«Настоящий лешак!», подумал не без уважения отставной чиновник, и поймал вдруг себя на мысли, что завидует в чём-то этому подсевшему на глухом разъезде пассажиру. Его кряжистой силе, уверенности в себе, основательности, читавшихся во взгляде чёрных, пронзительных, всё подмечающих глаз. Ведь и он, Дымокуров, мог так же вот, сложись судьба его по-иному, жить в лесу, вдали от всяческого начальства, бесконечных «вводных», боязни не угодить, ошибиться, без чинопочитания, трепета и демонстрации раболепия в приниженно согбённой спине. Жить вольно, нынче как вчера, чтобы самые большие перемены были связаны с вполне предсказуемыми временами года, морозами или жарой, а «вводные» слагались то из обильных снегопадов зимой, то засухи летом, или удавшегося богато урожая кедровой шишки, к примеру
Мужик пёр огромную, судя по всему, довольно тяжёлую сумку клетчатую, на молнии, похожую на те, что тянут с собой «челноки», возвращаясь из дальних стран в родные пенаты. Мужик поставил баул, явственно громыхнувший чем-то металлическим, в проходе, а сам сел на деревянный диван, и вроде бы подрёмывал, опустив голову и прикрыв глаза, а на самом деле пристально, оценивающе, разглядывал попутчиков из-под кустистых бровей.
Бросил он взгляд и на Дымокурова, как показалось тому, задержав на отставном чиновнике взор несколько дольше, чем на всех прочих. Глеб Сергеевич тут же отвернулся, и принялся вновь обозревать уже довольно поднадоевший ему лесной пейзаж.
После очередной остановки в вагоне появился контролёр молоденький парнишка в форме железнодорожника, в сопровождении двух дюжих полицейских, сержанта и капитана.
Контролёр проверял билеты. Пассажиры, подсевшие уже на территории бора, где на глухих полустанках железнодорожных касс, понятно, не было, расплачивались за проезд. Полицейские молча присутствовали при сём, внимательно, профессионально разглядывая каждого.
Глеб Сергеевич, когда очередь дошла до него, протянул слегка помятый, похожий на товарный чек в магазине билетик, который хранил вместе с паспортом в нагрудном кармашке. Контролёр мельком глянул, надорвал краешек, и вернул билет. Полицейские тоже не удостоили Дымокурова особым вниманием.
Зато колоритного лесовика стражи порядка взяли в оборот сразу.
Зато колоритного лесовика стражи порядка взяли в оборот сразу.
Даже не спросив билета, полицейские указали на вместительный баул бородатого:
А ну, открой!
Мужик, равнодушно пожав плечами, расстегнул «молнию».
Оппаньки! воскликнул сержант, запустив руку в нутро сумки. Торжествуя, вытащил какую-то блестящую железяку непонятного предназначения, и передал её капитану. Что это, гражданин?!
Мужик, усмехнувшись в бороду, отвернулся к окну.
А я скажу, что это! пояснил не столько мужику, сколько окружающим полицейский капитан. Это контакты с электроподстанции. Ты ж целое деревообрабатывающее предприятие обесточил! сунул под нос лесовику железку полицейский. И покачал головой изумлённо, и как тебя, дурака, не пришибло? Там же напряжение десять тыщ вольт!
Мужик невозмутимо продолжал смотреть в окно.
Будем оформлять, бросая железку обратно в сумку, заключил капитан. И, обернувшись к сержанту, распорядился, организуй понятых. А потом потребовал у мужика: Документы!
Тот поднялся, выпрямился во весь рост, оказавшись на голову выше обоих полицейских, пошарил где-то под штормовкой, за пазухой, извлёк замусоленную, сложенную вчетверо бумажку, протянул полицейскому.
Капитан с некоторой брезгливостью развернул потёртый листок.
Дымокуров, поправив на носу очки «для дали», через плечо полицейского тоже отчётливо видел содержание документа.
Капитан прочёл вслух, вглядываясь в выцветшие, напечатанные на раздолбанной пишущей машинке вкривь и вкось строчки:
Справка Дана гражданину Лесному Якову Петровичу в том, что он освобождён из мест лишения свободы Срок наказания отбывал в ИТЛ тысяча девятьсот пятьдесят пятый год?! Ты чего мне подсовываешь, а?! обратил капитан взор на мужика, но того уже не было на прежнем месте.
И вообще не наблюдалось в вагоне.
Мужик самым непостижимым образом вдруг исчез, словно растворившись в слегка душноватом, спёртом вагонном пространстве.
Глеб Сергеевич, с интересом следивший за этой сценой, вместе со всеми пассажирами принялся в недоумении крутить головой.
Эй! Э-эй! засуетился взволнованно капитан, и обратился к напарнику. Пилипенко! Найди его!
Сержант в изумлении огляделся:
Да где ж он, гад этакий?!
И тут Дымокуров увидел вдруг мужика. Он никуда не исчез, а притулился через пару рядов на свободной деревянной скамье, и наблюдал за происходящим. Но его почему-то никто не видел!
Поймав на себе взгляд Глеба Сергеевича, виновник всеобщего переполоха поднёс указательный палец к губам, жестом показав недвусмысленно молчи, мол.
Дымокуров моргнул растерянно в знак согласия, и отвернулся к окну.
В это время поезд грохотнул как-то особенно сильно, затрясся, заскрежетал яростно железными сочленениями, тормозя.
За окном мелькнула надпись крупными буквами на дощатой стене одноэтажного здания вокзальчика: «Станция Колобродово».
Глеб Сергеевич прибыл в пункт назначения.
5
Вопреки представлениям Дымокурова, Колобродово оказалось вовсе не забытым богом медвежьим углом в дебрях Заповедного бора.
Это был вполне цивилизованный пристанционный посёлок, тысячи на три душ населения. Впрочем, изрядный процент из их числа, как позже выяснил Глеб Сергеевич, составляли так называемые «дачники» горожане, построившие или прикупившие домики в здешних живописных местах, и наезжающие сюда только на выходные дни, либо в период отпуска.
День приезда Дымокурова выдался на пятницу, а потому на перроне оказалось относительно многолюдно. На деревянной, выстланной почерневшими от времени досками платформе толпились встречающие и готовящиеся отправится дальше, в Зеленоборск, пассажиры, продавцы немудрёной снеди для оголодавших в дороге путников жареных пирожков с картошкой, беляшей с фаршем сомнительного происхождения, солёных грибов в стеклянных литровых банках
Внимание Глеба Сергеевича привлекла сплочённая группа людей разного возраста, своим «городским» обличьем резко контрастирующая с местными жителями.
В руках горожане держали разнокалиберные плакаты, написанные на ватмане гуашью и акварельными красками: «Нет добычи нефти в Заповедном бору!», «Нефтяники, руки прочь от зелёной жемчужины!», и прочее в том же духе.
Обитавшие окрест «зелёной жемчужины» селяне косились на шумную группу, и старались быстрее прошмыгнуть мимо подальше от греха и политики.
Обитавшие окрест «зелёной жемчужины» селяне косились на шумную группу, и старались быстрее прошмыгнуть мимо подальше от греха и политики.
Миновав пикетчиков, Дымокуров направился к зданию станции старинному деревянному сооружению, почтенный возраст которого угадывался по резным финтифлюшкам, украшавшим фронтон и наличники окон. Последние лет семьдесят так не строили, не тратили времени на затейливую резьбу и прочие «архитектурные излишества». Тем нелепее смотрелись примастряченные к прокопчённым ещё паровозным дымом и угольной пылью бревенчатым стенам современные рекламные щиты. Предлагающие наперебой услуги сотовой связи, автосервисов, туристических кемпингов и даже саун с опытными привлекательными массажистками
Здесь, у окошечка билетной кассы, выходящим на перрон, вступающего в права владельца антикварной усадьбы должен был ожидать поверенный Рыбкин.
Его, прохаживающегося отрешённо от всеобщей суеты под большими круглыми, показывающими «московское» время по местному половина четвёртого пополудни, часами, Дымокуров углядел сразу. По чужеродному в этой толпе строго официальному, несмотря на июльскую жару, костюму чёрного цвета, белоснежной рубашке и бардовому галстуку в золотую искорку, по лакированным, не припудренным сельской пылью, туфлям.
В руках нотариус нянчил объёмистый, жёлтой воловьей кожи, портфель.
Дымокурова, с которым ранее общался только по телефону, он тоже мгновенно признал. Поднял приветливо свободную от портфеля руку, помахал, улыбаясь, окликнул:
Глеб Сергеевич! С приездом! Пройдёмте, у меня здесь машина
Обойдя с торца станционное здание сквозь заросший кривыми карагачами скверик, по растрескавшейся асфальтовой дорожке чиновник и нотариус вышли на привокзальную площадь, где калилось на солнцепёке два десятка стоявших здесь на приколе машин. И опять автомобиль поверенного Дымокуров определил сразу шикарный чёрный лимузин бросался в глаза в ряду отечественных преимущественно, заляпанных грязью, а кое-где и тронутых ржавчиною провинциальных собратьев.
Альберт Евсеевич надавил на кнопочку брелка, и автомобиль ойкнул послушно, приветливо мигнув хозяину оранжевыми подфарниками.
Прошу, распахнув дверцу со стороны пассажира, пригласил радушно нотариус.
После чего, подхватив чемодан, с которым путешествовал Глеб Сергеевич, отнёс его в багажник.
Дымокуров погрузился в мягкий, слегка душноватый, пахнущий кожей и дорогим одеколоном, салон.
Нотариус занял водительское место. Лимузин, заурчав едва слышно, тронулся с места, и поплыл невесомо, как на воздушной подушке, без тряски, лишь покачиваясь слегка, по ухабистой деревенской улице.
Правильно расценив одобрительный взгляд пассажира, брошенный на «железного коня», Альберт Евсеевич пояснил сдержанно:
Приходится, знаете ли, пребывать в постоянных разъездах. И хорошая машина не прихоть, а средство, так сказать, передвижения. Достаточно комфортное, чтобы оставаться вменяемым, отмахав несколько сотен километров по делам клиентов
И оплачивается ваш труд, судя по всему, достойно, вставил Глеб Сергеевич.
На жизнь хватает, хохотнул нотариус. И заметил, кстати, если вы имеете в виду оплату моих услуг можете, не беспокоится. Они уже оплачены. И, повернувшись к пассажиру, подмигнул по-свойски. В достойном размере!
А отставной чиновник подумал с некоторым удивлением, что покойная тётушка была, судя по всему, женщиной серьёзной, основательной, обо всём позаботилась. Даже работу нотариуса по делам наследства заранее оплатила
Между тем автомашина плыла по прямой деревенской улочке, застроенной домиками-срубами, судя по ветхости, чёрным от времени бревенчатым стенам, возрастом сотни, не менее, лет.