Утром в понедельник уже никто не стрелял. Боевики, погрузившие город в состояние анархии, исчезли, как исчезают призраки, оставив после себя вполне материальные последствия, разгромленные дома и расстрелянные жизни.
Город бурлил, как котел, поставленный на огонь, будто кто-то забыл с него снять крышку. О выходе на работу никто даже не помышлял. Одни боялись новых терактов, другие из чувства протеста. Большинство, как всегда, просто пользовалось возможностью дополнительного выходного. Горожане делились новостями и слухами. А еще читали. Это утро наверняка было самым информативно насыщенным за всю историю империи.
Первые полосы, конечно, были заняты воскресными событиями. Количество жертв разнилось от нескольких десятков до тысяч в зависимости от того, кому принадлежала газета и кто был редактором. Совершенно по-разному представляли газетчики и причины массовых волнений. Наиболее радикальные писали о «гроздьях народного гнева», обрушившихся на самодержавие за разбазаривание славянских земель. Строго монархические намекали на «гнусных бояр» и даже приводили лозунги, с которыми якобы от имени Царя ходили по заводам революционные агитаторы и передавали рабочим примерно такие «его» слова: «Я, Царь Божией милостью, бессилен справиться с чиновниками и барами, хочу помочь народу, а дворяне не дают. Подымайтесь, православные, помогите мне, Царю, одолеть моих и ваших врагов»[16].
Развивая тему конфликта царя с боярами, на второй странице публиковались заметки, состоящие почти полностью из цифр, знакомя широкую общественность с результатами работы главы нынешнего Временного правительства за прошедшие десять лет. Впечатляющие воображение суммы казенных средств, сгинувших при строительстве Транссибирской магистрали, Либавы, порта Дальний и десятков других, менее крупных объектов, приведенные мелким убористым шрифтом, заканчивались пугающими цифрами с количеством нулей, крайне редко встречающихся при описании экономики. Всю эту скучную бухгалтерию иллюстрировала эффектная карикатура на Витте в образе Гулливера-Собакевича, засовывающего в карманы паровозы, корабли, дома и разбегающихся в разные стороны человечков.
Вышеописанные новости отодвинули на третью страницу договор между русским царем и немецким кайзером о восстановлении независимого польского государства. В соответствии с публикуемым меморандумом об этом событии высокие договаривающиеся стороны объединяли земли, находящиеся в юрисдикции России и Германии, а кайзер, как союзник Триединой империи, принимал на себя обязательства договориться об аналогичном шаге со стороны Австро-Венгрии и брал на себя всю техническую работу по формированию местных органов власти, армии и других атрибутов государственной власти воссоздаваемой Польши, для чего на исторических землях вводилась особая временная выборная администрация, организованная по типу ландтагов.
Кроме передачи власти в Привислинских губерниях временной администрации сама Россия делать больше ничего не была обязана. Зато обязательства имелись по отношению к ней. Для компенсации выпадающих бюджетных поступлений в казну России кайзер временно передавал царю порт Мемель, а также какие-то острова в Тихом океане, ценность которых не мог определить никто. На прописанные мелким шрифтом обязательства Германии по постройке предприятий и какой-то северной железной дороги, а также на способ покрытия накладных расходов самой Германией никто вообще не обратил никакого внимания.
Последний час перед рассветом самое паршивое время в карауле. Не зря моряки называют вахту в это время суток «собачьей». Состояние, в котором пребывает в это время организм, назвать рабочим не получится даже у самого большого оптимиста. Такое впечатление, что голова отделяется от туловища и живет своей жизнью, отстраненно наблюдая, как все тело страстно ищет дополнительную точку опоры. Винтовка в это время не оружие, а костыль. О него хочется опереться, чтобы не упасть. Глаза уже даже не слипаются их режет, будто какая-то вражина сыпанула под веки песок. Зимой все эти «радости» усугубляются постоянным чувством зябкости независимо от того, как тепло ты одет. Кровь медленнее течет по сосудам, и разогнать ее может или сильный стресс, или физические упражнения. Но заниматься ими в это время суток хочется менее всего.
Последний час перед рассветом самое паршивое время в карауле. Не зря моряки называют вахту в это время суток «собачьей». Состояние, в котором пребывает в это время организм, назвать рабочим не получится даже у самого большого оптимиста. Такое впечатление, что голова отделяется от туловища и живет своей жизнью, отстраненно наблюдая, как все тело страстно ищет дополнительную точку опоры. Винтовка в это время не оружие, а костыль. О него хочется опереться, чтобы не упасть. Глаза уже даже не слипаются их режет, будто какая-то вражина сыпанула под веки песок. Зимой все эти «радости» усугубляются постоянным чувством зябкости независимо от того, как тепло ты одет. Кровь медленнее течет по сосудам, и разогнать ее может или сильный стресс, или физические упражнения. Но заниматься ими в это время суток хочется менее всего.
Усиленный пост на Дворцовом мосту Петербурга ощущал все прелести этого «собачьего» часа.
Ваше благородие! севшим от мороза и недосыпа голосом позвал офицера фельдфебель.
Ну что тебе, Иваныч? нехотя отлепляясь от сторожевой будки, плаксиво протянул молоденький прапорщик, для которого старый солдат был кем-то вроде няньки. Замучил ты меня своими расспросами
Та не, вытягивая шею, почти прошептал фельдфебель, на льду кто-то вроде шевелится
Оба насторожились, вглядываясь в морозную хмарь между Зимним дворцом и Петропавловской крепостью.
Разрешите кликну наших пусть посмотрят, у кого глаза помоложе да поострее будут?
Знаешь, Иваныч, недовольно проворчал прапорщик, отворачиваясь от реки и кутаясь в башлык, у меня перед глазами сейчас вся набережная шевелится. Ну сам посуди. Кто будет шастать по Неве в это время в такую погоду?
Иваныч еще раз скользнул взглядом по заснеженной реке Вот тот сугроб как будто только что был чуть правее от опоры моста, а сейчас почти совсем за нее спрятался Или почудилось? Не видно ж почти ничего все небо затянуло тучами
Замолаживает, прокряхтел старый солдат, глядя на небо, это хорошо, потеплейше будет. Надоела уже эта зима хуже горькой редьки, а ведь еще только январь закончился. Ваше благородие, а я вот чего хотел спросить еще
Иваныч, я уже тебе все читанные мною книги и даже сны пересказал. Что ты еще хочешь? настроение прапорщика, проигравшего в карты месячное жалованье и вынужденного влачить ночной караул вместо ушлого сослуживца-поручика, явно желало, чтобы его жалели, а не пытали, как нерадивого кадета на экзаменах, коим он был еще в прошлом году.
Да легше, если поговорить, не унимался фельдфебель, а то так в сон клонит, ну просто мочи уже нет терпеть А вы, помнится, про призраков говорили, что у Гоголя прямо в церкви живут, так это вы тоже читали или сами видели? Они какие?
Ну какие Такие, как и мы с тобой, только все в белом Появляются ниоткуда и растворяются в воздухе бесследно, последние слова прапорщик продекламировал свистящим шепотом, обратив внимание, как расширились от ужаса глаза солдата
Иваныч, да ты что? Не принимай близко к сердцу. Шуткую я, не видал я никаких призраков никогда, слышишь? Да что ты застыл, как соляной столб?
А я вот сейчас вижу сморгнул наконец фельдфебель и одними глазами показал прапорщику за его спину, где на льду реки один за другим оживали сугробы, бойко перебираясь через ограждения набережной, и сигали на мостовую.
Ваше высокоблагородие! Все в порядке, мосты наши! обратился к полковнику Ельцу поручик Августус, поправляя капюшон белоснежного маскхалата, норовящего налезть на глаза.
Полноте вам, Евгений Федорович, титуловаться. Не на приеме, чай, поморщился полковник. Всем оправиться, проверить оружие и ждать сигнала из крепости.
Евгений Лукианович, а с этими что делать? указал поручик на распластавшихся на утоптанном снегу караульных, не ожидавших преображения мирных сугробов в стремительно атакующих «призраков».
А этих поднять на ноги, чтобы не застудились, отряхнуть и отвести в какое-нибудь теплое место. Для них служба закончилась. Вот, кстати, и сигнал молодец Алексей Николаевич, справился без шума.
Отчаянные смельчаки-охотники прапорщика Алексея Николаевича Диатроптова, пользуясь неразберихой, традиционно сопутствующей любым мятежам, проникли в крепость под видом роты специального усиления и в это время плотно баррикадировали выходы из караульных помещений и казарм. Сам командир, поднявшись на Трубецкой бастион с керосиновой лампой, передавал условный сигнал о переходе ключевой точки обороны столицы под контроль войск, верных императору.
Что, черт возьми, здесь происходит и кто вы такой? кипел генерал Элис, комендант крепости. Кто хозяйничает у меня на заднем дворе и по какому праву?
Генерал Максимов, отрекомендовался нарушитель комендантского спокойствия, по личному распоряжению его императорского величества. Прошу ознакомиться тут письменный приказ, который касается и вас, Александр Вениаминович
Это какое величество?.. сузил глаза старый вояка, выслуживший золотое оружие «За храбрость» на араб-конакских позициях и под Филиппополем. Не тот ли, кто в состоянии помешательства начал раздавать казенные земли?
Ваше высокопревосходительство, в голосе Максимова послышалась угроза, я попросил бы вас выбирать выражения А сначала не угодно ли вам ознакомиться с заключением консилиума отечественных психиатров во главе с академиком Мержеевским?
Да какое еще заключение?! комендант буквально вырвал бумаги из рук Максимова. Черт, где очки?!. Сделайте милость, обождите здесь, сверкнув молниями из-под бровей, генерал Элис исчез за дверью своей служебной квартиры.
Евгений Яковлевич, все исполнено, ответный сигнал от полковника Ельца получен, доложил подбежавший Диатроптов. Что делать с гарнизоном? Так просто мы их не удержим, а стрелять не хотелось бы
Алексей Николаевич, выполняйте приказ, раздраженно бросил в ответ Максимов, если надо будем стрелять. Хотя я еще попробую поговорить с комендантом. Что-то долго он читает Александр Вениаминович! Разрешите войти!