Довольно много я общался и с Максимом Шевченко. Он бывал у меня на днях рождения, мы с ним, если не дружили, то, по крайней мере, приятельствовали. Запомнилось также, как мы вместе заполнили в очень шутливой форме анкету с просьбой о приеме в элитный клуб-ресторан «Петрович» и были приняты.
В те годы высокий, носивший длинные слегка волнистые волосы Максим Шевченко был очень импозантен и пользовался огромным успехом у женщин. Помню, что как-то, когда я еще не знал Шевченко, я перепутал его с невысоким очкариком Григорием Заславским. Гриша рассмеялся и сказал с легкой грустью: «Нет, я не Шевченко! Шевченко красив, а я?!».
Независимо от того, как относиться к взглядам Максима, берусь утверждать, что субъективно он честный человек и, кстати, совершенно неконфликтный. Помню, как-то я, будучи пьяным, набросился на него с оскорблениями. Максим не стал обижаться:
«Игорь, даже слушать все это не хочу. Отрезвеешь самому стыдно будет!».
Максим Шевченко был главным редактором приложения «Независимой» «НГ религии» и относился к авторам просто с огромным уважением. Причем, цензуры в его издании не было совершенно.
Максим Шевченко был главным редактором приложения «Независимой» «НГ религии» и относился к авторам просто с огромным уважением. Причем, цензуры в его издании не было совершенно.
В те годы в «Независимой Газете» все были демократами, и нынешние свои взгляды Максим не высказывал (думаю, что они прошли достаточно сильную эволюцию), но кое-какие звоночки все же были. Так, Максим очень интересовался исламом и с уважением относился к членам различных радикальных исламских организаций. Помню, как Шевченко съездил в Афганистан времен правления талибов и написал о них достаточно хвалебную статью.
Уже в те годы Максим Шевченко был противником израильских властей и страстно поддерживал палестинское движение. Помню перед поездкой в сектор Газа (спонсором выступали различные мусульманские организации) Максим Шевченко состриг свои роскошные волосы («арабы этого не поймут»). Итогом поездки, кроме серии статей, стала книга с резкой критикой политики Израиля.
Достаточно плотно я общался и с знаменитым корреспондентом «Дождя» Павлом Лобковым. В то время Лобков работал корреспондентом петербургской телевизионной передачи «Пятое колесо» и собирался сделать фильм о гражданской войне в Таджикистане.
Тогдашний начальник экономического отдела «Независимой» Михаил Леонтьев посоветовал Павлу взять меня в Таджикистан в качестве консультанта. В начале мы встретились с Павлом в Санкт-Петербурге, а потом вместе со съемочной группой «Пятого колеса» отправились в Таджикистан.
Поездка прошла неплохо. Павел мне запомнился бойким парнем с очень быстрыми мозгами. Кстати, любовь к журналистскому стебу у него проявлялась уже в те годы. Помню, мы всё не могли встретиться с одним чиновником: он все время был на даче. В фильме Павел сообщил, что этот чиновник имеет пять соток, где и проводит все время.
Но вот один эпизод из этой поездки меня сильно расстроил. Как-то мы встречались с братом одного из самых влиятельных полевых командиров Таджикистана Сангаком Сафаровым. В конце беседы брат-Сангака подарил каждому из нас по пачке сигарет, а вот Лобкову дал две! Неужели он выглядел умнее меня?
Со знаменитым журналистом Андреем Бабицким я познакомился еще на гражданской войне в Таджикистане. Андрей откровенно меня не любил. Дело в том, что отец Бабицкого таджик из северного региона. В клановом таджикском противостоянии северяне поддерживали правительство, я же скорей склонялся к оппозиции. Вновь пересеклись мы с Андреем на войне в Чечне. Потом мы уже встретились на Донбассе. В начале Андрей даже помог мне немного с контактами в этом регионе, а потом без всякой причины стал меня оскорблять в социальных сетях.
Тем не менее, я не держу на него зла. Считаю его талантливым журналистом и субъективно честным человеком. Ну, а особенности характера Возможно, их частично проясняют сдедующие истории.
Как-то Андрей Бабицкий в компании других журналистов и жены пил у себя дома. Супруги повздорили и привычно перешли на матерную ругань. Потом Андрей пошел в туалет, и через некоторое время оттуда раздался оглушительный грохот. Из туалета он вернулся неожиданно умиротворенным: «Ребята, а что мы все ссоримся?! Давайте, жить дружно!».
Через некоторое время жена журналиста было пошла в туалет, но немедленно вернулась оттуда со страшными криками: «Ты, придурок, ты что сделал?!» Оказывается Бабицкий в сердцах вывернул унитаз и разбил его о стену.
На следующий день брать интервью о войне в Чечне домой к знаменитому репортеру пришел японский журналист. После интервью японец спросил, где туалет.
A вы знаете, у нас его нет. Вот, возле дома у нас кустики замечательные!
Представитель страны «Восходящего солнца» очень обиделся: «A, зачем вы тогда меня поили чаем?!».
Ладно, эту историю я слышал от других журналистов и, следовательно, не могу на сто процентов гарантировать ее подлинность. Но вот рассказ про того же журналиста моей бывшей жены.
В 1997 году в Приэльбрусье открыли памятник журналистам, погибшим в Чечне. На церемонию открытия пригласили и меня, но я был в Африке. Поскольку в самолете уже было забронировано для меня место, то вместо меня в Балкарию полетела моя тогдашняя супруга. После открытия памятника журналисты бурно отмечали в гостинице это событие, и Андрей выпал из окна второго этажа. Он отделался легким сотрясением мозга, но продолжал пить. Моя добрая жена возилась с ним, как могла. Другие журналисты недоумевали:
Марина, зачем ты возишься с этой пьянью?
Aх, он так напоминает моего мужа!
В самолете большинство корреспондентов отсели от него подальше и, как оказалось, не зря на взлете его вырвало.
О кремлевском пуле
Многие журналисты очень стремились оказаться в кремлевском пуле. Одним из преимуществ его были комфортные поездки по всему миру. Так, например, я знал одного прикрепленного к пулу журналиста, побывавшего во всех странах мира, за исключением трех! Ну и, конечно же, репортеров привлекала близость к телу.
Я в такие поездки никогда не стремился. И охрана, и стюардессы, да и многие работники правительственных структур смотрели на таких журналистов просто, как на обслугу сильных мира сего.
Помню, как-то охрана грубо (ну, прямо как опричники Ивана Грозного) отбрасывали журналистов, оказавшихся на пути тела. Тогда, по молодости, я считал, что это «входит в правила игры», но потом узнал, что так ведет себя только охрана в тоталитарных странах, а в развитых государствах телохранители вежливы и предупредительны. Но даже при идеальной охране все равно в таких поездках журналисты находятся в зависимом положении. Да и, скучноваты для меня такие официальные путешествия в галстуке.
Однако, иногда мне все же приходилось ездить с сильными мира всего. Так, первый мой начальник Александр Гагуа считал, что с министром иностранных дел должен ездить не конкретный, «закрепленный» журналист, а тот, кто пишет о стране, которую решил посетить министр. Так, я побывал с тогдашним министром иностранных дел Андреем Козыревым[3] в Армении, Азербайджане, Карабахе, Таджикистане, Узбекистане, Туркмении, Молдове (включая Приднестровье).
Из тех поездок лично мне было наиболее интересно в Карабахе (речь идет о первой войне), где мы были всего-то несколько часов. В Баку тогда все не то, что верили, а твердо знали, что армяне побеждают благодаря российской помощи.
В ресторане бакинского МИДа нас журналистов пула кормили бесплатно, но блюда выбирать самому было нельзя (ешь, что дают). Я пришел первым, и официанты стали доносить до меня «правду», а чтобы я усваивал лучше, мне вместо стандартного блюда принесли жаренную осетрину.
Потом подошли и другие журналисты, но им уже осетрину не дали, так как официанты уже «вылили» весь свой пропагандистский пыл на меня.
На следующий день мы прилетели в Степанакерт. И там мне сразу же вспомнился отрывок из «Белой гвардии» Булгакова: «В город вошли немцы. Люди посмотрели на их лошадей и сразу поняли на чей стороне сила». Одетая в добротную форму, очень хорошо вооруженная карабахская армия производила очень сильное впечатление. Кстати, чуть ли не половина армянских добровольцев, с кем я говорил, были студентами МГУ.
Совсем другое впечатление произвели азербайджанцы (мы их посетили в Шуше). Они были одеты в ватники и выглядели растерянными ополченцами». В общем, я совсем не удивился, когда через несколько дней после моего возвращения в Москву Шуша была взята армянами.
Как показала последняя война, сейчас ситуация изменилась просто кардинально.
Поездка в Таджикистан мне запомнилось тем, что местные русские, едва не устроили «суд Линча» над Козыревым (помешала охрана), полагая (как я сейчас считаю справедливо), что Россия их бросила на произвол судьбы
В Приднестровье старушки встречали Козырева плакатами: «Дети Приднестровья против румынского фашизма». Дело в том, что плакаты «народного гнева» раздавались централизованно, и бабушки просто перепутали.
Кстати, кто-то из «патриотичных» писателей отметил, что либералы чувствуют просто физическое отвращение и страх перед большим скоплением людей. По крайней мере, по отношению к Козыреву это верно; в частности, я, был свидетелем с каким трудом приднестровские власти уговаривали его выступить перед людьми.
Другим моим выводом о тех поездках было заключение, что чем сильнее в стране диктатура, тем лучше принимают журналистов. Так, например, в Армении нам приходилось питаться за свой счет, а вот в Туркменистане нас не только бесплатно кормили, но и поили.
Виталий Третьяков вроде бы не возражал против тех моих редких поездок. Но, спустя несколько лет, уже мой новый начальник Алан Касаев попросил меня полететь с Владимиром Путиным в Узбекистан и Туркмению. Виталий Товиевич был недоволен: «Зачем послали Ротаря?! Он же на встречу с Путиным в рваной майке и шортах придет!»
Между прочим, после этой поездки я мог бы до конца жизни гордиться, что мне нахамил «сам Путин». На пресс-конференции прямо в аэропорту каждому журналисту разрешалось задать один вопрос, а я попытался задать два, и российский президент достаточно жестко меня оборвал.
После «ссоры» с Путиным я решил прогуляться в город и спросил, где выход из аэропорта, у какого-то узбекского чинуши. Но он был настолько потрясен организацией встречи с великим россиянином, что просто не стал мне отвечать.
Халявы
Хотя в перестроечные годы журналисты оказались лишены распределителей, у них появились новые привилегии. Почти все центральные СМИ отправляли своих сотрудников на недельку отдохнуть заграницу. Дело в том, что в каждую такую газету регулярно приходили халявные приглашения от разных структур.