Скотты, высказал я предположение.
Они по горло заняты дракой с норманнами, бросил Финан.
И набегами на Камбрию, с горечью добавил мой сын.
Да и Константин уже стар, напомнил отец Кутберт.
Мы все старые.
И Константин предпочитает строить монастыри, нежели вести войну, продолжил священник.
У меня это вызвало сомнение. Константин король Шотландии. Мне доставляли удовольствие встречи с ним это был мудрый и выдержанный человек, но доверия я к нему не питал. Ни один нортумбриец не поверит скотту, а скотт не станет полагаться на нортумбрийца.
Никогда они не кончатся, уныло проворчал я.
Что? спросила Бенедетта.
Войны. Беды.
Будь мы все христианами заикнулся было Кутберт.
Ха! отрезал я.
Но дракон и звезда не лгут, продолжил поп. Беда придет с севера. Пророк так и сказал в Писании: «Quia malum ego adduco ab aquilone et contritionem magnam».
Он помедлил в надежде, что кто-то из нас попросит перевести.
«Я приведу от севера бедствие, огорчила его Бенедетта, и великую гибель»[1].
«Великую гибель!» зловеще повторил отец Кутберт. Зло придет с севера! Так написано!
И на следующее утро зло пришло.
С юга.
Корабль появился с юга. Ветра почти не чувствовалось, море было спокойным, низкие волны бессильно разбивались о длинный беббанбургский пляж. Приближающееся судно с крестом на штевне оставляло после себя рябь, игравшую золотом в свете утреннего солнца. Оно шло на веслах, лопасти поднимались и опускались в неспешном, усталом ритме.
Бедолаги, видно, всю ночь гребли, предположил Берг. Он командовал утренней стражей на стенах Беббанбурга.
Сорок весел, прикинул я скорее с целью поддержать разговор, чем сообщить Бергу вполне очевидный факт.
И идет сюда.
Вот только откуда?
Берг пожал плечами.
Что сегодня будет? спросил он.
Пришел мой черед пожимать плечами. То же, что и всегда. Будут ставить на огонь котлы, чтобы прокипятить грязное белье, к северу от крепости в больших чанах примутся вываривать соль, воины станут упражняться во владении щитом, мечом и копьем, лошадей поведут на выгул, будут коптить рыбу, доставать воду из глубоких колодцев и варить эль в кухнях.
Пришел мой черед пожимать плечами. То же, что и всегда. Будут ставить на огонь котлы, чтобы прокипятить грязное белье, к северу от крепости в больших чанах примутся вываривать соль, воины станут упражняться во владении щитом, мечом и копьем, лошадей поведут на выгул, будут коптить рыбу, доставать воду из глубоких колодцев и варить эль в кухнях.
Я предпринимать ничего не собираюсь, а вот ты возьмешь двух человек и напомнишь Олафу Эйнерсону, что он задолжал мне с уплатой подати. Много задолжал.
Господин, у него жена больна.
Он это прошлой зимой говорил.
И половину его стада угнали шотландцы.
Скорее он продал скотину, процедил я. Никто другой не жаловался на набеги скоттов этой весной.
Олаф Эйнарсон унаследовал держание от своего отца, который всегда платил аренду в срок овчинами или серебром. Олаф-сын, был крепким и смышленым малым. Его амбиции, очевидно, не ограничиваются выпасом скота на горных пустошах.
Я тут прикинул и решил: возьми пятнадцать воинов и вышиби дурь из этого ублюдка. Не доверяю я ему.
Корабль подошел достаточно близко, чтобы я мог разглядеть трех человек, сидящих перед кормовой площадкой. Один из них был священником по крайней мере, одет в длинную черную рясу. Именно он встал и помахал, повернувшись к нашим стенам. Я на приветствие не ответил.
Кто бы они ни были, приведи их в главный дом, приказал я Бергу. Пусть посмотрят, как я пью эль. И подожди вправлять мозги Олафу.
Подождать, господин?
Давай сначала послушаем, что за новости нам привезли. Я кивнул в сторону корабля, поворачивающего к узкому входу в беббанбургскую гавань. Насколько было видно, груза на судне нет, а гребцы выглядели измотанными. Похоже, корабль доставил срочные вести.
Он от Этельстана, предположил я.
От Этельстана? переспросил Берг.
Корабль ведь не нортумбрийский, так? У нортумбрийских кораблей острые штевни, тогда как южные корабелы предпочитали широкий нос. К тому же на судне крест, а это на нортумбрийских кораблях редкость. Да и кто еще станет использовать попов в качестве гонцов?
Этельстан.
Понаблюдав, как корабль входит в канал порта, я свел Берга со стены:
Позаботься о гребцах. Пошли им еды и эля, а треклятого попа веди ко мне.
Я поднялся в дом. Там двое слуг отчаянно воевали с паутиной, орудуя двумя длинными ивовыми метлами с пучком перьев на конце. Бенедетта следила за тем, чтобы из крепости изгнали всех пауков до единого.
У нас гости, сообщил я ей. Так что войну с пауками придется отложить.
Это не война, возразила женщина. Я люблю пауков. Только не у себя дома. А что за гости?
Думаю, посланцы от Этельстана.
В таком случае мы должны принять их соответствующим образом! Она хлопнула в ладоши и распорядилась установить скамьи. И установите трон на помосте, последовал ее приказ.
Это не трон, сказал я. Просто чудная скамья.
Уфф! Этот звук Бенедетта издавала в тех случаях, когда досадовала на меня. Я усмехнулся, и это только сильнее распалило ее. Это трон, отрезала она. А ты король Беббанбурга.
Владетель, поправил ее я.
Ты не в меньшей степени король, чем эта дубина Гутфрит, женщина сделала знак, отгоняющий нечисть, или Овейн, или кто там еще.
Это был старый спор, и я не стал его продолжать.
Пусть девушки принесут эль, приказал я. И еды какой-нибудь. Желательно не тухлой.
А ты облачишься в черное одеяние. Я дам.
Бенедетта была родом из Италии. Еще девочкой работорговцы похитили ее из дома, а потом ее продали. Она успела побывать невольницей в разных странах христианского мира, пока не оказалась в Уэссексе. Я освободил ее, и теперь она стала хозяйкой Беббанбурга, хотя и не моей женой. «Бабушка, частенько говорила мне Бенедетта, неизменно осеняя себя при этом крестом, запрещала мне выходить замуж. Утверждала, что это навлечет на меня проклятие! Мне по жизни хватило зла. Теперь я счастлива, и чего ради мне навлекать на себя проклятие бабушки? Она никогда не ошибалась!»
Я нехотя дал ей напялить на меня дорогое черное одеяние, но отказался надеть покрытый бронзой венец, принадлежавший моему отцу. Затем уселся на скамью и стал ожидать прихода священника. Бенедетта пристроилась рядом.
С солнечного света под пыльные своды большого беббанбургского дома вступил мой старый друг. Это был отец Ода, ныне епископ Раммесберийский, высокий и представительный в длинной черной сутане с каймой из темно-красной материи. Сопровождавшие его два западносаксонских воина покорно отдали моему слуге мечи и проследовали за Одой.
Любой бы решил, произнес епископ, подойдя ближе, что видит перед собой короля!
Так и есть, подхватила Бенедетта.
А тебя любой бы принял за епископа, сказал я.
Он улыбнулся:
Милостью Божьей, лорд Утред, я и есть епископ.
Милостью Этельстана, уточнил я, потом встал и поприветствовал гостя, обняв его. Тебя стоит поздравить?
Если хочешь. Сдается, я первый дан, ставший епископом в Инглаланде.
Так это теперь называется?
Это куда проще, чем представляться первым епископом-датчанином в Уэссексе, Мерсии и Восточной Англии. Он отвесил поклон Бенедетте. Госпожа, рад снова видеть тебя.
И я рада встрече, милорд епископ. Итальянка слегка поклонилась.
Ого! Так молва ошибается! Изящные манеры живы в Беббанбурге! Он широко улыбнулся мне, довольный своей остротой, и я улыбнулся в ответ.
Ода, епископ Раммесберийский! Единственным достойным удивления фактом являлось то, что Ода был даном, сыном языческих переселенцев, вторгшихся в Восточную Англию в войске Уббы, которого я убил. И вот теперь дан и сын язычников-родителей стал епископом в саксонском Инглаланде! Это возвышение было заслуженным. Ода человек ловкий, умный и, насколько я мог судить, на редкость порядочный.
Возникла небольшая заминка, так как Финан, видевший прибытие Оды, пришел поприветствовать его. Ода был с нами во время обороны лунденских ворот Крепелгейт схватки, обеспечившей Этельстану трон. Я не был христианином и не любил христианство, но трудно питать неприязнь к человеку, который бок о бок с тобой сражался в жестоком бою.
О, вино! воскликнул Ода при виде слуги, после чего обратился к Бенедетте: Без сомнения, благословленное итальянским солнцем?
Оно больше похоже на мочу франкских поселян, буркнул я.
Госпожа, его обаяние просто неистощимо, не так ли? отозвался Ода, усаживаясь. Потом он посмотрел на меня и коснулся тяжелого золотого креста на груди. Лорд Утред, я принес вести. Голос его сделался серьезным.
Так я и думал.
Которые тебе не понравятся. Ода смотрел на меня.
Которые мне не понравятся, повторил я, ожидая продолжения.
Король Этельстан в Нортумбрии, спокойно сообщил епископ, по-прежнему глядя мне в глаза. Он вошел в Эофервик три дня назад. Ода помедлил, как если бы ожидал взрыва возмущения с моей стороны, но я молчал. Король Гутфрит неправильно истолковал наше появление и сбежал.
Неправильно истолковал, значит, протянул я.
Вот именно.
И дал деру от тебя и Этельстана. Прям вот от вас двоих?
Нет, конечно, ответил Ода все тем же спокойным тоном. Нас сопровождали две с лишним тысячи воинов.
Навоевавшись по горло, я хотел жить в Беббанбурге, слушать, как длинные волны разбиваются о берег и как ветер вздыхает над крышей дома. Я понимал, что мне остались считаные годы, но боги милостивы. Мой сын взрослый мужчина и унаследует обширные владения, я до сих пор могу скакать на коне и охотиться, и у меня есть Бенедетта. Темперамент у нее как у перегревшейся на солнышке куницы, это верно, но она преданная и нежная и блеском своим озаряет хмурое беббанбургское небо, и я ее люблю.
Две тысячи воинов, ровным голосом повторил я. И теперь ему понадобился я?
Это верно, лорд. Ему нужна твоя помощь.
Он что, сам вторжение организовать не может? Во мне пробуждалась злость.
Это не вторжение, хладнокровно возразил Ода. Просто официальный визит. Обмен любезностями между королями.
Дан мог называть это событие как угодно, оно все равно оставалось вторжением.
И я разозлился.
Я бесился, потому что Этельстан поклялся, что никогда не вторгнется в Нортумбрию, пока я жив. И вот он в Эофервике с армией, а я по его просьбе прячусь с восьмьюдесятью тремя воинами за гребнем холма к югу от Беббанбурга. Меня подмывало отказать Оде, посоветовать ему уплыть на своем чертовом корабле обратно в Эофервик и плюнуть Этельстану в лицо. Я чувствовал себя обманутым. Я обеспечил Этельстану трон, но буквально с самого дня битвы под Крепелгейтом он делал вид, что не замечает меня. Я этому только радовался. Я нортумбриец, живу вдали от владений Этельстана, и все, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое. Но в глубине души я понимал, что покоя не будет. Во время моего появления на свет саксонская Британия разделялась на четыре страны: Уэссекс, Мерсию, Восточную Англию и мою родную Нортумбрию. Король Альфред, дед Этельстана, мечтал объединить их все в страну под названием Инглаланд, и эта мечта близилась к воплощению. Этельстан правил Уэссексом, Мерсией и Восточной Англией, оставалась только Нортумбрия. Этельстан дал мне клятву, что не покусится на нее, пока я жив. И вот теперь он вошел во главе армии в мою страну и воззвал ко мне о помощи. В очередной раз. В глубине души я понимал, что Нортумбрия обречена либо Этельстан получит ее, либо Константин присоединит к своим землям. И пусть уж лучше это будут люди одного со мной языка, саксонского, который мы называем энглийским. Вот поэтому я и повел за собой из Беббанбурга восемьдесят три воина, чтобы устроить засаду на короля Гутфрита Нортумбрийского, бежавшего от вторжения Этельстана. Солнце стояло высоко и припекало, день выдался тихий.