Чувство движения. Интеллектуальная история - Роджер Смит 28 стр.

«В настоящем же случае термин воля, который, как волшебное слово, должен раскрыть нам сокровенную сущность каждой вещи в природе, обозначает вовсе не неизвестную величину, какое-то нечто, достигнутое умозаключениями: нет, он обозначает познанное вполне непосредственно и настолько известное, что мы гораздо лучше знаем и понимаем, что такое воля, чем всякая другая вещь. До сих пор понятие воли подводили под понятие силы, я же поступаю как раз наоборот и каждую силу в природе хочу понять как волю» (там же, с. 116).

Психологически и метафизически Шопенгауэр верил в то, что писал, включив человеческое желание в причинность мира. Все понятие силы подчинено знанию воли, знанию «совершенному» и «непосредственному». Немецкому философу принадлежит замечательное утверждение: люди лучше знают и понимают, что такое воля, «чем всякая другая вещь». На этом основании Шопенгауэр приходит к впечатляющему умозаключению, что никакого «я» не существует. Так называемое «я»  это всего лишь представление воли. Что касается природы, то «единственная ее сущность в стремлении, которому не полагает конца ни одна достигнутая цель» (там же, с. 18). Рассуждение требовало понимания важности осознанного внутреннего психического движения, субъективного волевого усилия как интуиции в восприятии бытия «реальности».

Это удачно выходило за рамки узко понимаемой философии и заложило основу некоему антиполитическому мировоззрению в форме индивидуального отказа от надежды. Шопенгауэр полагал, что вера в сознательную рациональность как силу, достаточную, чтобы изменить мир, наивна. Если наука, судя по всему, обеспечивает человечество средствами для управления силами природы, то философия, считал он, учит, что силы в мужчинах и женщинах, как и в природе, демонстрируют бесцельное стремление, которое в конце концов побеждает разум. Его риторика очень выразительна: «Сила, работающая и действующая в природе, тождественна воле в нас самих», и «сама по себе она представляет столь же дикий, неукротимый порыв, как и та сила, которая проявляется в низвергающемся водопаде» (Шопенгауэр, 1910, т. 2, с. 212, 534). Как и предвидел Шопенгауэр, такая манера изложения подготовила восприятие Западом классики индуизма, литературы, которая стала известна и получила различные толкования в Европе, когда он писал свой труд. В конце XIX века заметно выросла аудитория, готовая воспринять такую метафизику воли в сочетании с восточной мудростью, и тогда в образе мыслей многих людей отразилось представление об интеграции вселенских и человеческих сил. Хорошо всем известный пример такого сочетания теософия. Кроме того, возник большой интерес к таким практикам, как йога, которая стремится к гармонии через контроль положений и движений воплощенного в теле духа.

Шопенгауэр всячески подчеркивал, что он основывает веру в порождающую, не каузальную силу воли на строгой логике. Однако его логика, в свою очередь, зависела от идеи, которую он высказал отнюдь не двусмысленно: познание воли есть непосредственная интуиция. Это познание не является ощущением, оно не приобретается посредством чего-либо, близкого шестому чувству, оно есть «совершенно непосредственное восприятие ее последовательных побуждений» (там же, с. 250). Воля воспринимается как «побуждение», то есть как движение. С философской точки зрения он понимал мировую волю, реализующую себя в материальной природе, в том числе в материальной природе индивидуальных человеческих тел, что вело к отождествлению тела и воли. (И вновь аргументация Шопенгауэра зависела от такой логики: для того, чтобы познание чего-либо стало возможным, воля должна была обернуться представлением. Для Шопенгауэра материальное физиологическое тело есть представление воли: «Это самая воля его [человека] в форме представления» (там же. с. 248). Такие суждения имели мощный эмоциональный отклик, поскольку создавали представление о тождественности тела и воли, о могуществе плоти в противовес рассудку. Действительно, когда Шопенгауэр писал об интуиции, он представал перед читателем как философ морали с определенной миссией, а не просто склонный к спекуляциям метафизик. В своих сочинениях он активно использовал данные физиологии и телесные характеристики существования воли. В процессе рассмотрения объективного представления воли в виде тела Шопенгауэр подвергал оценке положения, высказанные другими авторами о мышечном чувстве как источнике познания движения и, следовательно, воли (или же своего «я» как активной силы). Существенно, что он принял следующую идею «непосредственно дано мне тело исключительно в мускульных движениях и в страдании и удовольствии»,  таким образом выделяя восприятие чувства движения наряду с чувствами страдания и удовольствия (там же, с. 275). Однако в отличие от Мен де Бирана, которого он читал и критиковал, Шопенгауэр не допускал, что познание воли, действующей через телесные движения, является способом понимания каузальных отношений. Как уже отмечалось, Шопенгауэр считал каузальность априорной категорией, которая делает возможным суждение. Это заранее исключало мысль, что каузальность есть форма познания, происходящая из феноменалистского восприятия. Различия в позициях отражали различия в интеллектуальных контекстах. Шопенгауэр спорил с Кантом и последующими идеалистами. Биран намеревался подправить Дестюта де Траси и сенсуалистическую теорию познания, добавив к ней свою католическую веру. Оба философа полагали, что интуитивное восприятие воли больше ни к чему не сводимо. Однако Шопенгауэр перешел к философской психологии, где не было места свободе индивидуальной воли, в то время как Биран признавал философскую психологию души, которая воссоздавала христианскую веру в индивидуальную свободу воли.

Фихте, Гегель, Шопенгауэр и другие представители философии, трактующей метафизическую деятельность, каждый в своем роде создали очень сложные тексты. Поэтому с исторической точки зрения важно отметить, что наблюдалось большое количество литературы, служившей своеобразным посредником между их сочинениями и читающей публикой. В частности, труд Эдуарда фон Гартмана «Философия бессознательного» (1869) оказался весьма удачным упрощением (даже слишком удачным, как тогда говорили) идеи абсолютной силы (или воли), пребывающей в основе всех вещей[100]. Гартман, как гласил подзаголовок к его книге на английском языке, намеревался достичь «спекулятивных результатов в соответствии с индуктивным методом физической науки» (Hartmann, 1884, vol. 2, p. 168), а не рассуждать, исходя из логики разума, как это делали философы-идеалисты и Шопенгауэр. Однако результат для читателя, безразличного к тонкостям изложения, был вполне схожим. Гартман объединил дух, прогресс, бессознательное, волю, материальные и исторические характеристики окружающего мира, повторяя то, о чем уже говорили другие философы: «материя это только совокупность сил» и «волеизъявление и деятельность, таким образом, суть тождественные или взаимосвязанные понятия» Hartmann, 1884, vol. 2, p. 61). Одним из условий популярности такого мировоззрения было наличие всем понятной, само собой разумеющейся феноменологии субъективной силы и сопротивления. Гартман не рассматривал эту феноменологию, но весьма выразительно изобразил участие человека в мире действующих сил.

Немецкоязычная читательская аудитория была первой, познакомившейся с литературой, посвященной активности, которую мы обсудили в этой главе. И лишь постепенно в течение XIX века эти сочинения были переведены на другие языки и по достоинству оценены. Нет сомнения и в том, что многие образованные люди в других странах читали на немецком и по мере роста престижа немецкой системы университетского образования отправлялись учиться в Берлин, Бреслау, Бонн, Вену, Лейпциг, Гейдельберг и другие научные центры. Кроме того, философия, подчеркивающая организующее положение интуитивно ощущаемой субъективной активности, то есть философия, в которой нашлось место «чувству силы», проявилась также в иных контекстах. К этому было привлечено внимание ранее, а именно при обсуждении работы Бирана и британских исследований понятия каузальной силы. В следующей главе мы подробнее остановимся на интеллектуальных последствиях этого процесса в Великобритании в XIX веке.

Следует иметь в виду, что в то же самое время, когда философия «Дела» охватывала воображение философов и их читателей, немецкий идеализм получил широкую известность, росло и количество научной и медицинской литературы, посвященной мышечному чувству. Фактически мышечное чувство стало отдельной областью научных исследований, вызвавших оживленные дискуссии. Однако, по крайней мере, в течение XIX века это распространение научного поиска не помешало более широкой, хотя и менее тщательной дискуссии о месте чувства движения в естествознании.

Глава 8

Чувство силы

Воля и каузальная сила

В данной главе рассматривается рост популярности и распространение мировоззрений, возникших в связи с онтологией активности или, если говорить обыденным языком, в связи с понятием силы как реальности, лежащей в основе существования. Эпистемологическим условием подобных взглядов явилось феноменологическое осознание субъективной силы и сопротивления. Позднее, как о том свидетельствует корпус сочинений эпохи викторианской Англии, рассуждения о силе становились рассуждениями о субъективном чувстве движения. И это обеспечивает дальнейшее обоснование для увязывания понятий чувства движения и силы с естествознанием. Картина станет более убедительной, если мы сосредоточимся на ситуации, сложившейся в какой-то одной нации. История физиологии и психологии мышечного чувства будет рассмотрена в следующих двух главах, хотя работы Александра Бэна и Герберта Спенсера, о которых пойдет здесь речь, конечно, относятся и к тому, что будет сказано далее.

Следует иметь в виду, что в то же самое время, когда философия «Дела» охватывала воображение философов и их читателей, немецкий идеализм получил широкую известность, росло и количество научной и медицинской литературы, посвященной мышечному чувству. Фактически мышечное чувство стало отдельной областью научных исследований, вызвавших оживленные дискуссии. Однако, по крайней мере, в течение XIX века это распространение научного поиска не помешало более широкой, хотя и менее тщательной дискуссии о месте чувства движения в естествознании.

Глава 8

Чувство силы