И тем не менее за строительство Николаевской дороги Николай подарил Клейнмихелю трость с бриллиантами. Узнавший об этом известный острослов адмирал Меншиков сказал:
На месте государя я не пожалел бы ему и ста палок
А однажды в одном из залов Зимнего дворца обрушился потолок это Клейнмихель «сэкономил» отпущенные на ремонт после пожара средства. Уже тогда по России гуляла эпиграмма о стране, «где вешают на вора крест, а не на крест вздевают вора»
За упоминавшимся уже Государственным контролем числится все же одна нешуточная победа над сановными казнокрадами.
Существовала тогда контора с длинным названием «Комитет 18 августа 1814 года». Точнее говоря, Инвалидный фонд («инвалидами» тогда называли не только увечных, но и пожилых, отслуживших свой срок солдат). Большая часть таких солдат давным-давно потеряла связь с родиной (служили тогда по двадцать пять лет), и идти им было просто некуда. А потому и для калек, и для просто стариков строили «инвалидные дома», где они жили на пенсии. Всеми капиталами, отпускавшимися казной на эти дела, как раз и заведовал Комитет, и деньги там крутились огромные. Вот только получилось так, что касса Комитета почти 20 лет служила личной казной начальника канцелярии Политковского при самом тесном содружестве казначея Рыбкина (каковы фамилии, а?). Никаких особо сложных и запутанных махинаций для этого не устраивали: Политковский попросту брал деньги из кассы правда, каждый раз добросовестно оставлял записку. А поскольку ему это за двадцать лет в конце концов надоело, он взял да и написал Рыбкину записку едва ли не на всю сумму, 930 тысяч рублей серебром (хотя на деле присвоил тысяч на двести больше). Ну, а Рыбкин все эти двадцать лет старательно фальсифицировал отчеты, чтобы дебет сходился с кредитом. За это время Комитет пережил несколько ревизий но они всякий раз производились чинами Военного ведомства, не особенными Архимедами в математике (да и о военном министерстве в связи с этим кружили кое-какие неприглядные слухи).
В общем, двадцать лет Политковский процветал: стал тайным советником и камергером, был принят при дворе, вся Москва знала, что он проигрывает в карты баснословные суммы, содержит по моде того времени известную балерину и осыпает ее бриллиантами. При том, что особых имений и капиталов у него не имелось.
То ли шепотки пошли чересчур уж настойчивые, то ли Третье отделение что-то накопало В общем, на очередную ревизию нагрянули уже не военные (которых Политковский всегда встречал хорошим застольем), а подчиненные Василия Татаринова, нового главы департамента гражданских отчетов, должность, название для которой генерал-контролер ему придумал сам Николай I. Это уже были люди, тертые в финансах бухгалтерии и на застолья поддававшиеся плохо. Едва почитав кое-что, они хмуро переглянулись и принялись опечатывать кассы казенными печатями.
Тут Политковский как-то очень скоропостижно скончался (а впрочем, давно ходили слухи, что он всегда держит в бумажнике яд). Выкрутиться оставшимся в живых не было никакой возможности: и Рыбкин, и его помощник прекрасно знали, что в кассах под верхним слоем кредиток лежит всякий хлам Рассчитывая, должно быть, что повинную голову меч не сечет, они кинулись к главному ревизору и, перебивая друг друга, принялись виниться, как водится, сваливая все на Политковского, который протестовать уже не мог.
Рыбкина лишили чинов и всех прав состояния и сослали в Сибирь, справедливо полагая, что за двадцать лет и у него к блудливым ручонкам кое-что прилипло.
Еще о чистой уголовщине. «Цивилизованная» Европа давным-давно освоила убийства с помощью взрывчатки. Еще в конце XVI века под пригородный дом короля Генриха Шотландского скверно относившиеся к нему лорды заложили изрядное количество пороха (о чем, историки подозревают, прекрасно знала заранее королева Мария Стюарт). Рвануло на совесть, дом разлетелся в щебенку (правда, полной ясности нет, есть версии, что король не погиб при взрыве, а был выброшен взрывной волной в сад, где его тут же придушили, потому что такое дело следует непременно доводить до конца).
Россия от этаких технических новшеств отставала. Правда, идеи возникали и раньше. В 1742 году дворцовый лакей и два гвардейских офицера подкатили под спальню императрицы Елизаветы бочку с порохом, но что-то у них не сложилось, и всю компанию там же и прихватили. Позже, при Екатерине, знаменитая «мучительница и душегубица» Салтычиха, узнав об измене любовника, тоже пыталась его подорвать, но там струсил исполнитель и отказался. Зато при Николае в буквальном смысле слова грянуло. Даже дата известна точно: 14 сентября 1834 года. Во дворце блестящего гвардейца князя Шаховского, в подвале, аккурат под кабинетом его жены взорвался немалый пороховой заряд: все внутри перекорежило так, что, будь там княгиня, она бы непременно погибла (она в кабинете и проводила бо́льшую часть времени, но, на свое счастье, незадолго до взрыва куда-то вышла).
Еще о чистой уголовщине. «Цивилизованная» Европа давным-давно освоила убийства с помощью взрывчатки. Еще в конце XVI века под пригородный дом короля Генриха Шотландского скверно относившиеся к нему лорды заложили изрядное количество пороха (о чем, историки подозревают, прекрасно знала заранее королева Мария Стюарт). Рвануло на совесть, дом разлетелся в щебенку (правда, полной ясности нет, есть версии, что король не погиб при взрыве, а был выброшен взрывной волной в сад, где его тут же придушили, потому что такое дело следует непременно доводить до конца).
Россия от этаких технических новшеств отставала. Правда, идеи возникали и раньше. В 1742 году дворцовый лакей и два гвардейских офицера подкатили под спальню императрицы Елизаветы бочку с порохом, но что-то у них не сложилось, и всю компанию там же и прихватили. Позже, при Екатерине, знаменитая «мучительница и душегубица» Салтычиха, узнав об измене любовника, тоже пыталась его подорвать, но там струсил исполнитель и отказался. Зато при Николае в буквальном смысле слова грянуло. Даже дата известна точно: 14 сентября 1834 года. Во дворце блестящего гвардейца князя Шаховского, в подвале, аккурат под кабинетом его жены взорвался немалый пороховой заряд: все внутри перекорежило так, что, будь там княгиня, она бы непременно погибла (она в кабинете и проводила бо́льшую часть времени, но, на свое счастье, незадолго до взрыва куда-то вышла).
Событие было в прямом смысле слова шумное. Доложили императору, начали следствие. К тому времени уже «вся Москва» знала, что князь с княгиней, выражаясь современным языком, живут раздельно исключительно из-за многочисленных измен князя и рукоприкладства. Так что особенно долго искать главного подозреваемого не было нужды
И, как только началось следствие, следы моментально потянулись к блестящему гвардейцу. Сначала обратили внимание на странное поведение собак. В точности как в рассказе Конан Дойла «Серебряный»:
« Вы обратили внимание на странное поведение собаки? спросил Шерлок Холмс.
Собаки? Но она никак себя не вела!
Это-то и странно»
В точности, как в рассказе, собаки на княжеском подворье вели себя странно то есть ни одна не залаяла. А значит, приходил кто-то свой, прекрасно им знакомый Сыщики быстро нашли свидетеля, незадолго до взрыва видевшего поблизости на дороге ехавшего на дрожках офицера и опознавшего в нем князя Шаховского. Откуда взялся порох, тоже дознались быстро: из артиллерийской лаборатории военного ведомства причем с «накладной» пришел малый, простодушно назвавшийся «дворовым князя Шаховского» правда, фамилию назвал явно вымышленную.
Улики были серьезные, но, как ни крути, все же косвенные. Прямых не имелось. И князь, задействовав все свои великосветские связи, стал помаленечку выскальзывать из лап закона а там дело и вовсе было решено прекратить за недоказанностью.
Однако Николай, ознакомившись со всеми материалами дела, вынес свое решение: «Хотя его императорское величество и не находит в произведенном следствии юридических доказательств к обвинению полковника князя Шаховского, не менее того по предшествовавшей зазорной супружеской его жизни и по многократным враждебным противу жены своей поступкам, его величество признает необходимым принять меры к ограждению ее от оных на будущее время и вследствие того повелеть соизволил полковника князя Шаховского перевесть на службу в один из полков Кавказского отдельного корпуса, выслав его немедленно из Санкт-Петербурга».
Быть может, император попросту вспомнил слова (пусть и не любимой им) бабушки Екатерины: «Кроме закона, должна быть еще и справедливость»
Но это все, пожалуй, цветочки казнокрадство, покушение на убийство Дошло до того, что императора, по сути, ограбили в его собственном дворце!
История подлинная. Известный берлинский художник Франц Крюгер написал портрет самодержца, который императору крайне понравился, и тот велел принести немцу в награду золотые часы с бриллиантами. А чуть позже к нему попросился на прием чуть сконфуженный мастер кисти. Оказалось, чиновники дворцового ведомства часы ему принесли, и точно, золотые но вот из гнездышек были аккуратно выковыряны все бриллианты Рассерженный Николай приказал бриллианты немедленно разыскать и с философской грустью признался художнику:
Если всех воров в моей империи наказать должным образом, Сибири мало будет, а Россия опустеет
С этим перекликается то ли исторический анекдот, то ли быль: о том, как однажды Николай сказал наследнику престола, будущему Александру II:
Мне кажется, во всей России только я да ты не воруем
Кстати, в свое время Николай поручил Бенкендорфу подготовить секретный доклад о губернаторах: есть ли среди них хоть один, который не берет взятки? Бенкендорф все прилежно выяснил. Нашлось целых три: Фундуклей в Киеве, Муравьев в Иркутске, Радищев в Ковно. Фундуклей был миллионером не без странностей: он не только не брал взяток, но и из своих денег приплачивал своим чиновникам, чтобы те не брали. Муравьев, некогда слегка причастный к движению декабристов (но наказания за это не понесший), не брал по идейным соображениям, как и Радищев (сын того Радищева). Трое губернаторов на всю Россию это уныло
Самое интересное, что Николай пытался воздействовать на чиновничью рать не только юридическими, но и, так сказать, культурно-воспитательными мерами. Когда цензура не пропустила на сцену «Ревизора» Гоголя, император сам пьесу прочитал и твердо распорядился: «Ставить на театре немедленно!» Видимо, видел тут воспитательное значение: как ни мухлевали гоголевские герои, в финале все равно явился грозный жандарм, возвестивший о прибытии настоящего ревизора, который всем сейчас и покажет кузькину мать. И наверняка по той же причине Николай поддерживал и издание романа Булгарина «Похождения Ивана Выжигина» где в финале порок тоже наказывался, и нечистые на руку чиновники получали свое.