Илл. 14. Полковник Уильям Хэскелл и Сирил Куинн
Тем временем Кэрролла, временного исполнявшего обязанности руководителя миссии АРА в России, сменил полковник Уильям Хэскелл, который стал ее постоянным директором. Строгий и молчаливый, Хэскелл был военным до мозга костей. Он окончил Вест-Пойнтскую академию, служил на Филиппинах, а затем во 2-м Армейском корпусе во Франции во время Первой мировой войны. Учитывая, что Хэскелл зарекомендовал себя как прекрасный руководитель, не был вовлечен в политику, но занимал при этом однозначно антисоветскую позицию, Гувер счел его идеальным кандидатом на должность, хотя многие давние сотрудники АРА опасались, что он быстро введет в организации военные порядки и субординацию, положив конец сложившейся неформальной структуре, не имеющей четкой вертикали власти. Хэскелл приехал в сопровождении семнадцати сотрудников. Начальником штаба был назначен Томас Лонерган, а его заместителем Сирил Куинн.
Одной из первых задач Хэскелла стал поиск нового места для быстро растущей миссии. Штаб АРА находился на Спиридоновке, но особняк был недостаточно большим, чтобы разместить всех сотрудников, количество которых стремительно возрастало. Множество людей изъявляло желание принять участие в российской миссии, отправляя заявки в отделения АРА в Нью-Йорке и Лондоне. Куинн набирал сотрудников из числа американских военных, расквартированных в Кобленце, и стипендиатов Родса из Оксфорда. За два года на работу в Россию приехало около 380 американцев исключительно мужчин, поскольку заявки от женщин не рассматривались, так как миссия считалась для них слишком опасной. Также в АРА не брали евреев и тоже для их же блага из опасения, что в случае волнений они станут жертвами антисемитских погромов. Поскольку в Америке в то время процветал расизм, неудивительно, что в АРА не были представлены никакие другие расовые и этнические меньшинства. И все же в миссии работали не исключительно белые мужчины: в архивах АРА сохранились две фотографии чернокожей женщины, которая названа просто Эммой.
Она была родом из Вашингтона и каким-то образом оказалась в Москве, где ее наняли в АРА прачкой. Из подписи на одной из фотографий следует, что Эмма блестяще справлялась с работой и жила с белым мужем, хотя ее соотечественникам этот союз наверняка казался неподобающим.
Илл. 15. Эмма. Из-за господствовавших в то время расовых предрассудков фотограф АРА не потрудился записать ее фамилию
Хэскелл нашел два больших особняка для размещения сотрудников АРА. В прошлом они принадлежали российской элите, но теперь были национализированы и превращены в государственные музеи под контролем Натальи Седовой, жены Троцкого, которая заведовала музейным отделом народного комиссариата просвещения. Троцкая и слышать не желала о том, чтобы сдать музеи американцам, ведь внутри находилась ценная мебель и предметы искусства. Один из особняков, по адресу Большой Знаменский переулок, 8, был домом знаменитого коллекционера Сергея Щукина, и на его стенах по-прежнему висели великолепные работы Моне, Пикассо и Матисса. Хэскелл сдаваться не собирался и письменно пообещал, что имущество не пострадает, так что Троцкая в конце концов уступила. В итоге, не считая штаба на Спиридоновке, АРА заняла пять зданий в районе Арбата, и каждое из них прозвали в соответствии с цветом фасада: дом Щукина Розовым, а остальные Коричневым, Синим, Зеленым и Белым.
Уладив дела в Москве, Хэскелл в сопровождении нескольких сотрудников АРА отправился в двухнедельную поездку по зонам бедствия. Увидев все своими глазами, они согласились с Голдером и Чайлдсом, что голод гораздо серьезнее, чем они полагали, и потребует большего объема помощи и большего количества рабочих рук, чем планировалось. Вернон Келлог, старый друг и один из полномочных представителей Гувера в России, 7 октября отметил, что программу, вероятно, придется значительно расширить, не ограничивая помощью одному миллиону детей, и обратился к Гуверу с призывом в два раза увеличить масштабы операции. Он подчеркнул, что нужда в России немыслимая и огромная трагедия разворачивается прямо у них на глазах. Голод охватил территорию протяженностью более 1300 километров с севера на юг, от Вятки до Астрахани, и более 560 километров с востока на запад, от Пензы до Уфы. Получив информацию от Келлога и Хэскелла, Гувер согласился, что нужно увеличить масштабы операции, и задумался о возможности предоставления питания взрослым.
27 октября Хэскелл приехал с инспекцией в Казань. В числе его сопровождающих были Джеймс Гудрич, бывший губернатор Индианы, которого Гувер отправил в Россию анализировать голод, и английский журналист и писатель Филип Гиббс. Два дня спустя делегация выехала из Казани в Москву, но Гиббс и еще один британский репортер решили отправиться в сельскую местность, чтобы увидеть голод своими глазами. Гиббс, которого Чайлдс называл этаким герцогом, заявил, что не верит в сообщения о серьезности голода, потому что западная пресса склонна к антироссийской пропаганде. Чайлдс нашел переводчика и организовал Гиббсу небольшую поездку по Волге в Спасский кантон, чтобы журналист смог лично во всем убедиться.
Илл. 16. Тела, лежащие в морге в ожидании похорон после весеннего таяния снегов
Всего один день спустя Гиббс вернулся в Казань другим человеком. Потрясение оказалось столь велико, что Чайлдс не сразу смог его разговорить. Только на второй день он собрался с силами, чтобы описать ужасы, увиденные в Спасске. Хотя Гиббс освещал резню, которую наблюдал на Западном фронте во время Первой мировой войны, ничто не могло подготовить его к такому. Вскоре это состояние стали называть голодным шоком по аналогии со снарядным шоком времен войны, и Гиббс испытал его одним из первых. Другой случай наблюдался у сотрудника АРА, который в конце лета обнаружил в Поволжье амбар, забитый трупами. Он начал пересчитывать тела, но стоило ему дойти до сорок восьмого, как что-то у него внутри оборвалось. Он не мог продолжать, хотя оставалось еще много непересчитанных тел. Остаток дня он снова и снова повторял: Сорок восемь сорок восемь сорок восемь. Больше он не мог сказать ни слова. Дар речи вернулся к нему лишь на следующий день, и он закончил дело.
В личных письмах сотрудники АРА часто упоминают об эмоциональной тяжести их труда. Нервы натягивались до предела и иногда не выдерживали. Генеральный директор АРА Эдгар Рикард, работавший в нью-йоркском отделении организации, так переживал за психическое состояние сотрудников, что рекомендовал удлинить их европейские отпуска и сократить рабочие смены. Судя по неофициальным личным рассказам, телеграфировал он Брауну 7 апреля 1922 года, эта российская миссия привела к возникновению среди сотрудников «голодного шока», с которым мы не сталкивались во время всех остальных операций, и этот шок, похоже, делает прекрасных в остальном работников некомпетентными[102].
В личных письмах сотрудники АРА часто упоминают об эмоциональной тяжести их труда. Нервы натягивались до предела и иногда не выдерживали. Генеральный директор АРА Эдгар Рикард, работавший в нью-йоркском отделении организации, так переживал за психическое состояние сотрудников, что рекомендовал удлинить их европейские отпуска и сократить рабочие смены. Судя по неофициальным личным рассказам, телеграфировал он Брауну 7 апреля 1922 года, эта российская миссия привела к возникновению среди сотрудников «голодного шока», с которым мы не сталкивались во время всех остальных операций, и этот шок, похоже, делает прекрасных в остальном работников некомпетентными[102].
Оправившись от шока и вернувшись в Англию, Гиббс опубликовал восторженный отзыв на работу Американской администрации помощи, деятельность которой он назвал самой поразительной вещью в истории человечества. Он отметил усилия своих сограждан, но подчеркнул, что нужно отдать должное размаху и благородству американской инициативы. Ничто не могло сравниться с неустанной самоотверженностью[103] молодых американцев, рискующих здоровьем и жизнью на службе человечеству.
6 октября 1921 года Чайлдс выехал из Казани на большом, но довольно грязном речном пароходе Варлен, на который погрузили 75 тысяч пайков для голодающих деревень, расположенных ниже по течению Волги. Его сопровождали переводчик Якобс, Рауф Сабиров и Михаил Скворцов, еще один местный партийный чиновник с неуемной энергией и искренней приверженностью высоким идеалам революции, с которым Чайлдс быстро подружился. На следующий день они прибыли в Богородск, вид которого был жалок. Унылая и грязная русская деревня, отметил Чайлдс[104]. По берегам реки сидели беженцы. Многие были мертвы или умирали, а те, у кого еще оставались силы, копали неглубокие могилы в грязи.
Илл. 17. Девочка, умирающая от голода на улице. У нее не осталось сил, чтобы съесть остатки еды, лежащие перед ней на земле
Чайлдс был поражен, увидев рядом с ними груду американской провизии, которая ожидала отправки вглубь страны. Ее охранял всего один солдат с винтовкой, которая казалась слишком старой, чтобы из нее стрелять. Беженцы смотрели на вожделенную пищу, но никто не пытался к ней подойти. Чайлдс счел, что увиденное доказывает правдивость слухов о свойственных русским пассивности и фатализме, за долгие века укоренившихся в славянской природе[105].
Конечно, он не понимал, что после многих лет войны, революции, болезней и голода несчастные люди были слишком слабы и опустошены, чтобы и дальше бороться за жизнь, какой бы ни была их славянская природа. Они страдали годами и больше не могли сопротивляться. Еще более странной сцену делал тот факт, что чуть ниже по течению находился базар, где крестьяне продавали яйца, масло, молоко и мясо. Но денег у беженцев не было, поэтому они умирали от голода. Чайлдс не мог поверить своим глазам, но вскоре сотрудники АРА поняли, что такова неизбежная реальность голода: пока миллионы людей умирали, другие рядом с ними ели. Продукты можно было купить, но цена была высока, а торговцы на рынках не собирались отдавать свои товары бесплатно, хотя и сочувствовали ходячим скелетам, которых встречали. Голдер сделал такие же наблюдения в своих поездках. Продовольствие было сосредоточено в руках небольшого количества людей на местах, но из-за плохой системы снабжения и отсутствия денег деревенские жители голодали. Получавшие жалованье горожане имели большие шансы на выживание, но все те, кому жалованье не полагалось, были их лишены.