У Джерома дверь заперта на засов. Я барабанила по ней изо всех сил, так что этажом выше залаяла собака.
Джером распахнул дверь, втащил меня в квартиру и прошипел:
Тише ты!
Он захлопнул дверь, бросился к картине, уложенной между листами картона, и принялся обматывать ее упаковочной изолентой и обвязывать бечевкой. На диване лежал его раскрытый чемодан, уже собранный: носки, трусы, футболки, дешевая водка, веджвудский чайник. На буфете стояла пустая бутылка из-под джина.
Я замерла. Что дальше? Чего я хотела?
Я забираю картину.
Джером хохотнул, как залаял, и даже не удостоил меня взглядом.
Точно знаешь?
Да. Я забираю картину. Это наше с Руди будущее, понимаешь?
Он, будто не слыша, опустился на корточки у картины, спиной ко мне.
Лучше помоги, радость моя. Придержи пальчиком вот здесь, а я затяну потуже.
Я не двинулась с места.
Я забираю картину.
Джером обернулся, чтобы повторить просьбу, и уперся взглядом в дуло револьвера. На лице мелькнул страх, но Джером тут же совладал с собой.
Мы же не в кино, радость моя. Ты прекрасно понимаешь, что стрелять в меня не станешь. Ты же ничегошеньки не сделаешь, пока тебе твой кукольник-сутенер не прикажет. Так что, милая барышня, одумайся и опусти пистолетик.
Я забираю картину.
Джером обернулся, чтобы повторить просьбу, и уперся взглядом в дуло револьвера. На лице мелькнул страх, но Джером тут же совладал с собой.
Мы же не в кино, радость моя. Ты прекрасно понимаешь, что стрелять в меня не станешь. Ты же ничегошеньки не сделаешь, пока тебе твой кукольник-сутенер не прикажет. Так что, милая барышня, одумайся и опусти пистолетик.
Я была вооружена. Он был безоружен. Ну-ну.
Отойди подальше от моей картины, Джером. Свали в мастерскую, запрись на замок, и все будет хорошо.
Джером ласково посмотрел на меня:
Радость моя, между нами разверзлась бездна недопонимания. Это моя картина. Копию сделал я, если ты вдруг забыла. И все удалось провернуть лишь благодаря моим трудам и таланту. А от тебя требовалось только лежать, раздвигать ножки пошире да подмахивать побойчее, потому как, по правде говоря, ничем другим ты никогда в жизни не занималась.
Няму убили.
Кто это Няма?
Няма? Няма?! Няма это моя кошечка.
Прими мои искренние соболезнования. Честное слово, я пролью целое ведро слез над ее могилкой. А теперь, будь так добра, убери свою мерзкую игрушку и вали отсюда. Мне еще нужно упаковать мою подчеркиваю мою картину и успеть на самолет. Я улетаю из вашей убогой, подлой, злобной, засранной студеной страны, ради которой я не так давно пожертвовал своим будущим
Плевать мне на твою бездну недопонимания. У меня есть револьвер. Картина моя, понял? И никакая я тебе не радость. Меня зовут Маргарита Латунская.
Значит, мои слова так и не проникли сквозь толщу пудры и лака, в куриные мозги размалеванной шлюхи
Он подступил ко мне, протянул руку, чтобы схватить
Это моя картина! рявкнул револьвер.
Голова Джерома запрокинулась с такой силой, что все его тело подбросило. Алая кровь хлестнула в потолок. Я слышала. Хлясть! Джером качнулся, будто оскользнувшись на банановой кожуре.
Маргарита Латунская, произнесла тишина, не повышая голоса.
Джером рухнул на пол. Половины лица как не бывало. Убивать это ощущение, как роды или аборт. Никто не в силах вообразить его адекватно. Странно. Что дальше?
Браво, госпожа Латунская, браво! сказал Сухэ-батор, выходя из кухни и плавно прикрывая за собой дверь. Прямо в глаз! Есть у нас с вами что-то общее.
Сухэ-батор?!
Где Руди?
Тут рядом.
Он улыбнулся, блеснув темным золотом. До сих пор я ни разу не видела его зубов.
Где?
На кухне. Сухэ-батор небрежно ткнул большим пальцем за плечо.
Господи, все будет хорошо! От облегчения глаза наполнились слезами. Завтра вечером мы будем в Швейцарии!
Слава богу! Слава богу Я уж не знала, что и думать Няму убили Господин Сухэ-батор, поймите правильно! Джером У меня не было другого выхода
Я все понимаю, Маргарита. Вы очень помогли Руди. Англичане вероломный народ. Нация гомосексуалистов, вегетарианцев и третьесортных шпионов. Этот Сухэ-батор ткнул носком сапога в ополовиненный череп Джерома. Этот педик собирался сдать нас всех. Вас, Руди, меня и даже Грегорского, всех
Значит, Руди жив! Я бросилась на кухню, распахнула дверь. Руди, все еще в рабочей спецовке, сидел, уронив голову на стол. Опять напился?! Да как он мог! Я люблю его больше жизни, и трезвым, и пьяным, но как же он мог в такой момент!
Руди, любимый, просыпайся! Нам пора!
Я тряхнула Руди за плечи, и его голова неестественно запрокинулась, как голова Джерома. Я увидела его лицо. Мой пронзительный крик оборвался так же внезапно, как и начался. Его раскаты пронеслись над городом и долго-долго не стихали. А в моей голове эти раскаты не умолкнут никогда, пока могильная земля не зацелует мне глаза и уши. Пенные червячки крови выползали на свет из глаз и ноздрей моего любимого. Белого, как воск, белого, как воск.
Из гостиной доносится ровный голос Сухэ-батора:
Боюсь, вам придется отложить ваше совместное путешествие в Швейцарию
Комковатая рвотная масса плотно забила рот Руди.
навсегда. К сожалению, ваши шале, будуар и детки накрылись медным тазом.
Я, вот это все Руди, голос Сухэ-батора. А больше ничего.
Руди! произнес какой-то чужой, не мой голос.
В голосе Сухэ-батора слышалось равнодушное пожатие плечами:
Как ни печально, но Руди тоже собирался всех нас сдать. А господин Грегорский не мог этого допустить. Он не вправе рисковать своей репутацией. Поэтому он и вызвал меня, чтобы я провел расследование. Проверка на вшивость дала неутешительные результаты
Не может быть.
Первые подозрения у господина Грегорского зародились, еще когда у вашего дружка «пропал» вагон денег, которые он перевел в Гонконг, чтобы отмыть через одну респектабельную юридическую фирму. В свое оправдание он не смог придумать ничего убедительнее, чем заявить, что его тамошний контакт внезапно отбросил копыта из-за диабетического криза. Мелких жуликов всегда губит жадность в сочетании с отсутствием изобретательности.
У меня под каблуком что-то хрустнуло. Шприц.
Ад выложен кафельной плиткой. Холодильник задребезжал и вырубился.
Включилась логика. Возможно, еще не поздно.
Скорее! «Скорую»!
Госпожа Латунская, «скорая» Руди не поможет. Он умер. Не слегка, а совсем, поймите. Похоже, коварный Джером, гнусный изменник родины и фальсификатор, подмешал крысиный яд к праздничной дозе героина.
Любимые глаза. Руди соскользнул со стула и повалился на пол. Хрустнул нос. Я стремглав бросилась в гостиную, обо что-то споткнулась, упала на колени, стала расцарапывать узоры на ковре, продираясь в прошлое. От ужаса я даже не плакала. Костяшки пальцев уперлись во что-то твердое. Револьвер. Револьвер.
Сухэ-батор неспешно застегивал длинное кожаное пальто.
В трех шагах от меня распростерся Джером навзничь, в луже крови.
А на кухне Руди растянулся ничком, со сломанным носом.
Как это все произошло? Всего два часа назад мы были в фургоне и я больше всего на свете хотела, чтобы Руди мной овладел.
Я еле слышно пискнула. Как Няма под столом.
Да не убивайтесь вы так, сказал Сухэ-батор и взял под мышку упакованного Делакруа.
Почему у него никогда не меняется голос? Всегда одинаковый ровный, сухой и мягкий, как песок в пустыне.
Песенка вашей шайки спета. Руди с Джеромом оказались предателями. Господин Грегорский не может позволить вам улизнуть. Как известно, в эндшпиле пешек приносят в жертву. Скоро сюда прибудет госпожа Макух, ваша подруга из Интерпола, и ее подручные из Инспекции по перемещению капиталов.
Что?
Довольно невинное название для подразделения по борьбе с мафией, правда? Да, это я послал ей анонимное приглашение. Думаю, через несколько минут они подъедут. Да успокойтесь вы. Ничего страшного не случилось. Эти бывшие шпионы только мешают, особенно теперь, когда власти заигрывают с МВФ и торговыми делегациями. Так что вас не станут примерно наказывать за убийство Джерома. Вот украденные картины совсем другое дело. Это невосполнимая потеря. Но ведь любому ясно, что мозгом операции были не вы. Получите пятнадцать лет максимум, через десять выпустят. Кстати, в Москве лоббируют закон о реформах системы исполнения наказаний. Правда, туговато идет
Он направился к выходу.
Отдай! Это моя картина! Наша! Моя и Руди!
Сухэ-батор обернулся, с притворным удивлением взглянул на меня:
У меня создалось впечатление, что Руди больше не претендует на свою долю в украденном шедевре.
Зато я претендую!
При всем моем уважении, госпожа Латунская, ваши желания не имеют никакого значения. Никто и никогда не принимал их в расчет.
Что он там наплел про Татьяну?
Я расскажу следователям про Грегорского!
Сухэ-батор печально покачал головой:
Увы, госпожа Латунская. Вы у нас теперь убийца, на револьвере отпечатки ваших пальчиков, а баллистическая экспертиза подтвердит, что стреляли как раз из него. Кто же вам поверит? А те, кто мог бы подтвердить ваши показания, лежат бездыханными в этой квартире.
Костяшки пальцев упирались во что-то твердое. Мой револьвер.
Если вы, госпожа Латунская, чересчур разговоритесь, господин Грегорский найдет способ заткнуть вам рот. Вы себе не представляете, каких масштабов достигла коррупция. Даже в отделе госпожи Макух. У нас в Монголии коррупция давно стала национальным видом спорта, но вы, русские, меня просто поражаете.
Брось картину, кому сказала, ты, сукин сын, не то убью убью убью убью УБЬЮ! Положи картину на пол, аккуратно, осторожно, положи ее на пол немедленно. Руки вверх! Ты знаешь, я не промахнусь!
Я прицелилась туда, где у людей расположено сердце.
Основное оружие, которое мужчина использует против женщины, это нежелание принимать ее всерьез.
Посмотри на Джерома, монгольское отродье! Вот таким ты станешь через десять секунд!
Сухэ-батор улыбнулся понятной лишь ему шутке.
Что ж, прекрасно. Пусть это выражение и застынет у него на лице. Какая разница одно убийство или два. Я спустила курок.
Сухэ-батор улыбнулся понятной лишь ему шутке.
Что ж, прекрасно. Пусть это выражение и застынет у него на лице. Какая разница одно убийство или два. Я спустила курок.
Щелчок вхолостую. Я снова нажала на спусковой крючок. Никакого эффекта. И еще раз. Ничего.
Сухэ-батор вынул из кармана пять золотистых пулек, подбросил их на ладони.
Я в полном одиночестве смотрела на захлопнутую дверь.