В другой отписке он указывал, что нужно заключить с Речью Посполитой «вечный мир» и союз, «а безс того миру быти невозможно»[523]. Конкретных предложений об условиях мира А. Л. Ордин-Нащокин своему монарху не давал, но царь, как представляется, хорошо знал к этому времени повадки своего корреспондента, который специально подбирал сведения таким образом, чтобы склонить Алексея Михайловича принять определенное решение. В этих отписках царь не без оснований увидел замаскированное предложение пожертвовать «черкасскими городами» теми землями Левобережной Украины, которые в XVI нач. XVII в. не входили в состав Русского государства, ради заключения мира и союза.
Ответ царя, отправленный его советнику в тот же день 31 мая, был наиболее острым по форме из всех известных нам посланий царя данному лицу. Царь четко указывал ему, что он должен вести переговоры о заключении не «вечного мира», а перемирия, «по статьям», которые были посланы ему ранее. «А будет учнешь, писал царь, мимо сего государева указу, и та запись будет не в запись». Тем самым царь предельно ясно давал понять, что вопрос о «черкасских городах» не может быть предметом переговоров. Далее он очень резко давал понять, что сообщения о неуступчивости польских комиссаров на него не действуют: «А что пишеш клятвы и брани польских комисаров, и тебе б про то писать ко младенцем, и те тебя обесчестят за такое малодушие». А. Л. Ордин-Нащокин пользовался его доверием, но оказалось, что «не на Бога уповаеш, на свой великои, славной, переменной, непостоянной ум»[524]. В устах благочестивого царя это было крайней формой осуждения.
После заключения соглашения о прекращении военных действий насущной задачей для делегаций обеих сторон стало осуществление соглашения на практике, и определенные успехи здесь были достигнуты. Так, например, литовские войска отступили от Динабурга, поставленные ими шанцы были разрушены, а гарнизон получил возможность получать хлеб из Курляндии[525]. Не обошлось дело и без определенных инцидентов с обеих сторон (комиссары жаловались на нападения донских казаков из Великих Лук), из которых наиболее заметным был набег полковника Чернавского в район Витебска[526]. И. В. Галактионов считал этот набег «военной провокацией», которую организовали власти Речи Посполитой, «чтобы укрепить положение своей делегации в Андрусове»[527]. Это, однако, лишь предположение исследователя, которое представляется необоснованным, так как на данном этапе соблюдение соглашения было прежде всего в интересах польско-литовской стороны. Иное дело, что некоторые военачальники в пограничной полосе не желали этого понять, руководствуясь соображениями собственного престижа. Так, по словам пленного поручика из отряда Чернявского, полковник заявлял, что письма от комиссаров для него не авторитет, «а слушает он гетмана»[528]. Инциденты эти удалось уладить. Более серьезное значение имели события под Гомелем, связанные с тем, что заключение соглашения оказалось в противоречии с важными политическими планами гетмана И. М. Брюховецкого. За действ иями Брюховецкого последний исследователь переговоров в Андрусове И. В. Галактионов склонен был видеть стремление влиятельных сторонников войны в Москве добиться срыва мирных переговоров[529]. Однако знакомство с источниками не позволяет подкрепить это предположение какими-либо доказательствами. События под Гомелем вызвали к жизни целую переписку между комиссарами и великими послами, великими послами и царем, царем и Брюховецким. Ее изучение позволяет достаточно точно восстановить картину событий.
Переходя к ее рассмотрению, следует в предварительном порядке отметить, что в отличие от событий 1664 г. гетман не стремился к установлению контактов с «великими» послами, а те, в свою очередь, уклонялись от контактов с гетманом. Так, заключив соглашение о прекращении военных действий, они просили сообщить об этом и гетману, и киевскому воеводе П. В. Шереметеву из Москвы[530].
Положение гетмана Брюховецкого в первые месяцы 1666 г. было достаточно сложным. С началом на Левобережной Украине осуществления реформ, ограничивавших автономию гетманства, усиливалось недовольство украинского населения его политикой. В этих условиях гетман нуждался в успехах, которые бы способствовали укреплению его власти и престижа в глазах общества. Добиться таких успехов было трудно на Правобережной Украине, где П. Д. Дорошенко успешно укреплял свою власть при поддержке татарских союзников. Следовало искать других направлений для своей активности. Следивший, несомненно, не менее внимательно, чем русские политики, за развитием внутриполитической ситуации в Речи Посполитой гетман, как представляется, пришел к выводу, что в условиях «рокоша» создается благоприятная ситуация для того, чтобы попытаться распространить свою власть на земли современной юго-западной Белоруссии, привлекавшие к себе постоянное внимание украинских гетманов начиная с Богдана Хмельницкого. Такое решение Брюховецкий принял еще до начала мирных переговоров в Андрусове. 16 апреля он сообщил царю, что посылает к Гомелю черниговского полковника Демьяна Многогрешного со всем его полком, «придав пехотные и конные с разных сторон сборные сотни»[531]. Уже из этого письма видно, что речь шла о масштабной военной акции. Из последующей переписки выясняется, что в походе под Гомель участвовали также Стародубский и Нежинский полки[532]. Письмо Брюховецкого о походе на Гомель пришло в Москву 27 мая, а уже в начале июня здесь стало известно о заключении соглашения о временном прекращении военных действий. После этого 7 июня к гетману в соответствии с пожеланием послов был отправлен «указ» царя «войною не посылать задоров и зачепок ни в чем чинить не велеть»[533]. По-видимому, где-то в это же время или несколько позднее комиссары и «великие» послы совместно отправили в казацкий лагерь под Гомелем «посыльщиков» с сообщением о соглашении, которые оказались там задержаны. 18 июня комиссары сообщили «великим» послам, что осада Гомеля продолжается и казаки «шанцы подвели под город» и одновременно большие отряды казаков появились в районе Слуцка[534]. В подтверждение правильности своих сведений комиссары вручили «великим» послам письмо, присланное из Гомеля сидевшим там в осаде полковником Денисом Мурашко. Он сообщал, что посланцы с «листами» прибыли в казацкий лагерь, но их отправили к гетману, а «от города отступать не мыслят, а конечне тое крепости добывать умыслили»[535].
Положение гетмана Брюховецкого в первые месяцы 1666 г. было достаточно сложным. С началом на Левобережной Украине осуществления реформ, ограничивавших автономию гетманства, усиливалось недовольство украинского населения его политикой. В этих условиях гетман нуждался в успехах, которые бы способствовали укреплению его власти и престижа в глазах общества. Добиться таких успехов было трудно на Правобережной Украине, где П. Д. Дорошенко успешно укреплял свою власть при поддержке татарских союзников. Следовало искать других направлений для своей активности. Следивший, несомненно, не менее внимательно, чем русские политики, за развитием внутриполитической ситуации в Речи Посполитой гетман, как представляется, пришел к выводу, что в условиях «рокоша» создается благоприятная ситуация для того, чтобы попытаться распространить свою власть на земли современной юго-западной Белоруссии, привлекавшие к себе постоянное внимание украинских гетманов начиная с Богдана Хмельницкого. Такое решение Брюховецкий принял еще до начала мирных переговоров в Андрусове. 16 апреля он сообщил царю, что посылает к Гомелю черниговского полковника Демьяна Многогрешного со всем его полком, «придав пехотные и конные с разных сторон сборные сотни»[531]. Уже из этого письма видно, что речь шла о масштабной военной акции. Из последующей переписки выясняется, что в походе под Гомель участвовали также Стародубский и Нежинский полки[532]. Письмо Брюховецкого о походе на Гомель пришло в Москву 27 мая, а уже в начале июня здесь стало известно о заключении соглашения о временном прекращении военных действий. После этого 7 июня к гетману в соответствии с пожеланием послов был отправлен «указ» царя «войною не посылать задоров и зачепок ни в чем чинить не велеть»[533]. По-видимому, где-то в это же время или несколько позднее комиссары и «великие» послы совместно отправили в казацкий лагерь под Гомелем «посыльщиков» с сообщением о соглашении, которые оказались там задержаны. 18 июня комиссары сообщили «великим» послам, что осада Гомеля продолжается и казаки «шанцы подвели под город» и одновременно большие отряды казаков появились в районе Слуцка[534]. В подтверждение правильности своих сведений комиссары вручили «великим» послам письмо, присланное из Гомеля сидевшим там в осаде полковником Денисом Мурашко. Он сообщал, что посланцы с «листами» прибыли в казацкий лагерь, но их отправили к гетману, а «от города отступать не мыслят, а конечне тое крепости добывать умыслили»[535].
На эти сообщения в Москве реагировали достаточно оперативно. 22 июня к Брюховецкому был направлен гонец Я. Болотников с требованием снять осаду с Гомеля и распустить войска[536]. Одновременно и «великие» послы писали о «задержании войск» в Стародуб, киевскому воеводе П. В. Шереметеву, Брюховецкому и в лагерь под Гомелем[537]. В конце июня гетман ответил, что выполнил «указ» царя[538]. Однако на деле этого не произошло. Позднее гетман объяснял, что при уходе войск из-под Гомеля на них напали из города и казаки были вынуждены возобновить военные действия[539]. Как представляется, дело было совсем не в этом, так как военные действия не только продолжались под Гомелем, но и охватили гораздо более обширную территорию. По сведениям, которые поступали в Москву, началась осада еще одного города, Кричева, отряды казаков появились в округе Слуцка, в округе Турова и Пинска[540]. В своей грамоте царю гетман позднее упоминал, что войско вернуло добычу, взятую под Могилевом, Кричевом и Чечерском[541]. Комиссары заявили «великим» послам, что к Гомелю направляются литовские войска[542]. События принимали дурной оборот, и была предпринята новая попытка воздействия на гетмана. 7 июля к нему был направлен представитель царя Иван Свиязев, получивший от царя полномочия произвести «сыск», чтобы установить и наказать виновных в нарушении перемирия. Ему предписывалось «рати отвести и заказ учинить под смертною казнью», чтобы до окончания мирных переговоров не было никаких «задоров и зацепок» со стороны жителей гетманства[543]. Однако этого вмешательства не потребовалось, гетман отказался от своих планов еще до выезда И. Свиязева из Москвы. 6 июля к «великим» послам возвратились их посланцы к Брюховецкому, сообщившие, что гетман «войскам от Гомеля велел отступить»[544]. Быстрых успехов казацким войскам в Белоруссии добиться не удалось, а с течением времени гетман все более нуждался в русской помощи для борьбы с войсками Дорошенко и татарами.
Заканчивая рассмотрение этого эпизода, следует остановиться на том, какое впечатление эти действия Брюховецкого произвели на руководителя русской делегации и какое объяснение он им давал. И. В. Галактионов правильно указывал, что А. Л. Ордин-Нащокин резко осудил действия казаков под Гомелем, которые мешают заключению мира[545]. По его мнению, казаки не хотят заключения мира, чтобы «в волях бы им в своих быть всегда». Им нужно, писал он далее царю, «чтоб кровь не переставала и под началом бы при своих пашнях в послушании ни у кого не быть»[546]. Характерное для взглядов политика представление о казачестве как силе, выступающей против установления всякого порядка, силе, чьи интересы враждебны государственным интересам России, проявилось в этих высказываниях со всей отчетливостью.