И дверь в погреб вспыхнула огнём синим, сжигая зашипевший влажный мох.
Расположить надобно близехонько, сказала я, поглаживая клюку. Воденьке-то держать под контролем придётся.
И тут же по раскалённой железом покрытой двери побежали споры грибницы. И пары минут не прошло, как густо заросла дверь опятами, да свеженькими, ароматными, многочисленными.
Нехорошим стал взгляд у аспида, сидела, поправляя волосы я, делая вид, что это вообще не я, это кто-то другой.
О, грибочки! обрадовался выглянувший из избы домовой.
И вскоре русалки с домовым радостно урожай собирали. Я сидела с видом невозмутимым. У аспида вид был тоже невозмутимее некуда. Красота, идиллия правда это вообще-то поганки, ну да то домовой раскусил сразу, а кроме него их ещё очень кикиморы уважают, так что не пропадет продукт лесной.
Хоррошо, уж не знаю, как аспид-то ещё не вспылил-то. Два моста расположенные рядом, а третий в болотах на севере. Да только, ведаю я, что потерпела ты поражение там, госпожа хозяйка лесная. Так стоит ли вновь соваться туда, где враг с азартом поджидает?
Хороший вопрос.
Твоя правда, согласилась я угрюмо. Да только тут дело такое, аспидушка, в устье реки мои владения с владениями водяного перемежаются. Места болотистые, а значит сила Воденьки велика там, но островки на болоте деревьями да кустами покрыты, следовательно и моя сила велика. От того и мост ставить там будем, разумнее это.
И снова выслушал меня аспид уважительно, обдумал сказанное, да вдруг выводы сделал странные:
Ты уж прости, хозяйка лесная, да только в битве этой не только тебе с водяным оборону держать. Оглянись, ты войско созвала. А войско созывают не для того, чтобы лишь пировать. На войну созвала, вот воевать и будем. Ты своё дело сделала, ведунья, накормила, напоила, да плату предложила. А далее, уж не обессудь, дело наше, и как воевать, и как оборону держать.
И вспыхнули поганки на двери, заставив отскочить от них домового с русалками, скукожились, и покрылось дерево слоем металла. Да не простым толстым, с шипами острыми да гибкими, что шевелились пошустрее корней магически растущих.
Вот как значит.
Села я поудобнее, щёку рукой подпёрла, да и сижу, на аспида взираю многозначительно. Аспид мне не менее многозначительным взглядом ответствовал, и вернулся к совету военному.
Водяного помощь не потребуется, на неё и не рассчитывали, сами сдюжим.
И вернулись на место прежнее все три моста, а мне выразительно на избу указали.
Уже бегу, спотыкаюсь и падаю от расторопности. И не смотря на взгляд выразительный, осталась сидеть с готовностью созерцать дальнейшее безмятежно. А и действительно, было бы чего переживать одним аспидом больше, одним аспидом меньше а остальных от любой беды уберегу, коли потребуется.
Но аспид считал иначе и на меня смотрел всё более выразительно.
В смысле глаза его синие всё более явственно выражали желание узреть моё исчезновение, желательно в направлении избы. Я ответила взглядом спокойственным, выражая желание остаться, посидеть, и вообще здесь неплохо развлекают.
Аспидушка шумно воздух втянул, медленно выдохнул, да и смирился Что ж ему ещё оставалось-то? Тут я хозяйка.
И пришлось ему к плану военному возвертаться, скрипя зубами.
А да и вернулся он, да так решительно, уверенно, с энтузиазмом непритворственным, что и не заметила, как заслушалась!
Сама я желала войны длительной, осторожной, чтобы наши не пострадали, а враг подустал, но в нежити аспид разбирался гораздо лучше меня, и на порядок лучше нечисти.
Заражённый лес опасен для всех, в ком течёт кровь. Яд может проникать через глаза, дыхание, кожу это медленное распространение. Для обычного человека опасность представляет нахождение в тумане Гиблого яра свыше одного часа. Для магов сутки. Для нечисти сорок восемь часов. Ни один из вас не должен пробыть в тени поражённых деревьев более этого времени.
Аспид обвёл всех пристальным взглядом, и взгляд его действовал посильнее слов даже волкодлаки теперь дышали через раз, вампиры и вовсе сидели задумчиво, и думали явно об одном это куда ж они вляпаться умудрились.
Аспид обвёл всех пристальным взглядом, и взгляд его действовал посильнее слов даже волкодлаки теперь дышали через раз, вампиры и вовсе сидели задумчиво, и думали явно об одном это куда ж они вляпаться умудрились.
А аспидушка продолжил:
Любое ранение, повреждение кожи до простой царапины и вы отступаете.
Дык как, с поля боя-то? возмутился Далак.
Молча, ледяным тоном оборвал возмущение аспид. Если яд проникнет под кожу, счёт вашей жизни пойдёт на минуты.
Все окончательно притихли.
Я так вообще с самого начала притихла, и смотрела на аспида с нехорошим ощущением такой за услугу явно и плату возьмет ту, что назвал и что-то кажется мне уже, что и Лесная Силушка не спасёт. Да только я о том опосля подумаю, потому как сейчас посерьёзнее вопросы появились что делать-то? Если правду аспидушка говорит, то
То план моих действий не меняется.
Раненые через реку пройдут, водяной с них яд смоет, а в своем лесу уже я вылечу.
Только очень мне про ограничение времени слова аспида не понравились. Смотрю на него, всей своей ведьминской сутью ощущаю не врёт, говорит по делу, чётко, не усугубляет ничего, да только Откуда ему всё то ведомо?
Откуда сам пришёл я не спрашивала, да и права на то не имела мне с ним войну воевать, а не генеалогическим древом интересоваться, но время
Время и цифры были тем, на чем акцентировали внимание ведьмы и маги.
И возможно я не знала бы об этом, если бы не была ученицей Славастены. Но первое, что я услышала, оказавшись перед наставницей, было: «Триста шестьдесят единиц силы. Превосходно, Валкирин, превосходно».
360
Для того, чтобы ведьмой стать, требовалось четыре всего. Для того, чтобы в ученицы пойти единомоментно десять выдать.
Так что, когда привели меня к Славастене обходили меня ученицы стороной, береглись, опасались да напрасно. Восемь мне было, когда в поместье Славастены вошла, а второй раз сила проявилась лишь в пятнадцать когда деревеньку Горичи прокляла. И сила единовременного выброса магии составила уже 500 единиц. И когда я вернулась из проклятого места, в глазах тех, кто вчера ещё обижал да деревенщиной звал, поселился страх. Ведь если я одних прокляла, сохранив обиду на столько лет, значит и их проклясть могу, да так, что никто не спасёт.
Про то, что не спасёт никто, правда, не сразу поняли. Когда о событиях в Горичах дошёл слух до самого короля, король к Славастене Ингеборга отправил, своего лучшего архимага, чтобы разобрался, ученицу ведьмы к порядку призвал, да и деревеньку спас. Ингеборг был хорошим человеком, именно человеком, а не магом, от того, первым делом он отправился не ко мне, а сразу в Горичи. Думал, разберётся сразу с проблемой, а уж после и с бедовой ведьмой.
Да не вышло.
Ингеборг поражения не принял, учеников лучших призвал, да двух иных архимагов. Всю ноченьку маги формулы составляли, рассчитывали удар, взвешивали каждое слово заклинания, по утру разом и ударили в тучи серые, да и проглянуло солнышко. Пробился сквозь мрачный небосвод луч яркий солнечный, и обрадовались маги
Недолго радовались.
Луч-то был всего один, и осветил он три могилки. Только три могилки. Посияло солнышко лишь для них до полудня, и снова за пеленой серых туч скрылось.
Так что, к вечеру по мою душу не только Ингеборг заявился, но и ученики его лучшие и соратники верные.
Ох и страшно мне было идти к Славастене на ковёр в тот вечер, ох и боязно, а всё равно не жалела ни о чём. Умылась, косу переплела, платье заклинанием разгладила, да и пошла, деваться было некуда.
В тёмном кабинете наставницы тускло горели светильники по стенам, да ярко свечи на столе, и свет их был на вход направлен, так что когда вошла я, никого разглядеть не сумела, взгляд опустить пришлось.
«Ближе, Валкирин, подойди ближе!» властным, непререкаемым тоном приказала Славастена.
И тогда я вскинула подбородок, сквозь свет, пусть и резал глаза, решительно посмотрела на Ингеборга, что за столом ведьмы-наставницы сидел, и уверенно прошла прямо, в двух шагах от стола лишь остановившись. Не понравилась архимагу моя дерзость. Маги в принципе ведьм за дерзость недолюбливают, а тут ученица-недоросток супротив архимага, чье имя по всему континенту славилось. И потому, зла Ингеборг не скрывал, когда произнёс сурово: «Вижу, о содеянном ты не жалеешь».
Не жалела. И скрывать этого не собиралась.
Не жалела. И скрывать этого не собиралась.
И тогда архимаг спросил:
«Как снять ведаешь?»
«Нет» и это было приговором.
Молча подошла Славастена я молча сняла с пальца кольцо ученицы, и отдала ей.
«К ведьмам отправь, на гору», решил мою судьбу прославленный Ингеборг.
К ведьмам на гору это значит не видать мне больше столицы, и подруг, пусть и малочисленных, тоже не видать. Не пройтись по вечерним улочкам витрины яркие рассматривая, не забежать в театр, восторженно на талант актёрский взирая, и про книги можно было тоже забыть
Но всё сложилось не так.
Едва вышла я, растерянная, расстроенная в коридор тёмный, догнал меня не абы-кто, а сам Тиромир, восторженная мечта каждой из учениц, остановил, обошёл, в глаза заглянул и сказал тихо: «Не грусти, поговорю с отцом и матерью. Твоё дело правое, они это знают. Не печалься, теперь я с тобою буду, Веся».
Вот там и тогда своё сердце я ему и отдала. За то, что правой считал, за то, что утешил, что помочь решил, и что по имени назвал. Да и он полюбил он меня. Я ведь ведьма, я видела любовь. Красивая она, искрится волшебными огоньками, сиянием зачаровывает, весной расцветает.
Так весна вступила в жизнь мою, осушила болото в душе, серое, мутное, беспросветное, расцвела всеми цветами мироздания, и стала моей отрадою.
Как же я любила
Я с того дня для него жила. Каждый удар сердца для него. Каждый вздох с мыслью о нём. И полетела, душа моя полетела. Она порхала над ссорами и дрязгами среди учениц, взмывала под самые облака, когда Славастена жестоко наказывала, и по ночам, возвращалась ко мне, согревая теплом и нежностью.
Всё было у нас. Он от своего отца терпел, я от его матери. Но когда удавалось вырваться, пусть и ночью глубокой, а то и под самый рассвет, во время, когда темень беспросветная на земле царит, мы встречались в саду, под огромной вишней, он обнимал меня, я прижималась к нему и не было никого на свете счастливее нас.
Первая любовь, любовь чистая, невинная. Лишь полтора года спустя, под той вишней, что цвела непрерывно, едва весна поселилась в сердце моём, Тиромир поцеловал меня впервые. Нежный, робкий поцелуй, для меня первый, для него он сказал, что для него тоже как первый. Я смеялась и не верила, я всё знала о нём и про романы его с актрисами, и про то, что в среди магов нет никого красивее Тиромира, от того принцессы и те на него засматриваются, не говоря о придворных дамах, но я ведала и о том, что со дня, как Весей меня назвал, безнадежно бьются-стучатся к нему послания тех, с кем молодой маг время ранее проводил, да меня узнав позабыл их вовсе. Я всё знала, но я любила, и я знала, что он тоже любит. Когда мы полюбили друг друга, мне было пятнадцать, едва двадцать минуло ему, и как бы не было нам тяжело счастье струилось по нашим венам, нежность жила во взглядах несмотря ни на что. Юность пора надежд. Мы так надеялись, что всё получится. Мы столько вынесли. Мы сколькое сделали, чтобы быть вместе. Но лишь спустя полтора года, мы смогли позволить себе первый поцелуй В тот вечер, добившись от матери и отца разрешения на наши отношения, Тиромир встал на одно колено предо мной, достал из кармана обруч обручальный, и тихо спросил, никого вокруг не замечая: «Ты станешь мне женой, весна моя?».