Ну, аборты делали все женщины, в этом не было ничего удивительного. Мне сделали аборт в больнице для партийных работников на Московском проспекте, где уровень обслуживания якобы был выше, чем в больницах для обычных граждан. Ничего подобного. Не знаю почему, кровотечение не останавливалось, но меня все равно выписали. Больничный врач не стал меня слушать, а тетка в регистратуре вызвала охрану, и меня выпроводили восвояси. Я стояла на крыльце и орала во все горло, выплескивая злость, пока не остались одни всхлипы. Помню дождь и аллею обкорнанных вязов, ведущую к набережной. Я попросила любовника разобраться, но он потерял ко мне интерес и считал меня обузой. Через две недели, в кафе при спецраспределителе, заявил, что мы должны расстаться, потому что его жена каким-то образом пронюхала про мою беременность. Он велел мне держать язык за зубами и не скандалить, иначе меня выселят куда подальше. Я стала пятном на его биографии. На его совести.
Я не скандалила. Когда наконец выбралась к врачу, в поликлинику, он едва осмотрел меня и сразу сказал: «Надеюсь, детей вы заводить не собирались, потому что это вам больше не грозит». Он был небрит, и от него разило водкой, поэтому я ему не поверила. Какая-то коровища-медработница завела речь о буржуазных предрассудках и о том, что капиталисты-эксплуататоры отводят женщине одну-единственную роль плодить и умножать эксплуатируемых. Я сказала, что не нуждаюсь в ее советах, и вышла. Через год в «Правде» опубликовали некролог мой партиец скоропостижно скончался от сердечного приступа.
Руди я говорю, что принимаю противозачаточные таблетки, потому что он с самого начала заявил, что гондоны это для макак. Ну посмотрим, что будет в Швейцарии. Все-таки там чистый воздух, чистая вода. А может, швейцарские гинекологи творят чудеса, о которых русские могут только мечтать. И по швейцарским лугам будет бегать маленькая девочка, похожая на меня и на Руди. Прелесть что за девочка. А потом у нее появится братик, и Руди будет учить его охотиться в горах. А я научу нашу малышку вкусно готовить всякие изысканные блюда. Например, суп из ласточкиных гнезд Джером рассказывал, что его очень любят китайцы.
Главный хранитель Рогоршев меня почему-то избегает, хоть сегодня по графику наш вечер. Тем лучше. Делакруа наша последняя операция, Руди обещал. Он говорит, что подбивает бабки и закругляется с бизнесом. Это дело небыстрое, я понимаю. Руди побеседовал с Грегорским, объяснил ему ситуацию и решительно отмел всевозможные «но» и «если», так что Грегорскому пришлось смириться. Руди пообещал, что в самом крайнем случае отправит меня в Швейцарию пораньше и поселит в самый в лучший отель, а сам приедет позже. Так даже лучше! К его приезду я устрою ему сюрприз куплю шале! А он тем временем продаст все свои активы по самой выгодной цене. Кроме пиццерии, ресторана и модельного агентства я в нем тоже работаю, параллельно с Эрмитажем, у Руди есть таксопарк, строительная компания, экспортно-импортная фирма и доля в фитнес-клубе, а еще он негласный партнер в сети ночных клубов, ведает там вопросами безопасности и охраны и тому подобными делами. Руди дружен с президентом. Президент назвал Руди представителем молодого поколения, которое в двадцать первом веке поведет корабль обновленной России через все рифы и мели.
В моем зале опять никого. Подхожу к окну. Огромные чайки борются с ветром. Погода быстро портится. Любуюсь своим отражением в стекле. Руди ночью сказал чистую правду. Мы занимались любовью, и после третьего раза он сказал: «Чем старше ты становишься, тем больше молодеешь». У меня красота не поверхностная, которую любая может нарисовать румянами да тушью. У моей красоты другая природа, глубинная. На молекулярном уровне. Выразительные чувственные губы, лебединый изгиб шеи так мой адмирал говорил. Одно время, забавы ради, я побыла платиновой блондинкой, но вернулась к своему естественному цвету темно-рыжему, отливающему бронзой древних украшений. Внешность передалась по наследству от матери никакого другого наследства я от нее не получила, бог свидетель. Талант актрисы и танцовщицы достался мне от каких-то знаменитых, но забытых предков. Глаза цвета морской волны от покойного отца, в прошлом известного режиссера. Он не признал своего отцовства, поэтому не буду называть его фамилии. Я уважаю его волю. Так вот, глаза. Руди часто говорит, что в моих глазах можно утонуть навек. Я ведь поступила в академию театрального искусства, вы в курсе? На факультет актерского мастерства. Мне прочили большой успех. Но тогда, в самом начале моей карьеры, меня заметил мой партийный бонза и вывел в большой свет. Мы обожали танцевать танго. Я до сих пор не разучилась, но Руди предпочитает дискотеки. А мне претит их плебейская атмосфера. Там полным-полно потаскушек и шлюх, которых в мужчине интересуют только его положение и кошелек. В Швейцарии общество будет выше классом. Руди еще будет умолять меня, чтобы я научила его хорошим манерам.
Однажды, выпив бутылку дешевого хереса, Джером признался, что не выносит своего отражения и всю жизнь обходится без зеркала. Я спросила почему. Он ответил, что всякий раз, глядя в зеркало, видит того, кто в нем отражается и задумывается: господи, а ты-то кто такой?
Змий все еще тут, туго обвил кольцами корявый ствол дерева
Боже мой!
Мне вспоминается сон.
Я пряталась в туннеле. Где-то здесь затаилось зло. Мимо пробежали двое, парень и девушка, оба узкоглазые. Парень хотел спасти девушку от зла. Он схватил ее за руку, и они помчались со всех ног, быстрее, чем ядовитый газ в воздушном потоке. Я бросилась следом, потому что парень знал выход из туннеля, но потеряла их из виду. Я оказалась на голой вершине холма, под небом с росчерками масляной краски, комет и колокольных перезвонов. Потом я сообразила, что смотрю на подножие креста. Рядом валялись игральные кости римские воины бросали жребий, чтобы поделить между собой одежды Иисуса{94}. Вдруг крест начал погружаться в землю. Вот гвоздь, вколоченный в ступни. Вот бескровные, алебастрово-белые бедра. Набедренная повязка, рана в боку, распростертые руки с пригвожденными ладонями, и, наконец, прямо мне в глаза взглянула ухмыляющаяся физиономия дьявола, и я сразу поняла, что христианство ужасная, злая шутка, затянувшаяся на две тысячи лет.
Квашня Варвара Петровна пришла подменить меня на обед. Как всегда, не сказала ни слова. Набожная святоша, святее папы римского, точь-в-точь как моя мамочка на смертном одре. Я пошла по моим беломраморным коридорам. Ко мне сунулся шаркун с путеводителем, залопотал что-то по-иностранному. Я прошествовала мимо, дальше, дальше, мимо моих нефритовых и кроваво-красных каменных драконов, через мои раззолоченные чертоги, под куполами с моими олимпийскими богами вот и Меркурий, смекалистый тип, по длинным залам с синими орденскими лентами и серебряными шнурами аксельбантов, с инкрустированными перламутром столиками и бархатными туфельками, и вниз по закопченным черным лестницам и вестибюлям в сумрачную столовую для сотрудников, где Татьяна размешивала в теплом молоке пакетик шоколада, в полном одиночестве.
Привет, Татьяна! Тебя тоже сюда сослали?
Я устраиваю себе перерыв, когда захочу. Выпьешь шоколада? Плюнь сегодня на диету, добавь сахару в кровь.
Да ну ее к чертям, эту диету!
Я села, поняла, что слишком жарко, и снова встала. Ножки стула с визгом проехались по кафельному полу. Открыла зарешеченные окна, но это не помогло. Что снаружи, что изнутри было одно и то же. На площади стоял танк и медленно двигалась толпа. Внешняя граница водоворота.
Ты сегодня чем-то взволнована, Маргарита? спросила Татьяна.
Ужасно хотелось рассказать ей про Швейцарию. Ужасно хотелось рассказать ей вообще обо всем. Я с трудом удержалась.
Я устраиваю себе перерыв, когда захочу. Выпьешь шоколада? Плюнь сегодня на диету, добавь сахару в кровь.
Да ну ее к чертям, эту диету!
Я села, поняла, что слишком жарко, и снова встала. Ножки стула с визгом проехались по кафельному полу. Открыла зарешеченные окна, но это не помогло. Что снаружи, что изнутри было одно и то же. На площади стоял танк и медленно двигалась толпа. Внешняя граница водоворота.
Ты сегодня чем-то взволнована, Маргарита? спросила Татьяна.
Ужасно хотелось рассказать ей про Швейцарию. Ужасно хотелось рассказать ей вообще обо всем. Я с трудом удержалась.
Что, заметно? Я все думаю, куда бы уехать в отпуск. Может, за границу? Пока еще не решила.
Татьяна поднесла зажигалку к моей сигарете. Удивительно красивые пальцы.
Где-то вдалеке пыхтел бойлер, уборщица елозила шваброй по коридору. Татьяна, наверное, хорошо играет на пианино с такими-то пальцами.
Так странно и грустно думать, что вот так уедешь отсюда, а здесь все будет по-прежнему, сказала я.
Татьяна кивнула:
Да, мир отвешивает тебе оплеуху и говорит: «Видишь, лапушка, я прекрасно обхожусь без тебя». И с морем то же самое, просто посреди океана никто не живет. А больнее всего расставаться с местами, где ты рос, работал или любил.
Сладость Татьяниного шоколада обволокла мне язык до самого корня.
Иногда я воображаю, что выхожу в коридор и нос к носу сталкиваюсь с графом Архангельским из восемнадцатого века.
А что нужно графу от Маргариты Латунской? смеется Татьяна.
Бывает по-разному. Иногда ему нужно, чтобы я провела его в спальню императрицы на свидание. Иногда он желает написать мой портрет и повесить его в своей галерее. А порой хочет затащить в свою кровать под балдахином и отыметь так, чтобы я три дня не могла ходить.
Ты не заставляешь себя долго упрашивать?
Я рассмеялась. Из кухонного крана закапало.
Похоже, ты большая мечтательница.
Вот и Руди так говорит.
Кто такой Руди?
Мой друг.
Татьяна закинула ногу на ногу. Зашелестели чулки.
Твой любовник?
Мне нравится, что Татьяна мной интересуется. Мне нравится Татьяна.
Типа того
Чем он занимается?
Татьяна считает, что Маргарита Латунская заслуживает того, чтобы ею интересовались.
Местный бизнесмен.
А, на прошлой неделе ты о нем упоминала
Разве?
Татьяна скинула ногу с ноги. Зашелестели чулки.
Конечно. Ну, рассказывай
Надвигается гроза.
Я кивнула. Тишина, как озерцо в пещере.
Татьяна, ты ведь на самом деле не думаешь, что любви не существует.
Извини, я не сообразила, что это тебя так расстроит.
Нет-нет, я не расстроилась. Но я все время думаю об этом. Если любви не существует, то что отделяет любовь от зла?