Ничего этого не было. На самом деле ничего этого не было.
Лондон
Похмельный синдром, ухмыльнувшись, подарил мне несколько минут отсрочки, чтобы я успел изъявить свою последнюю волю, а еще оглядеться и сообразить, что постель, в которой я проснулся, не имеет никакого отношения к Поппи. И бабах! Похмелье, вооружившись отбойным молотком, приступило к проведению дорожных работ. Наверное, я очень громко застонал, потому что женщина рядом повернулась и открыла глаза.
Доброе утро! сказала она, прикрывая грудь простыней. Я потеряла сережку.
Привет! Я как можно любезнее поморщился и сквозь пелену боли вгляделся в соседку.
М-да, одно из тех лиц, на которых сложно представить улыбку. Хотелось верить, что утро обойдется без обычных жалоб: после пробуждения тебе рассказывают о бросившем дружке, о любимом и рано умершем брате или о недавно почившем песике Майкле, и ты уже не понимаешь, сколько призраков делят с вами постель. И все же. У этой лицо суровое, а не нервное. Решительный профиль. Хорошо за тридцать. Не уродина, но и ничего особенного. Либо за ночь она сильно прибавила в возрасте, либо я становлюсь все менее и менее разборчивым. Рыжая. Не худышка. А, вспомнил! Я был на закрытом просмотре, в галерее на Курзон-стрит, где выставлялись картины какого-то Роуэнова приятеля-художника, Пиджена. Или Маджена. Или Смаджена. Что-то в этом роде{95}. Эта рыжая подошла ко мне, и мы долго обсуждали связь квантовой физики с восточными религиями и прочую чепуху. Потом такси и бар на Шефтсбери-авеню, потом снова такси, на него ушли почти все мои деньги, и снова бар, на Аппер-стрит. Потом, значит, сюда, фиг знает как. Как же ее зовут? Кэт? Катрина? Какое-то незамысловатое имя, как у ученицы католической школы. Я всегда забываю имена женщин, с которыми переспал.
Она нащупала в постели сережку, заметила недоумение в моем взгляде и, откашлявшись, представилась:
Кати Форбс, менеджер по персоналу. Ты у меня дома, в Ислингтоне. Рада познакомиться. Еще раз.
Привет! А я
Что-то сдавило мне горло. Я высвободился и обнаружил, что это мои трусы с Вуди Вудпекером{96}.
А ты Марко, я помню. Писатель. Мы успели представиться.
Итак, значит, я разыграл писательскую карту. Очень ценная информация. Я осмотрелся. Спальня одинокой женщины. Тюлевые занавески, деревья, окунувшиеся в раннюю осень. Обрамленная репродукция какой-то картины, под ней подпись крупными буквами: «Делакруа». Оригинал, наверное, очень хорош. На полу с моей стороны кровати кучка салфеток и презервативов и еще бутылка красного вина, почти пустая. На этикетке, между прочим, значился 1982 год! Ну почему все самое лучшее в моей жизни случается, когда я уже так надрался, что ничего не помню?
Субботнее утро в Ислингтоне. Где-то завывала сирена противоугонного устройства.
Ну вот и славно
Она ждала, а конец предложения потелепался и завис.
Ладно, я встаю. Пойду приму душ.
В ее голосе слышался какой-то странный надлом. Наверное, вчера она решила, что я неограненный бриллиант, извечная мечта леди Чаттерлей.
Если ты чувствуешь себя так же жутко, как выглядишь, то в буфете на нижней полке есть аптечка, в ней должно быть шипучее средство от похмелья. Если тошнит, постарайся добежать до унитаза. Сделай себе кофе. Если не умеешь обращаться с кофеваркой, есть растворимый. Делай что хочешь, только люстру не уволакивай. Она хоть и не хрустальная, но дорогущая. А если умеешь готовить, я не отказалась бы от тостов с яичницей.
Да ты не волнуйся! сказал я. Я надежный партнер по случайному сексу, так что на меня вполне можно положиться. Вообще-то, не смешно, но я продолжил в том же духе: И уж точно не зарежу тебя в душе хлебным ножом{97}.
Выражение ее лица затупило бы любой нож. Она накинула халат, ушла в ванную и открыла кран. В стене задребезжали водопроводные трубы.
Я напялил одежду, которая, к сожалению, не блистала чистотой. От дыры, прожженной в рубашке между пятнами помады и еще чего-то сомнительного, несло гашишем. Мочевой пузырь вспучился, как надувной матрас. Я выбрался из спальни, отыскал маленький туалет и отвел душу. Нереальное удовольствие отливал 55 секунд, без остановки. На полочке рядом с ароматизатором стояла фотография моей гостеприимной хозяйки Кати Форбс с каким-то лысоватым моложавым типом в лодке под ветвями плакучей ивы, так что у меня мелькнула мысль, не свалить ли, пока муженек не вернулся, но потом я смутно припомнил, что Кати упоминала о разводе. Мы еще сошлись на том, что участие в финансовых пирамидах гораздо более удобный способ лишиться денег и отравить себе жизнь. Что ж, в таком случае можно надеяться на мирный, неспешный завтрак. Хотя странно, конечно: обычно после развода супруги используют фотографию бывшей половины в качестве мишени для дартс. Может, это ее брат. Я выжал из себя последние капли, протер край унитаза куском туалетной бумаги и дернул за цепочку, отправив выпущенные минувшим вечером сперматозоиды в Северное море. Через три секунды из ванной донесся вопль:
Не трогай воду, пока я в душе!
Извиняюсь!
Готовить я умею, а кухня у Кати была прекрасно оборудована. Аппетит у меня с бодуна никогда не страдает. Наоборот, от хорошего завтрака страдает и отступает похмелье. Я плеснул на большую сковороду оливкового масла, измельчил чеснок, нарезал грибы и перец чили, сдобрил базиликом. К взбитым яйцам добавил немного сливок и растертые анчоусы, которые провоняли весь холодильник. Весь этот холестериновый Везувий я присыпал легким снежком тертого уэнслидейла, по краям кратера стратегически разместил фаршированные оливки. Обжарил в тостере зерновой хлеб до золотистой корочки. В масленке веджвудского фарфора настоящее сливочное масло. В ящике на подоконнике росла зелень, и я сорвал пару листиков петрушки. На гарнир к омлету пошли мясистые помидоры, крупно нарезанные стебли сельдерея, горсть изюма и немного картофельного салата. Кофеварка оказалась той же модели, что у меня, так что проблем не возникло. Я выхлебал кружку чудо-напитка, и через несколько минут головная боль сдалась.
Ух ты! Кати, с замотанной полотенцем головой, вошла на кухню; серые тренировочные штаны и застегнутая на все пуговицы кофта не сулили никаких фривольных забав после завтрака. Ты не писатель! Ты скульптор от кулинарии!
Рад стараться, пробормотал я.
Она выглянула в коридор, подобрала «Дейли телеграф» с коврика у двери, села за стол и раскрыла газету. Начала сразу с воскресного приложения, которое я никогда и ни при каких обстоятельствах не читаю даже когда занят переездом и уделяю особое внимание курсу акций на сингапурской бирже.
Я тоже присел к столу. Очень приятная комната. За домом небольшой заросший сад. Перед окнами приподнятый тротуар. Человечьи ноги, собачьи лапы, колеса детских колясок. На сосновом комоде коллекция CD с популярной музыкой. В духе принцессы Дианы: Элтон Джон, Паваротти, «Времена года». На стене китайский ковер. На камине целый зоопарк этностатуэток. Терракотовая плитка, японские абажуры. Интерьер из воскресного приложения к «Дейли телеграф».
Отсутствие упреков поутру очень бодрит, непринужденно заметил я.
Кати посмотрела на меня поверх газеты:
А почему должны быть какие-то упреки? Мы же здравомыслящие люди. Она съела еще кусочек омлета и добавила: Вдрызг упившиеся здравомыслящие люди.
Тоже верно. (Мне на язык попал чили, пришлось отхлебнуть воды.) А что, если нам с тобой, здравомыслящим людям, при случае еще раз упиться вдрызг?
На обдумывание моего предложения у Кати ушло целых три секунды.
Нет, Марко. Не стоит.
Ха, все-таки запомнила, как меня зовут!
Ну ясненько.
Я налил нам еще кофе.
Кати извини за неуместное любопытство, но в туалете я заметил фотографию и подумал: может, я заступил на чужое поле?
Поле здесь только мое{98} На снимке мой муж. Мы с ним расстались, а он взял и умер.
Я подавил невольный смешок.
Соболезную Не знаю даже, что сказать
Он был тот еще обалдуй. Всегда хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним. Это случилось четыре месяца назад. Как раз под Уимблдонский турнир. Диабетическая кома. В Гонконге не сумели вовремя поставить правильный диагноз.
Я выдержал почтительную паузу.
Хочешь еще тостов?
Спасибо.
В дверь позвонили. Кати пошла открывать.
Кто там?
Посылка для миссис Форбс! крикнул мужской голос.
Мисс Форбс! отчеканила Кати тоном дрессировщика, в сотый раз повторяющего собаке простейшую команду, поглядела в глазок и отодвинула засов. Мисс! Мисс!
Парень с блестящими волосами и огромными, как у шимпанзе ушами, одетый в синюю спецовку, втащил в прихожую здоровенный ящик и, увидев меня, скорчил понимающую рожу, мол, «Отлично, Сирил!»{99}.
Распишитесь, пожалуйста, вот тут, мисс Форбс!
Она подписала квитанцию, и он ушел.
Мы посмотрели на ящик.
Какой большой подарок, сказал я. У тебя что, день рождения?
Это не подарок, ответила она. Это моя законная вещь. Помоги-ка распаковать. В шкафчике под раковиной молоток и плоскогубцы, в коробке со всякой чепухой
Мы отодрали крышку от ящика, и боковые стенки отвалились.
Кресло королевы Анны.
Мысли Кати унеслись куда-то далеко-далеко.
Марко! сказала она. Спасибо тебе, завтрак был отличный. И вообще Но сейчас тебе лучше уйти Ее голос задрожал. Ты хороший парень.
Хочешь еще тостов?
Спасибо.
В дверь позвонили. Кати пошла открывать.
Кто там?
Посылка для миссис Форбс! крикнул мужской голос.
Мисс Форбс! отчеканила Кати тоном дрессировщика, в сотый раз повторяющего собаке простейшую команду, поглядела в глазок и отодвинула засов. Мисс! Мисс!
Парень с блестящими волосами и огромными, как у шимпанзе ушами, одетый в синюю спецовку, втащил в прихожую здоровенный ящик и, увидев меня, скорчил понимающую рожу, мол, «Отлично, Сирил!»{99}.
Распишитесь, пожалуйста, вот тут, мисс Форбс!
Она подписала квитанцию, и он ушел.
Мы посмотрели на ящик.
Какой большой подарок, сказал я. У тебя что, день рождения?
Это не подарок, ответила она. Это моя законная вещь. Помоги-ка распаковать. В шкафчике под раковиной молоток и плоскогубцы, в коробке со всякой чепухой
Мы отодрали крышку от ящика, и боковые стенки отвалились.
Кресло королевы Анны.
Мысли Кати унеслись куда-то далеко-далеко.
Марко! сказала она. Спасибо тебе, завтрак был отличный. И вообще Но сейчас тебе лучше уйти Ее голос задрожал. Ты хороший парень.
Ладно, кивнул я. Можно хоть душ принять?
Прошу тебя, уходи.
Осень усыпала улицы, пропитала воздух дымным ароматом. Еще не было и десяти утра. Свежо, и солнечно, и туманно все сразу. Надо бы добраться до Альфреда где-нибудь около полудня, от него к Тиму Кавендишу, а вечером прийти домой пораньше, пересечься с Джибрилем. Заходить домой сейчас не было смысла. Ну что ж, весь день от меня будет нести сексом.
Да, Кати Форбс не самая веселая компания, но гораздо лучше, чем та безбашенная телка из Кэмдена, которая привязала меня кожаным ремнем к изголовью кровати и стала снимать на видео, как по мне ползает ее ручной тарантул. «Не ори! орала она. Хоббит ничего тебе не сделает! У него удалены ядовитые железы!» хотя в тот момент его железы волновали меня меньше всего.
Очевидно, я высоко оценил интеллект Кати, если представился писателем, а не драммером. И тем не менее «Я на следующее утро» не особо впечатлен «Я предыдущим вечером». В течение дня я меняю множество «я», и каждое трепетно относится к отведенному ему времени. Особенно это касается «валяющегося в постели я» и «кайфующего в горячем душе я». «Опаздывающий я» питает к этой парочке глубокое отвращение.