Прятать от людей красоту Дженнифер большой грех, но лишить человечество произведений Брэдона, оставить их погибать от сырости и плесени грех вдвойне, преступление века.
Я поклялся на портрете Дженнифер, что вызволю отсюда полотна Снэйка, не допущу, чтобы гений художника погиб вместе с ним.
Любил ли он Дженнифер? Только ее он рисовал больше одного раза. Нет, еще сцену, изображавшую какое-то необычное, возможно, священное место до и после осквернившей его, вполне натуральной человеческой битвы. От этой картины буквально несло мертвечиной, я воспринял ее как притчу, как предсказание грядущего конца света.
Я высморкался, втянул носом воздух. Нос еще не успел заново наполниться соплями, и я уловил какой-то новый запах. Что это? Я пожал плечами и продолжал осмотр.
Проклятье! Лопни мои глаза! Я не ругался, я вопил от радости.
Снэйк нарисовал мою даму в белом. Он изобразил ее как воплощение красоты, но и в ней было нечто сверхъестественное и потому страшное.
Она бежала куда-то, мчалась, летела, спасалась от сгустившейся за плечами тьмы. Понятно было, что кто-то гонится за ней, и в то же время вы задавались вопросом: почему, от чего она бежит? Чем дольше и внимательней вы вглядывались в картину, тем загадочнее она становилась. Женщина смотрела прямо в глаза зрителю, в глаза художнику, неуверенным, робким движением протягивала руку, будто молила о помощи. По лицу ее было ясно: она знает, на кого смотрит, и знает, что позади.
Картина поразила меня не меньше, чем пейзаж с болотом. На этот раз я не понимал почему. Ведь с моими личными переживаниями она не была связана.
Я опять высморкался и снова почувствовал запах. На этот раз я узнал его.
Дым!
Проклятая конюшня была охвачена пламенем. Неудивительно, что лошади волновались.
Я выкарабкался из каморки, подбежал к краю сеновала. Пламя уже бушевало в углу, там, где Питерс возился с навозом. Лошади метались, рвались прочь из конюшни. Снаружи доносились крики. Жара стояла адская.
Но я не был заперт. Стоило поторопиться и я смог бы выкарабкаться невредимым.
Представляю, какую гримасу скорчит Морли, узнав, что я полез обратно в тайник Снэйка, рисковал жизнью ради какой-то мазни.
Я схватил холсты в охапку сколько мог унести и вытащил из дыры. Огонь быстро распространялся, меня опалило жаром, брови тлели, дым разъедал глаза. Пошатываясь, я брел к выходу, огонь догонял меня.
Придурок несчастный, ругал я сам себя.
Огонь обжег шею. Глаза слезились, я почти ничего не видел. Даже без этих проклятых картин шансы выбраться были невелики. Но я не мог допустить их гибели, ради спасения наследия Снэйка стоило рискнуть жизнью. В душе я уже сейчас оплакивал картины, которые не сумел вынести.
Понизу огонь распространялся быстрее, чем в высоту. Теперь он был впереди меня, дошел до угла, где ночевал Снэйк. Этим путем мне не выйти.
Через щели между досками, из которых была сделана наружная стена, я видел дневной свет. Грубо обструганные доски рассохлись от времени, и некоторые бреши были не меньше дюйма. Все равно что заглядывать в щелочку в адских воротах так близко и так далеко.
Опасность приближалась. Я решился. Старая конюшня, если она и в самом деле такая гнилая, как кажется, вот-вот развалится. Можно попробовать разломать стену. Я навалился на нее плечом. Она затрещала, плечо тоже, но ни стена, ни плечо не треснули. Я повернулся спиной и ударил в стену ногой. Одна доска подалась немного. Это плюс отчаяние придало мне силы. Я ударил снова. Доска дюймов шести шириной выгнулась, а потом не выдержала собственной тяжести и отлетела. Я, верно, совсем спятил: сначала выпихнул картины Брэдона и лишь потом расширил дыру и вылез сам.
Я чуть не задохнулся от дыма, но все же благополучно выкарабкался наружу.
Некоторое время я лежал неподвижно, пытаясь отдышаться и лишь смутно сознавая, что крики доносятся с другой стороны конюшни. Передохнув, я ухватился за оградку, выпрямился, огляделся, ощупал себя все ли цело. Вокруг никого не было. Я собрал свои бесценные сокровища.
Если боги существуют, они согласятся со мной насчет этих картин. Нельзя было позволить им исчезнуть. Я сложил полотна вместе, дохромал до коровника и спрятал их на сеновале. Почему-то мне показалось, что так будет правильно. Затем я поплелся на шум голосов.
Вся компания в сборе. Кудахчут, как потревоженный курятник. Они занимались безнадежным делом: таскали к пожару ведра с водой из колодца. Отсутствовали только генерал и Питерс.
Гаррет! вскричала Дженнифер. Откуда ты?!
У них челюсти поотвисали, наверное, выглядел я потрясно.
Задремал в конюшне, солгал я.
Она немного побледнела. Я улыбнулся самой героической своей улыбкой:
Пустяки. Прошел сквозь стену и вот я снова здесь, с вами.
Меня одолел кашель. Проклятый дым.
Для меня не существует преград.
Ты мог погибнуть.
Мог. Но не погиб же. Слишком я дошлый, чтоб погибнуть.
Кто-то пытался убить тебя, парень, сказал Кид, проходя мимо с огромным ведром воды.
Меня одолел кашель. Проклятый дым.
Для меня не существует преград.
Ты мог погибнуть.
Мог. Но не погиб же. Слишком я дошлый, чтоб погибнуть.
Кто-то пытался убить тебя, парень, сказал Кид, проходя мимо с огромным ведром воды.
Я взглянул на бушующее пламя. Мне это в голову не пришло, а вдруг он прав?
Нет. Никто не стал бы убивать меня, запалив конюшню. Слишком легко было спастись. Может, он хотел выманить меня, но Нет, не сработает, чересчур много свидетелей.
Даже в таком смятенном состоянии я ясно сознавал, что поджигатель хотел уничтожить конюшню и то, что не успел обнаружить во время обыска.
Удивительная вещь информация Снэйка второй раз ускользнула от меня.
Воду носили все, даже кухарка. Кроме Питерса. Я уже начал подозревать его, но вспомнил, что услал его сам.
Черт возьми, Плоскомордый запаздывает.
Зря теряете время, мужики, сказал я. Единственно, что можно сделать, проследить, как бы огонь не перекинулся на другие строения.
А мы что, по-твоему, делаем, придурок?! окрысился Чейн. Не помогаешь, так вали отсюда.
Хороший совет.
Пойду в дом, обработаю ожоги.
Я еще не осматривал их, но надеялся, что ничего серьезного нет. Не хватало еще этой чепухи, и так простуда замучила.
Я тихонько побрел прочь. Никто не обратил внимания.
27
Я прошел через парадный холл, мимо неутомимых бойцов и хмурых Стэнтноров. Я пробыл в конюшне слишком долго, Плоскомордый сильно задерживается, если только я правильно рассчитал время.
Никого. Я вышел на крыльцо. Ожоги, хоть и неопасные, давали о себе знать. Надеюсь, доктор захватит с собой обезболивающее. Проклятый Тарп, где его носит? Неужели так трудно скрутить пару парней и приволочь их сюда?
По ступенькам застучали дождевые капли. Я взглянул на небо опять все затянуло свинцовыми тучами. Похоже, у Стэнтноров по-другому и не бывает. Мне это уже стало надоедать.
Ветер усиливается. Надо полагать, поджигатели сейчас здорово разочарованы, они-то, конечно, надеялись, что дождя не будет.
А он зарядил не на шутку. Не сказать чтобы ливень, но огонь потушить поможет. Минут через пятнадцать совсем разойдется. Завывал ветер, и тут из тумана показалась карета.
Чертов Плоскомордый. Теперь он еще и повозку нанял!
Кучер осадил лошадей, пассажиры вылезли из кареты. Питерс бегом поднялся на крыльцо, за ним крепкий, видный мужчина. Я решил, что это и есть доктор. Затем подленького вида низкорослый человечек, Плоскомордый и Морли Дотс.
Где тебя черти носили? спросил я Морли. Я тебя все утро искал.
Он странно посмотрел на меня:
Я был дома, занимался своими делами.
Слушай, Гаррет, перебил нас Плоскомордый, вот доктор Стоун. Он указал на невысокого человечка. Да, никогда не надо судить о людях по внешности. Он с тебя семь шкур сдерет. А это тот парень. Мы условились никаких имен.
Ладно. Пусть только укажет вора. Питерс, идемте наверх.
Вид у сержанта был озадаченный.
Что здесь происходит?
Кто-то поджег конюшню. Вместе со мной. Идемте. Док, у вас есть что-нибудь от ожогов?
Мы зашли в дом.
Хочешь, чтоб он и последнюю шкуру с тебя спустил? спросил Плоскомордый.
Питерс прошел вперед, к лестнице.
Где ты был так долго?
Это все Морли. Он искал врача поплоше, чтоб сошел за компаньона такой вот темной личности.
Резонно.
Ладно. Морли, я думал, ты пошатаешься по дому, поглядишь что и как, а то у меня времени не хватает, просто на части рвут.
Он снова странно посмотрел на меня. По-видимому, недоумевая, чего это Гаррет разболтался. Питерс тоже был недоволен.
Делаю, что могу, Гаррет, ответил Дотс, но у меня есть свои дела, я не могу весь день быть у тебя на подхвате.
Но я слышал, как ты ходишь туда-сюда.
Он остановился:
Ты лег спать, примерно через часок я обошел дом, не обнаружил ничего интересного и решил наведаться домой, проверить, не ограбил ли меня Клин. Он тот еще тип, стоит только отвернуться Я не возвращался в комнату.
Я вздрогнул, по коже пробежали мурашки.
Не возвращался?
Нет.
Бог мой. Честное слово, я тебя видел.
Это был не я.
Но я-то не сомневался. Я вставал на горшок, видел Морли, даже пробормотал какое-то приветствие, и он как будто ответил. Так я ему и сказал.
Это был не я, Гаррет. Я ушел домой, серьезно и обеспокоенно повторил Морли.
Тебе виднее. Я тоже говорил очень серьезно. Но кто же это был?
Оборотень?
Мне случалось сталкиваться с ними и не хотелось повторять этот опыт.
Оборотень? Но они сначала убивают людей, личину которых хотят принять. Потом овладевают их душой и пошло-поехало. Но все равно абсолютного сходства им добиться не удается.
Верно, а парень был вылитый я?
Я чертовски устал. Горела только одна лампа. Я просто прошел мимо, почти не обращая внимания. Но готов поклясться, это был ты.
Мне это не нравится. Меня это тревожит, Гаррет. Очень даже.
Еще бы. Не хватало нам, чтобы по дому разгуливал какой-то негодяй и прикидывался кем ему заблагорассудится.
Морли, конечно, думал только о себе. У него и так забот полон рот, а тут еще кто-то начнет под его именем и видом вмешиваться в его же грязные делишки.
У меня перспективы куда шире. Если некто смог прикинуться Морли, значит он в любой момент сможет прикинуться кем угодно. А значит, никто из нас не сможет с уверенностью сказать, с кем имеет дело в данный момент. Начнется страшная неразбериха, сам черт ногу сломит. Никто не сможет разобраться, где правда, где вымысел.
Лучше тебе остановиться, пока не поздно, заявил Морли.