена красочной фотографией: Москва, танк, солдаты, группа людей, поддерживая под руки, ведет изуродованного человека, весь с ног до головы залит кровью. И надпись: «Опять кованый сапог советской военщины» и т. д. Я спрашиваю в изумлении: «Карлос! Ты же сам был в Москве! Ты же знаешь, что ничего подобного не было!» Он посмотрел на меня с искренним недоумением: «Какая разница? Эта фотография дана во всех европейских газетах. Мы ее купили. Это же газета, а не научный журнал». Ну и ну!
Помню, как первое время меня поражали молодые испанцы. Всего полвека назад в Испании произошла жестокая гражданская война, но ее как будто и не было. На о. Тенерифе, откуда начался мятеж Франко, города наполнены монументами в честь этого события. Там не меняли названия улиц, не сносили памятников, но они уже ничего не говорят молодежи. Как-то я стоял у памятника основателю фашистского движения в Испании («фаланге») Хосе Антонио Примо де Ривера, расстрелянному республиканцами. Подъехал автобус с испанскими туристами, все вылезли и подошли к памятнику. Один спрашивает соседа: «Кто это?» Тот отвечает: «Не знаю. По-моему, архитектор этого города». Все это забыла молодежь городов, а крестьяне разделились в деревне все еще помнят.
Я рано узнал молодых людей из Испании, это были дети войны в СССР. Они учились в большом техникуме, а моя мать была преподавательницей, там у меня было много друзей. Испанские общности, которые прошли через жизнь в СССР, много понимали. Но масса населения Испании многого не знает о России, а видные испанские коммунисты не раз бывали в СССР, но вращались в особых сферах. У меня возник конфликт со старыми и молодыми коммунистами. Расскажу об этом.
Меня пригласили на неделю, чтобы прочитать несколько лекций в университете Мурсии. А еще декан медицинского факультета, коммунист и мой друг, сказал, что в одном рыбацком поселке трем юным друзьям будут вручать членские билеты коммунистической партии. Это будет праздник, и просил меня приехать и вручать удостоверения потому, что я приехал из СССР. Я удивился, но декан сказал: «Надо!» Мы долго ехали, праздник был веселый, до половины ночи. Там был высокий старик, и мы разговорились. Он рассказывал его забрали в армию в Африке, солдатами были неграмотные крестьяне. В Африке они от «голодухи» согласились записаться «добровольцами» так он стал ветераном «Голубой дивизии». Они попали в Псковскую область. Замерзая, он постучал в избу, старики его отогрели, и он, не зная языка, жил у них и наблюдал их жизнь. А потом он провел три года в советском плену.
Меня пригласили на неделю, чтобы прочитать несколько лекций в университете Мурсии. А еще декан медицинского факультета, коммунист и мой друг, сказал, что в одном рыбацком поселке трем юным друзьям будут вручать членские билеты коммунистической партии. Это будет праздник, и просил меня приехать и вручать удостоверения потому, что я приехал из СССР. Я удивился, но декан сказал: «Надо!» Мы долго ехали, праздник был веселый, до половины ночи. Там был высокий старик, и мы разговорились. Он рассказывал его забрали в армию в Африке, солдатами были неграмотные крестьяне. В Африке они от «голодухи» согласились записаться «добровольцами» так он стал ветераном «Голубой дивизии». Они попали в Псковскую область. Замерзая, он постучал в избу, старики его отогрели, и он, не зная языка, жил у них и наблюдал их жизнь. А потом он провел три года в советском плену.
И вот через полвека я с ним разговаривал так, будто он вчера вернулся из СССР он ухватил самое главное в России, о чем и не подозревали нынешние коммунисты Испании.
У меня была еще одна встреча в Сарагосе, тоже старик, тоже ветеран «Голубой дивизии» и тоже был в советском плену. Мы поговорили, и видно было, что он вспоминал то время и Россию. Эти два человека, понявшие суть советского строя, которых я встретил в Испании, неявно держали тот устой, который пришел через СССР.
А в нашей лаборатории все-то спорили как можно верить людям из «Голубой дивизии» и побывавшим в советском плену!
Вот проблема: конкуренция разрушает кооперативный эффект труда. В отделе университета в Испании, где я работал, было несколько аспирантов и преподавателей, которые тоже готовили свои диссертации. Все хорошие друзья, часто собирались за столом. Я им всем помогал, чем мог. Одной девушке помог тему уточнить, очень неплохая работа могла получиться, я увлекся, и литературу искал, и доклад ее с ней обсуждал как это у нас в лабораториях принято. На одной вечеринке ее не было (она жила далеко), и вдруг за столом весь наш дружный коллектив предъявляет мне претензию: ты слишком много ей помогаешь! Я не понял: что ж тут плохого? Будет хорошая научная работа, всем радость. Нет, нельзя! Все после защиты диссертаций будут добиваться работы, посылать свои личные дела на конкурс, и у нее будет преимущество. Мол, я им всем подставляю ножку! Я был даже немного потрясен. Ведь это были ее друзья и подруги. И потом, они же научные работники! Какая может быть наука, если не помогать друг другу?
А в другой год подошел ко мне студент, который собирал свои документы, статьи и т. д., рассказал о его почти горе. Он жил вместе с товарищем, в каморке. Оба работали на небольших компьютерах, оба пытались стать аспирантами. Студент сказал, что его товарищ внезапно уехал и ликвидировал его документы и статьи в его компьютере, и он не успеет собрать свои бумаги. Такого я нигде и никогда не видел. И он сказал так: при Франко такое никто бы не сделал. Что у нас случилось?
Но, с другой стороны, обычные люди понимают солидарность и традиции. Читал я раз лекцию в школе в маленьком городке, школа одна на всю округу. После лекции свободные дебаты. Выступил учитель, говорит об обмене учениками с Данией и что испанские ребята видят, что живут теперь не хуже, чем в Европе. Я спрашиваю: а что значит «жить не хуже» или «жить лучше»? Учитель отвечает: критерий такой есть ли в доме видео; а вы как думаете? А я говорю: ребята, видео вещь приятная, но важнее, есть ли дома дедушка или ты его отвез в дом престарелых. Как захлопали в ладоши, запрыгали будто камень с души свалился. Пока что они еще живут лучше, чем в Европе!
Я иногда читал лекции в сельских школах это всегда большая радость. Темы просят такие: Что такое Россия? В чем суть русской культуры? Как видится Испания из русской культуры? Нам перестройка прочистила мозги, и сейчас мы начинаем понимать, что такое Россия. Это я и объяснял. Иной раз чуть слеза не прошибала с таким чувством и такой тягой к добру слушали подростки. Даже страшно становится: что с ними будет, блаженными, в этом суровом мире?
У меня был тяжелый опыт, который почти все люди прошли. Но в СССР я этого не видел я приехал работать в Испанию (в 1989 г.) и купил старую машину, и ездил где-то на защиту диссертации оппонентом, где-то на лекции. На каникулы приехала ко мне дочь, и мы как раз поехали большим маршрутом. Надо было пересечь Кастилью-Леон равнина, до горизонта пшеничные поля, жара страшная, ни деревень, ни городов. На шоссе в одном месте был ремонт, для проезда по очереди в один ряд был поставлен временный светофор, и около него расположился парень с ящиком. Там у него был лед и банки кока-колы. Когда машины останавливались на красный свет, он подходил и уговаривал купить.