Не срываться при таких исходных данных? Да вы шутите.
Все это время, что бы ни случилось, я напоминала себе: нам повезло, мы счастливчики, потому что наши травмы и болезни относительно легкие, у нас есть медицинская страховка и доступ к качественному здравоохранению. Но я ни разу не задумалась о том, как сильно все эти переживания повлияли на мою психику. Моя тревожность росла, росла и выросла выше крыши. Я непрерывно беспокоилась о здоровье и безопасности дочерей. Я жила в состоянии круглосуточной гипербдительности, и постепенно это довело меня до ручки, выжало из меня все соки, и срыв стал лишь вопросом времени.
Усталость. Умом я понимала, что проблемы со сном крайне негативно влияют на все аспекты жизни человека. В самом начале своей карьеры клинического соцработника я несколько лет проработала в психиатрическом стационаре и своими глазами видела, какую важную роль играет сон в успокоении хаотичных мыслей и взрывных эмоций. Но я не провела параллелей со своей ситуацией. Вместо того чтобы честно признать, как сильно я устала и как негативно моя усталость влияет на повседневные жизненные функции, я носила ее как знак отличия. Я успеваю все, а литры кофе и темные круги под глазами тому подтверждение!
Вот только я ничего не успевала. Я проживала дни на кофеине и сахаре и в конце концов вогнала себя в порочный круг: днем я кое-как перебивалась, заедая стресс, а всю ночь ворочалась от тревоги. За пять лет я сильно прибавила в весе; мне поставили диагноз апноэ распространенное расстройство сна, при котором ночью люди на короткое время перестают дышать. Нарушения сна возникли быстро и незаметно, я даже не поняла, что происходит, но они были очень серьезными и я просыпалась уставшей, хотя мне казалось, что я крепко спала всю ночь.
Вместо того чтобы честно признать, как сильно я устала и как негативно моя усталость влияет на повседневные жизненные функции, я носила ее как знак отличия.
Теперь я понимаю, как мои триггеры рождение ребенка, тревожность, детские болезни, усталость совпали и наложились друг на друга, сделав ситуацию невыносимой. Но от усталости и загруженности я не могла даже взглянуть на ситуацию со стороны. Вместо этого я решила, что мне просто не хватает силы воли и твердости. Я помешалась на книгах по самопомощи и воспитанию, надеясь предотвратить и исправить все, что могло пойти не так. Я не расслаблялась ни на минуту и, по сути, превратилась в ходячую говорящую красную кнопку, которая при малейшем прикосновении могла сдетонировать. К несчастью для меня, я почти круглые сутки находилась в обществе двух маленьких подрывателей, которых хлебом не корми, а дай нажать на кнопку.
Я все время размышляла, планировала, предугадывала. Сколько дней подряд можно кормить детей макаронами с сыром, а когда уже хватит? Когда начинать тревожиться из-за того, что ребенок сосет палец? Что если мой ребенок дальтоник? Ставить ли детям классическую музыку? Давать ли пробиотики и, если да, какого производителя? Волноваться ли о том, что они пишут буквы зеркально? Я тревожилась даже из-за того, что тревожусь. Я стала мастером тревожности.
Однажды я позвала бебиситтершу, и та, выслушав нескончаемый поток инструкций и указаний, улыбнулась и произнесла: «Ого. Должно быть, трудно так много всего помнить». Ох, дорогая, подумала я, ты даже не представляешь. А потом сразу заволновалась, не стала ли я одной из тех назойливых гипербдительных родительниц, превратиться в которых мне страшно не хотелось.
Теперь я понимаю, что так много тревожилась по мелочам, потому что все важное главным образом здоровье и безопасность моих детей и других членов семьи вызывало слишком сильный страх. Я не могла сосредоточиться и удерживать внимание, я стала обо всем забывать, ронять, разбивать и терять вещи. Я задержала диссертацию, а вскоре стала нарушать дедлайны по книгам. Я спала все меньше, продолжала набирать вес и вымещала злость на детях. И сколько я себе ни обещала больше на них не орать, ничего не менялось.
Я срывалась на детей постоянно.
Как я перестала срыватьсяВ конце концов побороть срывы мне помогла не сила воли и не советы гуру. Ничего не менялось, пока я не прислушалась к человеку, который знал меня лучше всех: к своему мужу. Тот уже несколько месяцев твердил, что у меня, вероятно, расстройство сна, а я отказывалась его слушать, потому что ну, сами понимаете, кто слушает мужа? Но он не отступал, и я записалась к сомнологу, который в итоге поставил мне диагноз и прописал лечение. Я начала лучше высыпаться.
Здоровый сон стал первым и самым важным шагом к изменениям, потому что у меня появились силы. Чем лучше я высыпалась, тем меньше раздражалась на детей и реагировала на их выходки. Я стала более внимательной и уже не уезжала со стоянки со своей любимой дорожной кружкой кофе на крыше авто. (Кофе я по-прежнему пила, не подумайте ничего такого.) Мне стало легче справляться с рабочими обязанностями, и я не чувствовала себя неудачницей в профессиональной сфере. У меня появилась энергия даже на физическую активность. Тогда я этого не понимала, но крепкий сон, физическая активность и работа помогли мне успокоить нервную систему, охладить тревожные кнопки и снизить вероятность срывов.
Благодаря всему этому у меня появилась энергия и мотивация для работы с психотерапевтом.
Здоровый сон стал первым и самым важным шагом к изменениям.
Ах, психотерапия. Этим словом эксперты разбрасываются как блестками: как и блестки, издалека терапия кажется очень заманчивой, но при ближайшем рассмотрении оказывается очень муторным делом. Несмотря на всю мою любовь к блесткам (хотя кого я обманываю я их ненавижу; вам когда-нибудь приходилось убирать блестки?), я бы хотела описать процесс своей терапии более основательно. Поэтому далее я перечислю, как она мне помогла. (Для сведения: многие из этих преимуществ можно получить, поговорив со священником, которому вы доверяете, с психологом, коучем или врачом, а также на занятиях группы поддержки для родителей.)
На сеансах психотерапии я смогла спокойно выпустить пар, при этом не чувствуя себя ужасно. Ни один другой опыт не способствует столь мощному эмоциональному освобождению, как откровенный рассказ о худшем и даже некрасивый рев в присутствии человека, которому вы доверяете. Особенно когда вы знаете, что этот человек слушает и ничуть вас не осуждает. Но самое прекрасное в том, что, как только вы выйдете из кабинета психотерапевта и закроете за собой дверь, все худшее останется за этой дверью и вам не придется сталкиваться с ним вновь до двух часов следующей среды!
Я поняла, в чем заключаются мои родительские трудности. Вам, наверное, кажется, что поскольку я специалист в сфере психического здоровья, то должна была как-то «сама догадаться» об этом. Но нет. В том, что касается воспитания детей, я была как тот ленивый учитель физкультуры, что горазд раздавать советы, но сам не применяет их на практике. На сеансах психотерапии мы говорили о моем детстве, и благодаря этим беседам я поняла, почему мои тревожные кнопки стали именно такими и какая динамика и поведение заставляют их вспыхивать, а меня реагировать. Я смогла разобраться в ситуациях, которые раньше казались мне непредсказуемыми и неконтролируемыми, в том числе в причинах моих срывов на детей.
Психотерапевт помог мне взглянуть на ситуацию объективно. Одна из главных проблем современных тревожных родителей, помешанных на самопомощи в наш век круглосуточных новостей, экспертов по воспитанию и соцсетей, это постоянный поток чужих мнений, что нужно и что не нужно делать. А еще непрерывная информация обо всех нежелательных последствиях для наших детей, если мы не будем все делать правильно. Причем нередко эти мнения ничем не обоснованы и противоречат друг другу. На меня ежедневно обрушивался целый шквал таких мнений, и в результате я совершенно потеряла способность объективно оценивать что-либо. Мой родительский компас превратился в GPS-навигатор, которому постоянно приходилось перестраивать маршрут, отправляя меня в разных направлениях, причем ни одно из них не приводило туда, где мне хотелось оказаться. На сеансах мы проанализировали многие советы по воспитанию, мои тревоги и беспокойства и разложили весь этот умственный хлам по полочкам, как в том телешоу, где в дом хламужника приезжают специалисты по уборке и наводят порядок. В итоге я каждую неделю выходила из кабинета психотерапевта с несколькими полезными мыслями, которые помогали мне продержаться до следующего сеанса, а все ненужное оставляла на полу ее кабинета в метафорическом мусорном мешке с пометкой «на выброс».
Я освоила навыки и стратегии управления триггерами и поведения в сложных ситуациях. Эти крохотные шаги привели к большим изменениям. Например, когда мои дочери были еще совсем маленькими, у моей подруги часто случались кризисы и она звонила мне по вечерам, когда я была больше всего занята. Я беспокоилась о ней, поэтому отвечала на звонки, даже если готовила ужин, меняла подгузники и разнимала детей, дерущихся из-за лего-принцессы. Я выслушивала ее жалобы на жизнь, и это повышало мою тревожность; после разговоров с ней, повесив трубку, я часто срывалась на девочек. Сейчас я вижу четкую связь между этими разговорами и последующими срывами, но тогда это не казалось мне очевидным. Только проговорив эту ситуацию на сеансах психотерапии, я поняла, как одно приводило к другому. Моя врач мягко предложила не отвечать на звонки подруги, когда я занята с девочками, а перезванивать ей позже, когда у меня будут время и силы поговорить с ней. И мне стало гораздо легче справляться с вечерними заботами.
Мой родительский компас превратился в GPS-навигатор, которому постоянно приходилось перестраивать маршрут, отправляя меня в разных направлениях, причем ни одно из них не приводило туда, где мне хотелось оказаться.
По совету врача я начала принимать лекарство от тревожности. Когда это произошло, я ходила на терапию уже десять лет с переменной частотой, но вопрос медикаментозного лечения не вставал ни разу до тех пор, пока я не рассказала о навязчивом страхе школьной стрельбы. По утрам после того, как я отвозила девочек в школу, я сидела в машине и подолгу смотрела на небо. Раньше солнечные дни наполняли меня радостью и спокойствием, но теперь казались предвестниками беды. Какой прекрасный день, думала я, именно в такие дни какие-нибудь психи обычно заявляются в школу с полуавтоматическим оружием и всех расстреливают. Сердце начинало биться сильнее, дыхание учащалось, и приходилось бороться с желанием ворваться в школу, схватить своих девочек и увезти их куда-нибудь. В Англию, твердила я. Мы переедем в Англию, в маленькую деревушку. Там никто не стреляет в школах, язык мы уже знаем, а чай я со временем полюблю. В конце концов я успокаивалась и ехала по своим делам, но тревожные мысли преследовали меня все чаще, накатывали все более непредсказуемо и вызывали сильное беспокойство. Я устала от них.