Голос Нации, глядевший за горизонты в светлое будущее, не смог терпеть нападки жалких слепых людишек.
Прозвучала грозная речь революционного диктатора: «Свобода, тебе угрожают две армии. Одна толкает нас к слабости, другая ко всяким крайностям. Одна хочет превратить свободу в вакханку, другая в проститутку..».
Сначала послушный Революционный трибунал отправил на гильотину «бешеных». Один из них, Клоотц, знаменитый анархист, услышав приговор, захохотал: «Меня, которого повесили бы в Вене, в Берлине, в Лондоне, гильотинируют в республиканском Париже!»
Но далее произошло то, что казалось невероятным! Дантон голос Революции, лицо Революции и Демулен, призвавший народ идти на Бастилию, два символа Революции тоже были арестованы!
Перед судом Революционного трибунала и его фактическим руководителем Фукье-Тенвилем встали основатель трибунала Дантон и так много сделавший для назначения Фукье в трибунал Демулен.
История улыбалась.
Сперва прозвучали обязательные вопросы трибунала и знаменитые ответы подсудимых.
Революционеры в тюрьме. Гравюра XIX в.
Дантона спросили о месте жительства, он сказал: «Местом моего жительства сегодня будет ничто нирвана, а мое имя вы найдете в Пантеоне Истории».
Демулен же на вопрос о возрасте ответил: «Я в возрасте санкюлота Христа, роковом для революционеров».
Начался суд. Соревнование великого оратора Дантона и блестящего полемиста Демулена с косноязычным обвинителем Фукье-Тенвилем выглядело смехотворным.
Когда загремел знаменитый голос рык Дантона, галерея, где сидел народ, тут же оказалась в его власти. Фукье испугался, но Робеспьер спокоен. Заработала хорошо отлаженная машина. Пока Дантон и Демулен ораторствовали в трибунале, Голос Нации выступил в Конвенте, в трибунале и в Якобинском клубе.
«Нам предложили дилемму одержат ли несколько человек верх над Нацией. Несколько человек, возомнивших себя непогрешимыми. Кумирами, смеющими диктовать Революции!.. Сегодня мы увидим, сумеет ли Конвент разбить мнимый, давно сгнивший кумир, или же кумир, падая, раздавит Конвент и французский народ Люди преступные всегда боятся падения себе подобных. Именно такие пришли ко мне и смели нашептывать: «Не посягай на авторитеты. Иначе сегодня Дантон, а завтра ты» Глупцы! Что мне за дело до моей жизни, если она принадлежит народу!»
Опять улыбалась История, слушая эти вещие слова.
Но тогда Конвент и Комитет общественного спасения приняли нужную резолюцию, и великие дети Революции отправились на гильотину
Как их везли! Несчастный Демулен, обращаясь к народу, тщетно кричал: «Народ! Это я, Демулен, провозвестник свободы! Перед моим голосом пала Бастилия! Ко мне, мой народ! Рядом со мной великий Дантон, твой защитник!»
Толпа хохотала и проклинала их. Дантон сказал: «Неужели ты думаешь разбудить трусливую, покорную сволочь?»
В письме Люсиль накануне смерти Демулен написал: «Если бы так жестоко поступали со мной враги но мои товарищи но Робеспьер но сама Республика! И это после всего, что я для нее сделал!.. Вот почему я ослаб и залился слезами. Но и в бесконечной скорби руки мои обнимают тебя, и голова моя, отделенная от туловища, покоится на твоей груди Умираю и люблю».
Путь на гильотину пролегал по улице Сент-Оноре, мимо дома Робеспьера. Проезжая, Дантон выкрикнул громовым голосом: «Запомни! Ты пойдешь за мной, Робеспьер, и тень Дантона встретит тебя на эшафоте!»
Путь на гильотину пролегал по улице Сент-Оноре, мимо дома Робеспьера. Проезжая, Дантон выкрикнул громовым голосом: «Запомни! Ты пойдешь за мной, Робеспьер, и тень Дантона встретит тебя на эшафоте!»
Камиль и Люсиль Демулен с сыном. Неизвестный художник. XVIII в.
Перед казнью Дантон вел себя великолепно. Он сказал палачу: «Покажи мою голову народу. Она того стоит».
И палач прошел по эшафоту с головой Дантона, и толпа славила эту казнь.
Люсиль не получила письма Камиля. Ее арестовали по обвинению в заговоре против Республики и вскоре тоже отправили на гильотину. По пути на казнь она сказала Сансону: «Сегодня один из самых счастливых дней моей жизни. Меня везут на встречу с ним».
Теперь Робеспьер остался один. Он должен был чувствовать себя победителем, но Опасность, заговоры мерещились ему повсюду. Он обосновал это теоретически: «Чем больше триумфов у революции, тем злее ее враги».
Робеспьер теперь не верил никому.
Двадцать пять судей Революционного трибунала те, которые раньше покорно отправляли на гильотину по его приказу, сами отправились на гильотину!
Робеспьер понял, что произошло. Не хотел понимать, но понял. Самых достойных, самых принципиальных убила гильотина. Не стало ни Жиронды, ни Горы. Осталось одно трусливое «болото». И, возлюбленный народ уже не верил никому. Слишком много кумиров было объявлено врагами, слишком много великих имен предано проклятию.
Теперь диктатора окружали люди страха. Но сильнее страха может быть только страх. Эти люди смертельно его боялись. В каждой речи Робеспьера пытались прочесть, кто следующий. Кого посадит в свою телегу «народный мститель» Сансон
Робеспьер решил уничтожить презренное «болото».
Среди «болотных лягушек» уже гуляли слухи о подготовленных новых списках. Пересказывали грозную речь Робеспьера, произнесенную в Клубе якобинцев. Голос Нации говорил о новой опасности, которая грозит свободе, обещал раскрыть новых врагов революции.
И состоялся заговор «болота». Это был заговор негодяев против последних кровавых фанатиков. Но они страшились начать слишком неуязвимым казался революционный кумир.
Но мы с вами в галантном веке, и потому «ищите женщину» в финале Великой Драмы Революции!
В это время один из главных заговорщиков, депутат Тальен, получил письмо. Это было послание от его любовницы, красавицы Терезы Кабаррюс. Она сидела в тюрьме вместе со своей подругой (Жозефиной Богарне вдовой гильотинированного генерала). Обе они понимали, что скоро взойдут на эшафот
Тереза Кабаррюс.
Неизвестный художник XIX в.
Тальен сумел сообщить Терезе о заговоре в Конвенте, который должен был ее спасти. Но она знала, как умеет трусить ее мужчина, и решила придать ему смелости.
Она написала: «От меня только что ушел полицейский комиссар, сообщивший, что меня отправляют в трибунал, значит на эшафот Это совсем не похоже на прекраснейший сон, который я видела сегодня ночью. Будто Робеспьера больше нет и темницы открыты. Но нет среди вас мужчины, который смог бы сделать мой сон явью.
Я умираю оттого, что принадлежу трусу».
Тальен не мог устоять. Он решился действовать. Диктатор должен был утонуть в «болоте»
Казнь Дантона. Гравюра. XIX в.
Вскоре Тереза получила ответ:
«Успокойтесь и будьте так же осторожны, как буду смел я».
Разыгралась последняя великая сцена революционного спектакля. Конвент взбунтовался во время речи всемогущего диктатора. Заговорщики прерывали его. Робеспьер пытался продолжать. Не давали! Он тщетно кричал: «Разбойники, все разбойники!»
Он был прав других в Конвенте уже не было, других он отправил на гильотину.
Якобинцы перед казнью. Неизвестный художник. XIX в.
Диктатор сорвал голос, хрипел.
И тогда раздался громовой голос, который и венчает Великую Революцию: «Кровь Дантона душит тебя, несчастный!»
В тюрьме Консьержери, где по его воле ждали смерти столько идолов Революции, будет ждать смерти Робеспьер. Свою последнюю ночь он проведет в той же камере, в которой провела первую ночь своего тюремного заключения Мария-Антуанетта, королева Франции.
В тюрьме Консьержери, где по его воле ждали смерти столько идолов Революции, будет ждать смерти Робеспьер. Свою последнюю ночь он проведет в той же камере, в которой провела первую ночь своего тюремного заключения Мария-Антуанетта, королева Франции.
Казнь якобинцев. Гравюра XIX в.
История и здесь не преминула улыбнуться.
Якобинская Революция закончилась 9 термидора.
И Терезу Кабаррюс справедливо назовут Святой Девой Термидора.
Максимиллиана Робеспьера, его брата Огюста, его сподвижников-якобинцев отвезла на эшафот все та же телега палача.
Уже через час Сансон укладывал в наспех сколоченный ящик обезглавленное туловище последнего вождя Революции. Между ног, как положено, Сансон поместил голову с рыжеватыми волосами, на которых осталась пудра; в глазу застрял кусочек стекла от разбитых очков
Круг замкнулся. Вся история революции уместилась в грязной телеге палача Сансона, подлинного короля революции.
Шло время. На смену захватившим власть вождям термидора пришел Наполеон.
Подруга Терезы по камере, Жозефина Богарне, стала императрицей. Народ преисполнился любви к империи.
Потом Наполеон пал, вернулась монархия. И народ преисполнился любви к монархии. Такой любви, что даже палач Сансон, гильотинировавший всю королевскую семью, оказался скрытым монархистом.
Все с упоением рассказывали об ужасах кровавой Революции, но
Но шло время, и эти постоянные разговоры про кровь постепенно надоели. Выросло новое поколение. Рассказы стариков о терроре, об ужасах Революции казались молодым людям ложью, трафаретными мифами
Уже в середине девятнадцатого века знаменитый писатель Шатобриан, много переживший в Революцию, потерявший на гильотине близких, услышал разговоры новых радикалов, так похожие на речи, звучавшие перед революцией! Что делать, молодые люди исполняли основной урок Истории не извлекать из Истории никаких уроков!
Часть IV
«Вселенский катаклизм», который предсказывал писатель Шатобриан, свершился в России.
Ночь Октябрьского переворота В парадном колонном зале Смольного Второй съезд Советов. На трибуне охрипший меньшевик Абрамович пытался усовестить зал:
«Аврора» бомбардирует Зимний дворец, где заседает законное правительство. Нам нужно вмешаться Сказать свое властное слово. Нам надо прекратить кровопролитие!
Пошел третий час октябрьской ночи На трибуне Каменев. Объявляет:
Зимний взят! Временное правительство низложено!
Зал взрывается аплодисментами.
Свершился великий переворот, наложивший неизгладимую печать на весь двадцатый век.
Потом был сон усталых победителей. Троцкий вспоминал:
«Мы с Ильичом легли на полу. Кто-то постелил одеяла, подушки. И мы лежали рядом. Под утро Ильич сказал: «Слишком резкий поворот от подполья к власти». И добавил почему-то по-немецки: «Кружится голова».
Вообще-то, у Ильича голова не должна была кружиться. Потому что все происходило по законам его любимой Великой французской революции. Как и в Париже, в России в феврале семнадцатого года к власти пришла крупная буржуазия русские жирондисты. Как и в Париже, они захотели на этом Революцию закончить. Но Революция неуемная дама. Революция продолжалась, как и в Париже.