А может, причинно-следственные связи тут ни при чем? Может, все дело в цельности натуры?
Тут я, и тут я, и там я, и там я, и здесь.
Ничего удивительного, что я вконец увяз. Я распределил все версии своего возможного будущего, как фьючерсы, по нескольким счетам, и вот на всех по нулям.
Глубокие мысли для мелкого продажного юриста.
Я уткнулся лбом в асфальт, мягкий, словно щечка спящей дочурки. Подтянул ноги к животу, как зародыш в утробе. О борт моего слуха плескали чьи-то голоса. Что происходит, черт возьми?
Только теперь я осознаю, в чем смысл сегодняшнего безумного дня.
Веселенькое дельце.
Я умираю нафиг.
Никаких сомнений. Все это происходит снова, и все это я теперь вспоминаю.
Мне тридцать один и нате вам, умираю нафиг.
Аврил дико разозлится. А когда узнает Д. К., придется распрощаться с шестизначной премией. Как отнесется к этому Кати? Вот в чем суть. А папа?
Веселенькое дельце
Она проходит сквозь стену ног и торсов. Смотрит на меня сверху вниз и улыбается. Глаза у нее мои, а фигурка точь-в-точь как у горничной, только в миниатюре. Она протягивает мне руку, и мы вместе идем сквозь толпу зевак изумленных, возбужденных, жующих жвачку. Интересно, из-за чего все так всполошились?
Не разнимая рук, мы восходим по ступеням к Большому Будде, в яркое сияние, в безмолвную слепящую метель.
Святая гора
Вверх, все выше и выше. Или вниз.
На Святой горе нет других направлений. Все эти ваши «лево-право», «север-юг», «запад-восток» оставьте в долине. Здесь не пригодятся. Сделаешь десять тысяч шагов поднимешься на вершину.
Теперь у нас есть и дорога. Видала я ее. Автобусы, грузовики снуют вверх-вниз. Важные толстяки из Чэнду, а то и еще откуда подальше, приезжают в собственных автомобилях. Да, я сама видела. Гарь, гуд, гул, бензин. А то еще катят в такси, развалятся на заднем сиденье, как индюки. Такие только и заслуживают, чтобы их обмишурили. Кто ж совершает паломничество на колесах? За таких паломников даже Будда не даст и совка куриного помета. Откуда я знаю? Он Сам мне сказал.
На Святой горе нет других направлений. Все эти ваши «лево-право», «север-юг», «запад-восток» оставьте в долине. Здесь не пригодятся. Сделаешь десять тысяч шагов поднимешься на вершину.
Теперь у нас есть и дорога. Видала я ее. Автобусы, грузовики снуют вверх-вниз. Важные толстяки из Чэнду, а то и еще откуда подальше, приезжают в собственных автомобилях. Да, я сама видела. Гарь, гуд, гул, бензин. А то еще катят в такси, развалятся на заднем сиденье, как индюки. Такие только и заслуживают, чтобы их обмишурили. Кто ж совершает паломничество на колесах? За таких паломников даже Будда не даст и совка куриного помета. Откуда я знаю? Он Сам мне сказал.
На Святой горе прошлое рано или поздно смыкается с будущим. В долине про это забыли, но мы-то, горные жители, живем на молитвенном колесе времени.
Вот девчонка. Это я. Я развешивала мокрое белье на веревке, натянутой между окном комнаты второго этажа и Деревом. Наш чайный домик высился над тропой, ворам до белья было не дотянуться, а Дерево не велело обезьянам таскать у нас вещи. Я тихонько напевала. Весной склоны затягивал густой и теплый туман. Из белых клубов появилась какая-то процессия и решительно двинулась в нашу сторону.
В процессии было десять человек. Первый нес знамя, второй что-то вроде лютни, я таких раньше не видела, а третий ружье. Четвертый с виду был слуга. Пятый был разряжен в шелковые одежды цвета заката. Шестым шел пожилой человек в военной форме. Остальные четверо волокли тюки с вещами.
Я побежала за дом, позвать отца. Он сажал сладкий картофель. Куры подняли переполох, совсем как мои старые тетушки в деревне. Когда мы с отцом вернулись к крыльцу, путники уже поравнялись с чайным домиком.
У отца глаза полезли на лоб. Он рухнул на колени, меня тоже дернул вниз, в грязь рядом с собой.
Ах ты, глупая сучка, прошипел он. Это же Сын Военачальника! В ножки кланяйся!
Мы стояли на коленях, упираясь лбами в землю, до тех пор, пока кто-то из путников не хлопнул в ладоши.
Мы подняли головы. Кто же тут Сын Военачальника?
Человек в шелковом наряде посмотрел на меня, улыбнулся уголком губ.
Слуга спросил:
Господин, не угодно ли вам немного отдохнуть?
Сын Военачальника кивнул, не отводя от меня глаз.
Слуга рявкнул моему отцу:
Чая! Быстро! Самого лучшего, какой есть в твоей тараканьей дыре. Иначе воронье еще до вечера выклюет тебе глаза!
Отец вскочил, потащил меня за собой. Велел мне начистить самые лучшие чашки, а сам подсыпал в жаровню свежих углей. Я никогда прежде не видала Сына Военачальника.
Который из них? спросила я отца.
Отец отвесил мне оплеуху.
Не твое собачье дело.
Потом испуганно оглянулся на важных гостей. Они смеялись надо мной. У меня гудело в ушах.
Вон тот важный господин в нарядном платье, пробормотал отец, но так, чтобы его услышали.
Сын Военачальника а было ему, наверное, лет двадцать снял шляпу, пригладил волосы. Слуга, взглянув на нашу лучшую утварь, закатил глаза:
Ты с ума сошел?
Один носильщик распаковал тюки, достал две серебряные чаши, украшенные золотыми драконами с рубиновыми глазами и изумрудной чешуей. Другой разложил складной столик. Третий разостлал белоснежную скатерть. Прямо как во сне.
Пусть чай подаст девчонка, сказал Сын Военачальника.
Пока я наливала чай, он ощупывал меня глазами, я прямо всей кожей чувствовала. Все молчали. Я не пролила ни капли.
Я посмотрела на отца, ожидая знака одобрения или хотя бы поддержки. Но ему было не до меня тут бы свою шкуру спасти.
Мужчины завели разговор на мандаринском наречии, таком звучном и ясном. Мимо меня шествовали красивые непонятные слова. Упоминали кого-то по имени Сунь Ятсен{70} и еще кого-то по имени Россия и Европа. Огневая мощь, налоги, назначение на пост. Из какого мира прибыли эти люди?
Отец снял с меня платок, велел подобрать волосы и умыть лицо. Потом послал отнести еще чаю, а сам встал в тени и следил за гостями, ковыряя в зубах обломком палочки для еды.
Молчание сгустилось в воздухе. Накатил туман. Гору совсем затянуло белым киселем, и день, словно увязнув в нем, замер на месте. Звуки стихли.
Сын Военачальника вытянул ноги, изогнул спину и стал ковырять в зубах золотой зубочисткой.
После такого горького чая хорошо бы шербета. Эй ты, крысиное отродье, чего там прячешься в тени? Я дозволяю тебе подать мне чашу лимонного шербета.
Отец упал на колени и сказал, не отнимая губ от земли:
Отец упал на колени и сказал, не отнимая губ от земли:
У нас нет такого шербета, мой господин.
Сын Военачальника посмотрел на своих спутников.
Какая досада! Так и быть, мандариновый тоже сгодится.
Шербета нет вообще, мой господин. Приношу свои извинения.
Извинения ты приносишь? Я твои извинения в рот не положу. Я сжег себе нёбо этой смесью из крапивы и лисьего дерьма, которую ты выдаешь за чай. Думаешь, у меня желудок как у коровы?
Судя по его виду, всем следовало смеяться над его шуткой, что свита и сделала.
Ну ладно. Ничего-то у тебя нет. Подашь мне на сладкое свою дочку.
Ядовитый шип вонзился, выгнулся, переломился.
Отец приподнял голову. Мужчина в военной форме кашлянул.
Как прикажете понимать этот кашель? Отец велел мне совершить паломничество, будь оно проклято. Но он не говорил, что я должен отказывать себе даже в пустяковом развлечении.
Слуга посмотрел на моего отца, как на пыль под ногами:
Ступай приготовь комнату на верхнем этаже. И уж постарайся для его милости.
Господин Ваша милость То есть сдавленно бормочет отец.
Сын Военачальника изображает жужжание овода.
Не зуди, червяк! Не можешь поверить своему счастью? Отдайте ему одну чашу. Мне эти чаши никогда не нравились. Теща-дракониха подарила на свадьбу. Приданое. Более чем щедрое вознаграждение за прочистку дыры у деревенской девки. Сиамская работа. За такой шедевр она у тебя по крайней мере должна быть целкой.
Даю слово, мой господин, целехонька. Она у меня нетронутая. Но к нам сватаются завидные женихи из лучшего общества
Слуга обнажил меч и посмотрел на хозяина.
Тот немного подумал и сказал:
Из лучшего общества? Плотник с угольщиком предлагают свои болты? Ладно уж, отдайте ему обе чаши. Только больше не торговаться, жалкий червь. Не искушай удачу.
Мой господин недаром славится щедростью! Неудивительно, что, услышав имя моего господина, люди рыдают от любви, вспоминая его доброту
Заткнись.
Отец обернулся ко мне:
Ты слышала волю господина? Подготовься!
Я чуяла запах пота, который исходил от гостей. Затевалось что-то немыслимое. Вообще-то, я знала, откуда берутся дети. Тетушки, которые живут в деревне у подножия горы, рассказали мне, почему из моего тела каждый месяц вытекает дурная кровь. Но все же
Будда смотрел на меня из святилища за Деревом. Я испуганно взмолилась, чтоб было не очень больно.
Давай, давай! Слуга указал мечом на лестницу. Наверх.
Мгновения тишины после его последнего стона слились воедино в песне черного дрозда. Я лежала, не в силах сомкнуть глаза. А он был не в силах их открыть. Я мысленно ощупывала свое тело, пытаясь понять, где болит сильнее. Он ободрал меня всю, снаружи и изнутри. В семи местах его клыки впились в тело, прокусили кожу. Он вонзал ногти мне в шею, сворачивал мне голову набок, царапал мне лицо. Я не издала ни звука. Зато он стонал за двоих. Ему было больно?
Наконец я почувствовала, как он съеживается внутри меня. Потом он шевельнулся, поковырял в носу. Когда он отвалился, что-то вытекло из меня и потекло по бедрам. Я посмотрела: на нашей единственной простыне расплывалось пятно вязкой крови, смешанной с чем-то белым. Он подтерся моим платьем и презрительно оглядел меня:
М-да, на богиню красоты не похожа.
Он оделся, ткнул большим пальцем ноги мне в пупок и посмотрел с сумрачной высоты. Смачно харкнул мне на переносицу.
Тьфу, драный кролик.
Паук оплетал сумраком балки стропил.
Эй, червяк! крикнул Сын Военачальника, спускаясь по скрипучей лестнице. С тебя причитается. За то, что я объездил твою кобылку.
Взрыв смеха в ответ.
Будь я мужчиной, догнала бы его и вонзила в спину кинжал. Как только гости отбыли, отец, не сказав мне ни слова, отправился продавать чаши.
В туманных сумерках пришла старуха, с трудом поднялась по лестнице в комнату наверху, где я лежала и размышляла, как защититься, если на обратном пути Сын Военачальника опять остановится у нас.
Не бойся, сказала старуха. Дерево поможет тебе. Оно подскажет, когда нужно бежать и прятаться.