Как правильно отметил З. Вуйцик, инструкция содержала указания, касавшиеся лишь начального этапа переговоров. В соответствии с новой ситуацией послы должны были вести переговоры о заключении длительного перемирия между государствами. Желательно было бы добиться такого перемирия, по которому удалось бы удержать все земли, находившиеся к тому времени под русской властью. Однако составители инструкции считались с тем, что комиссары на столь значительные уступки не пойдут. В этом случае следовало не разрывать переговоров, а просить у царя новых указаний. Таким образом, вопрос о том, на сколь значительные уступки готова будет пойти русская сторона при заключении мира, оставался открытым. Как правильно отметил З. Вуйцик, это было связано с тем, что несмотря на то, что поздней осенью 1665 г. между участниками гражданской войны было заключено временное соглашение, как увидим далее, у царя и его советников были серьезные основания ожидать, что в 1666 г. гражданская война может возобновиться. В этих условиях не следовало торопиться с предложением уступок.
Обращение к черновику документа показывает, что в нем первоначально стояла дата 4 декабря, исправленная затем на 12 февраля[470]. Таким образом, первоначальный вариант наказа был составлен еще до приезда А. Л. Ордина-Нащокина в Москву, а окончательный когда он уже находился на пути к месту будущих переговоров. В заключительной части наказа были помещены статьи о том, что границы подчиненного России Войска Запорожского должны распространяться до Южного Буга, а Брестская уния должна быть ликвидирована[471]. Затем статьи были зачеркнуты и в окончательный текст наказа не вошли. Обративший внимание на эти особенности документа И. В. Галактионов высказал мнение, что эти статьи были внесены в наказ сторонниками «твердой» политики по отношению к Речи Посполитой и удалены из него по настоянию А. Л. Ордина-Нащокина[472]. Это предположение можно подкрепить ссылкой на отписку А. Л. Ордина-Нащокина, посланную в Приказ тайных дел в мае 1666 г. В ней он жаловался на «злые разговоры» от «думных людей», «от злых разговоров много пострадал» Ф. М. Ртищев, защищавший автора отписки. Поэтому, пояснял он далее, Ртищев «до совершения миру в посольстве списываться со мною пострашился»[473]. Последние слова указывают как будто на то, что «злые» разговоры были связаны с разногласиями в «литовском деле».
Появление в тексте наказа таких статей не было случайностью. И расширение границ гетманства до Южного Буга, и ликвидация унии были важной частью русской внешнеполитической программы еще в середине 50-х гг. XVII гг. Когда международная ситуация и положение на фронтах стали неблагоприятными для Русского государства, эти положения были сняты, и на переговорах 16631664 гг. о них не упоминалось. Очевидно, с началом гражданской войны в Речи Посполитой некоторые русские политики (возможно, готовившие документ дьяки Посольского приказа) сочли своевременным снова выдвинуть такие условия. А. Л. Ордину-Нащокину, вероятно, удалось доказать, что у русской стороны мало шансов добиться их осуществления. Очевидно, в этой связи затрагивался и вопрос о ситуации на Правобережной Украине, где с началом «рокоша» резко усилилось крымское влияние.
В результате к основному тексту наказа была сделана приписка, что нужно по совершении мирного договора проводить согласованную политику обоих государств по отношению к Крыму вплоть до совместных военных действий в случае необходимости[474]. Уже при подготовке львовского посольства русским политикам было ясно, что для установления стабильности на территории Украины необходимо противодействовать крымской экспансии, но в то же время они исключали возможность совместных действий с Речью Посполитой. Предложение о таком соглашении было выдвинуто с русской стороны на переговорах в Дуровичах, но тогда оно было тесно связано с заключением «вечного мира» между государствами. Теперь такое соглашение оказывалось возможным и при заключении перемирия. Если учесть, что аналогичное предложение содержалось в инструкции, данной комиссарам, то можно сделать вывод, что еще до начала переговоров произошло сближение позиций сторон по одному из важных вопросов послевоенного развития отношений.
В результате к основному тексту наказа была сделана приписка, что нужно по совершении мирного договора проводить согласованную политику обоих государств по отношению к Крыму вплоть до совместных военных действий в случае необходимости[474]. Уже при подготовке львовского посольства русским политикам было ясно, что для установления стабильности на территории Украины необходимо противодействовать крымской экспансии, но в то же время они исключали возможность совместных действий с Речью Посполитой. Предложение о таком соглашении было выдвинуто с русской стороны на переговорах в Дуровичах, но тогда оно было тесно связано с заключением «вечного мира» между государствами. Теперь такое соглашение оказывалось возможным и при заключении перемирия. Если учесть, что аналогичное предложение содержалось в инструкции, данной комиссарам, то можно сделать вывод, что еще до начала переговоров произошло сближение позиций сторон по одному из важных вопросов послевоенного развития отношений.
Параллельно с подготовкой к мирным переговорам развивались тайные контакты русских доверенных лиц с Е. Любомирским. 17 октября 1665 г. А. Л. Ордин-Нащокин получил «посыльные писма» от Марселиса, где тот сообщал, что по окончании своей официальной миссии намерен отправиться к Любомирскому[475]. В конце октября один из корреспондентов А. Л. Ордина-Нащокина сообщал ему из Риги, что П. Марселис из Гамбурга намерен ехать во Вроцлав[476], где находилась жена Любомирского и его приближенные. Сведения о последующем этапе контактов могут быть установлены на основании двух писем П. Марселиса к А. Л. Ордину-Нащокину и перевода письма П. Марселиса к такому близкому к гетману человеку, как Б. Гелленфельдт. Из этих писем можно узнать, что эта миссия Марселиса была тайной, о ней было известно лишь узкому кругу лиц[477]. Одним из этих лиц был, несомненно, А. Л. Ордин-Нащокин[478]. Другим был такой близкий и доверенный человек царя, как Б. М. Хитрово, который (а не Посольский приказ) отправил Леонтия к отцу[479]. Из этих писем видно, что из-за болезни П. Марселиса его поездка к Любомирскому не состоялась, и к Любомирскому выехал его сын Леонтий. Но произошло это лишь в декабре 1665 г., уже после того, как в Пальчине в ноябре 1665 г. было заключено при посредничестве епископов соглашение между враждующими сторонами. Любомирский обязался на время оставить Речь Посполитую и прекратить военные действия, но войско, связанное с Любомирским, сохраняло свою особую организацию и размещалось на зимние квартиры на территории, присоединившейся к «рокошу» Великой Польши. Король обязался в феврале 1666 г. созвать сейм, на котором должен был рассматриваться вопрос о реабилитации Любомирского[480]. В соответствии с условиями соглашения гетман выехал во Вроцлав.
Однако к Марселису приходили из Гданьска известия, «что не чают, что сейм добрым совершиться, и что учиненои покой постоянен», а 11 декабря он получил подтверждение правильности этих предположений. В этот день он получил грамоту от Б. Гелленфельдта, в которой говорилось, «что без денег в том деле делать нечево»[481]. Это прямое предложение предоставления Любомирскому субсидий явно для продолжения войны побудило Марселиса к действиям. 16 декабря он отправил в Любомирскому Леонтия, «чтоб он царского величества подвижностью и добрым намерением князя обнадеживал». Любомирский встретился с Леонтием, но отложил решение вопроса до возвращения Б. Гелленфельдта из Вены[482], куда тот поехал просить императора о поддержке Любомирского и его сторонников[483]. Видя в Гелленфельдте человека, способного повлиять на решения гетмана, П. Марселис обратился к нему с письмом, предлагая, чтобы гетман послал в Москву «верного человека» для заключения соглашения. «Буде князь позволит послать, заверял он корреспондента, и за денгами не станет». «Никогда князю, писал он, лутчего случая не будет к вспоможенью впредь деньгами, как при сем случае». С посланцем можно отправить «переводные листы для денег»[484]. Такие заявления делались, вероятно, не только Гелленфельдту, но и самому гетману, что, конечно, способствовало успешному окончанию переговоров.
1 января 1666 г. П. Марселис уже мог написать А. Л. Ордину-Нащокину на основании новых сообщений Леонтия, выехавшего к Любомирскому 24 декабря, что Любомирский «во всем склонен его царскому величеству всякою приятною службою»[485]. 8 января он уже мог сообщить своему русскому корреспонденту, что Любомирский направляет в Москву посланца со всеми необходимыми полномочиями через Пруссию и Курляндию[486].
1 января 1666 г. П. Марселис уже мог написать А. Л. Ордину-Нащокину на основании новых сообщений Леонтия, выехавшего к Любомирскому 24 декабря, что Любомирский «во всем склонен его царскому величеству всякою приятною службою»[485]. 8 января он уже мог сообщить своему русскому корреспонденту, что Любомирский направляет в Москву посланца со всеми необходимыми полномочиями через Пруссию и Курляндию[486].
Посланец Любомирского, один из его офицеров, Якуб Магнифик, приехал в Москву в конце февраля 1666 г., и здесь состоялись его переговоры с главой Приказа тайных дел думным дьяком Дементием Башмаковым[487]. Высказывания полковника дают представление о планах Любомирского и о том, чего он ожидал от соглашения с Россией.
На переговорах посол Любомирского выступил с планом создания международной коалиции, чтобы не допустить на польский трон французского принца Конде, кандидатуру которого поддерживала королевская пара. Необходимость создания такой коалиции он аргументировал тем, что с приходом на трон французского кандидата Речь Посполитая начнет агрессивную политику по отношению к соседям у России станет пытаться отобрать Малую и Белую Русь, у шведов Ливонию, у бранденбургского курфюрста Пруссию. При этом будут использоваться добрые отношения между Францией и Османской империей[488].
Поскольку, по свидетельству посланца, император и курфюрст уже помогают Любомирскому, то речь шла о присоединении к ним царя, которого посланец просил «всякими способами учинить соединенье со шведами без всякого мотчанья»[489].