Потерявшего партбилет ждало серьезное наказание, и оно формально не зависело ни от обстоятельств дела (даже если тебя ограбили бандиты396), ни от заслуг перед партией. Этот дамоклов меч висел над каждым коммунистом, начиная с секретаря парторганизации, коммуниста с двадцатилетним стажем, и кончая кандидатом, только что принятым в ВКП(б)397. Не помогали ни отличная характеристика, ни добросовестная работа, ни объяснения, что «был трезвый» и вел себя достойно398. Скрыть факт потери и отделаться «семейным» разбором было невозможно. Дела об утере партбилета в обязательном порядке шли на партийную комиссию, которая и решала вопрос о выдаче нового. Наказание за утерю партбилета варьировалось от выговора с занесением в учетную карточку до исключения из партии.
Исключение было неминуемо, если утеря билета несла хотя бы минимальную шпионскую окраску. Например, когда коммунистка М. была в гастрономе, к ней подошла незнакомая немка, хорошо говорившая по-русски, и предложила какие-то вещи на продажу. М. пригласила ее в свою машину, немка посидела пять минут и ушла, а М. обнаружила, что пропала сумка и все документы, в том числе и партбилет. М. не насторожило, что немка хорошо говорит по-русски и явно подозрительна. «Она дала возможность шпиону» воспользоваться случаем, и документы «попали в руки к врагу». Заодно припомнили, что М. оторвалась от партийной жизни, не ходит на партсобрания и не посещает учебу. За все вместе она и поплатилась была исключена из партии399.
Собрания «по утере» строились по определенной схеме и походили на игру по строгим правилам. Обвинитель, защитник, знаток Устава партии были персонажами этого представления. Иногда сценарий собрания был почти дословным переносом в реальную жизнь соответствующей сцены из фильма И. Пырьева. Вплоть до прямых реминисценций коммунистам напоминали, как и героям «Партийного билета», об убийстве С. М. Кирова400. (Убийца руководителя ленинградской партийной организации Леонид Николаев, как известно, без проблем прошел в здание Смольного именно по партийному билету.) Ритуал требовал, чтобы строгость была проявлена, значение проступка понято и озвучено. Но все понимали, что в такой ситуации может оказаться каждый. Неудивительно, что начальник политотдела УСВА земли Мекленбург Власенко в марте 1948 года упрекал парторганизации в том, что случаи утери и небрежного хранения партийных билетов тщательно не разбирают, зачастую выносят либеральные решения, оставляют в партии людей, «заслуживающих исключения из ВКП(б)»401.
Держать в порядке партийные документы означало не только их бережно хранить, но и своевременно вставать на учет, регулярно платить взносы и отмечать платежи в членском билете. Здесь безалаберности было больше, поскольку и наказания предполагались более мягкие. Некоторые партийцы СВАГ сознательно не выполняли предписанное Уставом. Выступавшие на партсобраниях сетовали, что «коммунисты, приезжающие на работу даже не считают нужным придти и встать на партийный учет»402. Отговорка никак не мог застать «работника по оргучету»403 была именно отговоркой. Нужное усилие не совершалось, партийную преданность явно не стремились доказывать. Возникали обоснованные подозрения, что за такими поступками таилось желание ускользнуть, «бойкотировать» парторганизацию404. Руководитель группы марксистско-ленинской учебы Центрального клуба СВАГ делился своими сомнениями по поводу коммуниста И., не встававшего на партийный учет и не платившего взносы: «Мне кажется, что в тов. И. что-то есть, он не говорит, затаил, он наверно хотел механически выбыть из партии. Тов. И. на занятиях что-то интересовала позиция Троцкого, его группы, к этому проявлял повышенный интерес»405. В то время «порочная связь» между неуплатой взносов и интересом к Троцкому, вероятно, не казалась абсурдом правоверным коммунистам.
Простые члены партии могли запросто позволить себе не платить в партийную кассу больше трех месяцев406. И никто не торопился считать их за это механически выбывшими по Уставу407. Кое-кто полагал достаточными объяснения типа «был очень занят», «зашился в работе»408. Строгий подход к неплательщикам был скорее исключением. А это, что ни говори, было размыванием устоев. Некоторые секретари партийных организаций безо всякого обсуждения на собрании спокойно принимали членские взносы у тех, кто не платил их более трех месяцев (считай, выбыли из партии)409. А если дело доходило до обсуждения, то после громогласных обвинений («перестал чувствовать себя коммунистом», «потеряла чувство партийности»410) следовало простое и нестрашное «поставить на вид»411. Даже когда коммунист явно манкировал партийной жизнью (не платил четыре месяца взносы, не посещал партийные собрания и партучебу), его журили, ругали за «несознательность», «зазнайство» и «чрезмерное самолюбие», но не исключали из партии412.
Небрежное отношение к уплате членских взносов косвенно говорило о том, что некоторые коммунисты тяготились своим пребыванием в ВКП(б). Сколько было таких коммунистов, можно только догадываться. Но отдельные факты подтверждают существование подобных настроений. Один из кандидатов в члены ВКП(б) простодушно заявил, что он не хотел вступать, его, якобы, приняли насильно в период войны, и попросил исключить из партии413. Столь же показателен случай с К., кандидатом в члены ВКП(б) с 1944 года. В сентябре 1947 года случайно выяснилось, что он не состоял на партийном учете и не платил взносов. Стали разбираться. К. объяснил, что раньше взносы платил и жил жизнью парторганизации. Но парторг постоянно давал поручения и требовал работать над повышением идейно-политического уровня, читать, составлять конспекты и т. д. И тогда К. понял, что это не для него. В итоге состоялся весьма примечательный диалог:
К.: Мне это было не по силе, т. к. я имею 50 лет. Я <> решил не платить членские взносы и не заявлять о своей партийности.
Вопрос: Желаете Вы быть в партии?
К.: Я же говорил, что работать не могу, а быть просто балластом нет смысла.
Вопрос: Вы, когда подавали заявление в партию, в нем указывали, что будете добросовестно и честно выполнять возложенные на Вас партпоручения, и если Вы говорите, что Вы являетесь балластом, то зачем же Вы поступали в кандидаты ВКП(б)?
К.: Я в заявлении указывал, что буду выполнять все партийные поручения честно и добросовестно, но я же его писал потому, что мне неудобно было перед товарищами, рекомендовавшими меня в кандидаты, так как они меня знали, что я неплохой работник, и хотели, что[бы] к октябрьским торжествам был принят в кандидаты, а подводить их было нехорошо, т. к. они были хорошие люди.
Вопрос: А как Вы смотрите на то, что Вас могут исключить из кандидатов ВКП(б)?
К.: Если быть балластом, то лучше исключить414.
Вступление в партию «по приглашению», ведь от партийных организаций требовали «роста рядов», вероятно, осознавалось какой-то частью коммунистов как переход на новый уровень личной несвободы, сопровождавшийся своеобразным стрессом. Положено, предложили, отказаться невозможно. Некоторые из тех, кто вступил в партию во время войны, сожалели об этом. Для них, очевидно, не заинтересованных в дальнейшей карьере, в отличие от партийных интеллигентов и ярых службистов, выход из партии, вероятно, не казался гражданской смертью, да и само по себе «погружение в болото обывательщины» не смущало. Неуплата взносов, нежелание встать на партийный учет и «скрытие партийности» казались простым решением личной проблемы. В определенном смысле это была рискованная попытка уйти в частную жизнь. Жизнь без партийных поручений, собраний, взносов и марксистско-ленинской учебы. Попытка по тем временам экстремальная и вряд ли массовая. Большинство предпочитало молчаливо отсиживаться в зоне пассивности, не привлекая к себе лишнего внимания.
Кажется, что сакральный момент, таившийся в партбилете и столь ярко отображенный в фильме И. Пырьева, после войны существовал исключительно в виртуальном мире «высокой» коммунистической пропаганды, а совсем не в коммунистической массовке. А сама «сакрализация» становилась реальной только в зоне страха перед наказанием.
Кажется, что сакральный момент, таившийся в партбилете и столь ярко отображенный в фильме И. Пырьева, после войны существовал исключительно в виртуальном мире «высокой» коммунистической пропаганды, а совсем не в коммунистической массовке. А сама «сакрализация» становилась реальной только в зоне страха перед наказанием.
Марксистско-ленинская учеба: феномен идейного ускользания
Стоило любому вновь созданному советскому учреждению приступить к работе, как его «коммунистическую прослойку» старались с головой окунуть в густой бульон партийного просветительства. Коммунистическое внушение, казалось, должно было работать со всей мощью, формируя общественное мнение, закладывая жесткие конструкции идей и образов в индивидуальное и массовое сознание. С помощью четко прописанных установок и стереотипов, бесконечных повторов партийная пропаганда пыталась создать стандартно-коммунистическое видение не только политических явлений, но и всей жизни. Приступая к работе, мы думали, что в культуре позднего сталинизма только такая картина и была единственно возможной. Исправно действующий идеологический механизм, работающий, как часы, коммунистический импринтинг. Однако реальность, с которой пришлось столкнуться, выглядела несколько иначе. Она напоминала знакомое нам лично по 19701980-м годам иронически-циничное и приспособленческое отношение к марксистско-ленинской учебе. И если раньше мы воспринимали такое отношение как результат деградации жестких идеологических конструкций позднего сталинского периода в хрущевскую и брежневскую эпоху, то теперь стали подозревать имманентную слабость коммунистической пропагандистской машины, внутренне присущие этой машине дефекты. Одновременно мы увидели определенную ограниченность некоторых исследований последних десятилетий, посвященных тоталитарному языку или коммунистической пропаганде. Страдая порой «идеологическим фетишизмом» (А. Ахиезер), они (эти исследования) по умолчанию допускали, что советский человек, и в первую очередь коммунист, погружаясь в тотальное информационное пропагандистское поле и находясь под постоянным его воздействием, легко превращался в «тоталитарную личность», открытую для идеологического манипулирования Но так ли это было на самом деле? Насколько ожидаемый пропагандистский эффект соответствовал получаемым результатам даже в свинцовые времена позднего сталинизма?
Высшее партийное руководство исходило из того, что так называемая марксистско-ленинская учеба как раз и должна была разрыхлить почву личных взглядов, интересов и предубеждений и посеять зерна убеждений и предубеждений партийных. Предполагалось, что сотрудники-коммунисты, попав на службу в военную администрацию, должны были немедленно садиться за изучение последних достижений коммунистической пропаганды и сталинской версии правильного марксизма. Уже через месяц после создания СВАГ от политработников потребовали отчеты об успехах коммунистов на ниве партийного просвещения. В 1945 учебном году партийцам надлежало постичь глубины труда товарища Сталина «О Великой Отечественной войне» и отдельные главы «Краткого курса истории ВКП(б)». Но в это время военным комендантам и их замполитам было совсем не до партийной учебы: не хватало людей, чтобы патрулировать города, проводить прочески, заниматься снабжением населения и следить за настроениями своих и немцев В некоторых подразделениях в 1945 году занятия вообще не проводились, в остальных были чрезвычайно редки415.