А какая разница, что я делаю с кошкой, если она существует только в моем воображении? возражает она.
Ну пожалуйста, мне больно!
На мой мозг, на косточки, на шерстку накатывают волны боли.
Ну пожалуйста, мне больно!
На мой мозг, на косточки, на шерстку накатывают волны боли.
Ты считаешь себя красавицей, продолжает Лорен тем же задумчивым голосом, потому что он поснимал все зеркала, чтобы ты не могла себя увидеть. Но я сама тебе расскажу. Ты маленькая, сморщенная и скукоженная. Ростом и длиной вдвое меньше положенного. Каждое ребро у тебя торчит, будто лезвие ножа. Зубов осталось совсем немного. Волосы на голове растут спутанными клочьями. После того, как на твоей мордочке столько раз заживали ожоги, ткань, из которой состоят шрамы, настолько загрубела, что от нее исказились его черты. Нос съехал в сторону, щека налезла на глаза, один из которых почти ничего не видит из-за бугристого шрама. Ты думаешь, что величаво шествуешь по дому на четырех элегантных лапках, но на самом деле это совсем не так. Тебе приходится ползать на руках и коленях, таская за собой изувеченные, давно ставшие бесполезными ноги, как уродливой рыбе. Неудивительно, что жить в этом теле у тебя нет ни малейшего желания. Ты сама помогла ему это сотворить, а потом забралась к нему на коленки и стала урчать. Жалкое создание.
Она умолкает, а потом, уже другим голосом, говорит:
Ах, Оливия, прости меня, я так перед тобой виновата.
Я бегу, протестующе мяукая от ужаса. По тельцу все еще перекатываются отголоски боли. Но ее слова ранят еще острее.
Пожалуйста, кричит она, я так перед тобой виновата. Просто меня время от времени одолевает безудержный гнев.
Как ей отомстить, я знаю. Мне известно местечко, которого она боится больше чего-либо другого.
Я запрыгиваю в морозильник, подцепляю коготками его крышку и тяну на себя. Она с грохотом опускается вниз. Вокруг нас смыкается благодатный мрак, я закрываю ушки, чтобы не слышать воплей Лорен. А когда меня поглощает мягкая пустота, не оказываю ей никакого сопротивления и проваливаюсь в ее глубину.
Сколько раз можно прогибаться, пока окончательно не сломаешься? Сломанный механизм требует к себе заботы; порой он сдает окончательно и, в свою очередь, ломает что-то другое.
Тед
Я возвращаюсь в бар с огоньками на деревьях, где когда-то назначил встречу голубоглазой женщине с волосами цвета сливочного масла. Поскольку день выдался теплый, сажусь за длинный стол на задах, вдыхаю аромат барбекю и какое-то время размышляю о ней. Откуда-то доносится кантри, музыка гор, доставляя немало удовольствия. Вот каким полагалось быть тогда нашему свиданию. А то, что было в действительности, закончилось не лучшим образом. Не думай об этом.
Вокруг толкутся люди все сосредоточенны, из них брызжет энергия, но много никто не говорит. Ни одной представительницы прекрасного пола опять же нет. Если честно, то эту часть мозга мне хотелось бы отключить. От того, как я поступил с той женщиной с волосами цвета сливочного масла, мне до сих пор нехорошо. Теплая погода постепенно приносит успокоение, словно я оказался в приемной или предбаннике. Выпиваю то ли шесть, то ли семь «ершей». Кто их станет считать? Домой вернусь поздно.
Приезжать на машине сюда нельзя, это было бы безответственно!
Я вдруг понимаю, что говорю вслух, и вижу, что на меня смотрят. Утыкаюсь физиономией в пиво и затихаю. А потом вспоминаю, что фургон я некоторое время назад продал.
С наступлением сумерек появляются новые люди. Надо полагать, отработав очередную смену. Одни приходят, другие уходят, но меня никто не трогает. Я постепенно понимаю, почему здесь нет женщин это все точно не для них. Что сказала бы Мамочка, увидев меня в таком местечке? Наверняка от отвращения сжала бы в тонкую линию губы. Это противоречит науке. «Но ведь Мамочка не может тебя видеть, напоминаю себе я, ее больше нет».
Только вставая со скамьи, я понимаю, до какой степени напился. Огоньки на деревьях превратились в горящие кометы. Темнота жужжит, время то ли остановилось, то ли набрало такую скорость, что его перестаешь замечать. «Я потому и пью, звучат в голове мои собственные слова, чтобы контролировать время и пространство». Это самая правдивая мысль из всех, когда-либо приходивших мне в голову. Лица вокруг дергаются и расплываются кляксами.
Я бреду мимо дерева по внутреннему дворику, лавируя между пятнами света и тьмы. Ищу что-то, чему не могу даже дать названия. На фоне неба мои глаза видят освещенный дверной проем припавшей к земле пристройки. Войдя внутрь, я оказываюсь в пропахшей минеральными запахами комнате с обшитыми доской стенами, на которых рядами красуются писсуары. Там полно хохочущих парней, передающих из рук в руки какой-то предмет и рассказывающих историю о каком-то своем приятеле, у которого есть лошадь. Или он сам лошадь. Или ухаживает за лошадью. Но потом они все уходят, оставляя меня наедине с мирной капелью из крана да раскачивающейся под потолком голой лампочкой. Я захожу в кабинку и запираю за собой дверь, чтобы спокойно посидеть вдали от посторонних глаз. Всему виной та женщина с волосами цвета сливочного масла придя сюда, я вспомнил о ней, расстроился и хлебнул лишку, хотя обычно соблюдаю осторожность и так много пью только дома. Надо уходить и возвращаться домой. Но в эту самую секунду я понятия не имею, как это сделать. Вокруг меня пульсируют стены.
В туалет входят два человека. Их движения и слова обрамлены пушистой каймой, они очень пьяны, это понятно даже мне.
Они принадлежали моему дяде, произносит чей-то голос, а до него деду. И дедову отцу. А у того отец носил их во время Войны Севера и Юга. Так что просто верни мне их. Мне их ничто не заменит. К тому же они были серебристо-красные, двух моих любимых цветов.
Но я у тебя ничего не брал, отвечает ему другой голос, который кажется мне знакомым.
От его интонаций мои заторможенные синапсы брызжут огнем. В голове проносится мысль, но я не могу ее поймать.
И ты прекрасно это знаешь. Просто хочешь выбить из меня денег. Я тебя насквозь вижу.
В баре ты сидел рядом со мной, произносит любитель запонок, я снял их буквально на секунду, и они тотчас пропали. Это факт.
Ты перепил, сочувственно возражает ему знакомый голос, и тебе, понятное дело, не хочется признавать, что эти запонки ты попросту потерял. Ты обязательно жаждешь свалить вину на кого-то другого. Я это понимаю. Но в глубине души ты и сам понимаешь, что я ни в чем не виноват.
Второй плачет.
Ну пожалуйста, говорит он, ты же знаешь, что это не так.
Прошу тебя, хватит нести всякую чушь, дураков ищи в другом месте.
Слышится глухой удар и треск. Что-то падает на плиты пола. Теперь меня разбирает любопытство это чувство продирается даже сквозь хмель. К тому же я почти наверняка знаю, кому принадлежит второй голос. Поэтому широко распахиваю дверь кабинки и вижу двух человек, которые испуганно таращатся на меня. Один занес кулак, готовый обрушиться на второго, лежащего на полу. Картина здорово смахивает на обложку томика «Братьев Харди» или на постер старого фильма. Я не могу удержаться от смеха.
Человек-жук, моргая, смотрит на меня. У него на носу размазана грязь. Я по крайней мере надеюсь, что это грязь.
Привет, Тед, говорит он.
Здравствуйте, отвечаю я и протягиваю ему руку.
Парень, потерявший свои запонки и сбивший его на пол, уже выбежал за дверь. Иногда, очень редко, мои габариты способны сослужить хорошую службу.
Я помогаю человеку-жуку подняться с пола. Сзади на его рубашке лоснящееся коричневое пятно.
Вот черт! безропотно говорит он. Думаю, нам лучше отсюда уйти. Скорее всего он сейчас вернется, да еще с дружками. У него они наверняка есть, хотя объяснить это трудно.
Да, конечно, говорю я, идемте.
Дорога представляет собой тоннель янтарного света. Мне никак не удается вспомнить, в какой стороне мой дом, но это не кажется таким уж важным.
Что будем делать? спрашиваю я.
Я бы еще чего-нибудь выпил, говорит человек-жук.
Мы на пару топаем к светящейся вдали вывеске. И пока идем, она то словно приближается к нам, то отдаляется, но нам все же удается до нее добраться это автозаправка, торгующая в том числе и пивом, которое мы покупаем у сонного человека, ведающего здешним магазином. Затем устраиваемся за столиком на обочине дороги у бензоколонок. Тихо. Лишь изредка мимо проезжают автомобили.
Я протягиваю человеку-жуку бумажную салфетку и говорю:
У вас что-то с лицом.
Он без лишних слов его вытирает.
Как странно, говорю я, мы с вами вместе пьем пиво.
Думаю, так оно и есть, отвечает он, хотя между врачом и его пациентом, вполне очевидно, не должно происходить ничего подобного. Тед, вы и дальше будете приходить ко мне на сеансы?
Ну да, отвечаю я.
Разумеется, нет.
Отлично. Я собирался поднять этот вопрос во время следующего сеанса, но Понимаете, мне нужен ваш подлинный адрес. Это для нашей регистратуры. Я проверял: по тому, который вы мне дали, располагается даже не дом, а супермаркет.
Я ошибся, звучит мой ответ, у меня порой явные нелады с цифрами.
Он лишь машет рукой, будто это не важно.
А где живете вы? спрашиваю я.
Вам этого знать не положено, резко бросает он.
Почему тот парень решил, что его запонки у вас?
Точно не знаю. Вы что же, думаете, я у него их украл?
Нет, отвечаю я, потому что действительно так не считаю, а почему вы выбрали себе эту работу? Это же скучно целыми часами только и делать, что слушать других.
Порой да, говорит он, но таким образом я надеюсь узнать о вещах гораздо более интересных.
Какое-то время мы пьем пиво, но как долго, я сказать не могу. О чем-то говорим, однако слова в то же мгновение теряются в белом шуме. Время от времени по нашим лицам проносится свет автомобильных фар. Я чувствую, что очень его люблю.
Я ошибся, звучит мой ответ, у меня порой явные нелады с цифрами.
Он лишь машет рукой, будто это не важно.
А где живете вы? спрашиваю я.
Вам этого знать не положено, резко бросает он.
Почему тот парень решил, что его запонки у вас?
Точно не знаю. Вы что же, думаете, я у него их украл?
Нет, отвечаю я, потому что действительно так не считаю, а почему вы выбрали себе эту работу? Это же скучно целыми часами только и делать, что слушать других.
Порой да, говорит он, но таким образом я надеюсь узнать о вещах гораздо более интересных.
Какое-то время мы пьем пиво, но как долго, я сказать не могу. О чем-то говорим, однако слова в то же мгновение теряются в белом шуме. Время от времени по нашим лицам проносится свет автомобильных фар. Я чувствую, что очень его люблю.