Сталина и высшее партийное руководство подобная ползучая деидеологизация явно не устраивала. Им нужно было вернуть напряжение в партийную жизнь, пусть не такое, как раньше, в 1930-е годы, но достаточно сильное, чтобы встряхнуть, заставить бояться и волноваться за свою карьеру. Тем более что в партийных документах нам удалось найти следы пассивного и слабого противодействия повороту на старые «жесткие» рельсы. Их немного, но они показательны. Когда заместитель Главноначальствующего по политической части Макаров упрекнул одного из выступавших на партактиве, что тот противопоставляет руководителей СВАГ простым сотрудникам, и задал ему провокационный вопрос из довоенного времени, не является ли это троцкизмом, ему тут же возразили с места: «Не запугивайте!»376 Нечто похожее произошло и на партсобрании в Управлении информации СВАГ. Один из выступавших стал обвинять парторга Гончарова в «соглашательстве», на что коммунист Симовский тут же призвал партийцев не употреблять в выступлениях такие «недостойные коммунистов выражения, как соглашатель». Нашлись коммунисты, явно не желавшие переходить на язык 1930-х годов, тем более искать врагов среди своих377. Но их пытались заставить (и часто заставляли) так поступать. А кого-то и заставлять не надо было.
Страсти по партийному билету
Практики преодоления послевоенной «расхлябанности» были разнообразны. Нужно было не только идеологически запугать коммунистов, но и формально дисциплинировать, вернуть к довоенной норме. Важную роль в этом «воспитании» отводили насаждению особого отношения к партийности и ее символу партийному билету. По мнению К.-Г. Ригеля, с которым наверняка согласится большинство социальных историков, «хорошее пролетарское происхождение, наличие партийного билета и демонстрация повиновения и дисциплины составляли минимальное стандартное оснащение нормального члена партии»378. А. А. Тихомиров формулирует значение партийного билета в жизни коммуниста еще более жестко и определенно: «Диктатура объективирует доверие в партийном билете как индикаторе принадлежности и знаке близости к центральному источнику доверия ВКП(б)»379. Согласимся с автором, что подобное отношение к партийному билету коммунистические верхи действительно формировали всеми доступными им пропагандистскими методами.
Другое дело, как Тихомиров пытается связать свою концепцию «принудительного доверия» с партийным билетом. В качестве примера автор приводит фильм Ивана Пырьева «Партийный билет» (1936), полагая, что в картине о похищенном партбилете, которым воспользовались враги и шпионы, зритель сталкивается именно с демонстрацией подобного принудительного доверия к партии. Талантливая пропагандистская работа Пырьева действительно задавала образцы модельного партийного поведения. Но его основная тема с бльшим основанием соотносится все-таки с реальным доминирующим концептом сталинского режима бдительностью. Сам Сталин, который дал фильму название и придумал концовку380, подчеркивал, что фильм про врагов и шпионов. Главное враги, которые могут воспользоваться партбилетом. Нужно понять, где враг и как его обезвредить. Зрителю предлагается конкретный случай, показывающий, как враги используют партбилет коммунистки, потерявшей бдительность. В отношениях героев фильма с партийной организацией мы не увидели «демонстрации принудительного доверия к партии». Просто доверие увидели, и оно, это доверие, в фильме Пырьева аксиоматично. Оно не нуждается в «принуждении», чтобы существовать в художественном пространстве фильма. Все, что в этом фильме действительно есть, это пропаганда повышенной бдительности, то есть недоверия, без которого, как об этом прекрасно пишет и сам А. Тихомиров, был бы невозможен Большой террор. В преддверии Большого террора фильм пустили первым экраном. Можно предположить, что большинство коммунистов его видели. Ход партсобрания в фильме смотрится с напряжением, громкие обличения, перечень заслуг, муки совести провинившейся
В какой мере подобное отношение к партийному билету удалось воспроизвести после войны? И на чем такое отношение было в реальности основано на сакрализации, как этого хотел и добивался коллективный Сталин, или на страхе перед наказанием? Документ, удостоверявший принадлежность к партии Ленина Сталина, в реальной жизни создавал массу проблем его владельцам, особенно в условиях оккупированной Германии. В первую очередь, он считался чрезвычайно секретным. Его нужно было тщательно оберегать и скрывать от врага. Потерю партбилета «в особых условиях, на вражеской территории, в непосредственном капиталистическом окружении»381 считали серьезнейшим проступком, чуть ли не преступлением. Потерять партийный билет за границей означало дать возможность воспользоваться этим документом врагам382. Все разговоры о партбилете соотносились все с тем же словом «бдительность».
Каждый случай утери или хищения документа следовало тщательно расследовать, установить «обстоятельства утраты, степень виновности коммуниста». Предписывалось рассмотрение таких дел не затягивать. Решение последней инстанции должно было последовать «не позднее, чем через 15 дней после факта утери или хищения партдокумента»383. В ноябре 1945 года начальник Политуправления ГСОВГ (ему в то время подчинялись политорганы СВАГ) генерал-лейтенант Пронин в специальной директиве отметил участившиеся случаи хищений партийных билетов на железных дорогах и в трамваях, во время отпусков и командировок. По его словам, большая часть утерянных документов бесследно исчезала и попадала в руки врагов. Причины Пронин связывал с пьянством и небрежным, безответственным хранением384.
Каждый случай утери или хищения документа следовало тщательно расследовать, установить «обстоятельства утраты, степень виновности коммуниста». Предписывалось рассмотрение таких дел не затягивать. Решение последней инстанции должно было последовать «не позднее, чем через 15 дней после факта утери или хищения партдокумента»383. В ноябре 1945 года начальник Политуправления ГСОВГ (ему в то время подчинялись политорганы СВАГ) генерал-лейтенант Пронин в специальной директиве отметил участившиеся случаи хищений партийных билетов на железных дорогах и в трамваях, во время отпусков и командировок. По его словам, большая часть утерянных документов бесследно исчезала и попадала в руки врагов. Причины Пронин связывал с пьянством и небрежным, безответственным хранением384.
Коммунисты СВАГ довольно часто хранили свои партийные билеты где попало «в карманах брюк, в полевых сумках», в чемоданах при переездах, на квартирах, в бумажниках, «в кисетах с табаком и курительной бумагой». Порой превращали партийный документ в адресную книжку или не обращали особого внимания даже на отклеившуюся фотографию385. Новообращенным, да и не только им, постоянно напоминали, что хранить партийный билет нужно при себе отдельно от всех документов, в специально пришитых карманах. Карманы брюк, по мнению партийных работников, для этой цели никак не подходили386. Действительно, брюки могли подвести, как это произошло с коммунистом Симаковым, у которого «карман от старости материала пришел в негодность», а через дыру партбилет выпал и был потерян387.
Насчет карманов у женщин ничего конкретно не говорилось. Но зато им рекомендовали хранить партбилет в клеенке, особенно в летнее время388. Куда эту клеенку следовало убирать, не разъяснялось. В ноябре 1946 года партийное собрание Центрального клуба СВАГ слушало дело о замене дефектного партбилета коммунистки И. (члена партии с 1928 года). И. утверждала, что партбилет был всегда при ней, но во время уборки ей стало плохо, она упала в обморок и случайно намочила документ. Однако ей не поверили. Некоторые почему-то стали утверждать, что «она замочила партбилет не во время обморока, а где-то в другом месте» и просто «халатно отнеслась к его хранению». Вступились коммунистки: «Почему не верят члену ВКП(б) ведь женщина не мужчина, и с ней ведь действительно возможен обморок, а партбилет был при ней»389. И. отделалась предупреждением. Женские сумки тоже были под вопросом. Коммунистка Р. положила в дамскую сумку свой партийный билет и пошла в овощной магазин. В очереди у нее «срезали сумку и похитили партийный билет и все остальные советские документы». Как высказался по этому поводу один из членов партбюро, «иностранная разведка прощупала слабые места и нашла их в дамских сумках», а коммунисты потеряли всякую бдительность390.
Персональное дело могла повлечь не только утрата документа, но даже нанесение ему минимального вреда немного поблекла печать или отклеилась фотография. Чтобы отделаться лишь упреком в «невнимательном отношении к состоянию партбилета»391, нужно было убедить собрание, что ты хранил партбилет правильно, всегда имел его при себе и только обстоятельства непреодолимой силы привели к такой печальной ситуации. «Свой партийный билет я хранил всегда во внутреннем боковом кармане, отдельно от других документов, в обложке. Партбилет из кармана вынимал только при смене костюмов и при уплате членских взносов. О его наличии убеждался всегда ощупью кармана никогда не оставлял ни дома, ни в сейфе на работе и всегда имел его при себе»392, уверял коммунист П., потерявший фотографию с партбилета. Секретарей партийных организаций призывали проверять партбилеты перед началом партсобраний и даже рекомендовали систематические проверки393. Подобным рекомендациям следовали далеко не все и не всегда, но некоторые ретивые парторги проверочными налетами не брезговали.
Потеря партбилета, в принципе обычное житейское дело, могла превратиться в настоящую трагедию. Известен случай, когда переживание по этому поводу оказалось настолько сильным, что довело человека до нервного расстройства. Проштрафившийся коммунист начал говорить: «Зачем мне теперь жить?»394 Товарищи по партии убеждали его «не подвергаться малодушию» и не проявлять слабость395. Правда, судя по протоколам, это было скорее исключением. Большинство все-таки не склонно было впадать в депрессию по подобному поводу. В любом случае за такими реакциями стояло опасение стать жертвой гражданского остракизма и испортить себе карьеру. На партийных собраниях коммунистам наглядно демонстрировали ритуальную строгость наказания и неприятные личные последствия порчи или утраты партбилета. И это вызывало не доверие к партии, пусть и принудительное, а страх перед ее карающей рукой.
Потеря партбилета, в принципе обычное житейское дело, могла превратиться в настоящую трагедию. Известен случай, когда переживание по этому поводу оказалось настолько сильным, что довело человека до нервного расстройства. Проштрафившийся коммунист начал говорить: «Зачем мне теперь жить?»394 Товарищи по партии убеждали его «не подвергаться малодушию» и не проявлять слабость395. Правда, судя по протоколам, это было скорее исключением. Большинство все-таки не склонно было впадать в депрессию по подобному поводу. В любом случае за такими реакциями стояло опасение стать жертвой гражданского остракизма и испортить себе карьеру. На партийных собраниях коммунистам наглядно демонстрировали ритуальную строгость наказания и неприятные личные последствия порчи или утраты партбилета. И это вызывало не доверие к партии, пусть и принудительное, а страх перед ее карающей рукой.