В начале 1950-х годов Феноменолог Ханс Йонас утверждал:
«Реальность в первую очередь воспринимается в сопротивлении, которая есть составляющая опыта осязания. Ибо физический контакт это нечто большее, чем геометрический факт соприкосновения: он предполагает воздействие. Другими словами, осязание это чувство, единственное чувство, где восприятие качества обычно соединено с опытом силы, которая, будучи обратно направленной, позволяет субъекту быть пассивным; таким образом, это чувство, при котором происходит первоначальное соприкосновение с реальностью как реальностью» (Jonas, 1954, p. 516)[275].
В начале 1950-х годов Феноменолог Ханс Йонас утверждал:
«Реальность в первую очередь воспринимается в сопротивлении, которая есть составляющая опыта осязания. Ибо физический контакт это нечто большее, чем геометрический факт соприкосновения: он предполагает воздействие. Другими словами, осязание это чувство, единственное чувство, где восприятие качества обычно соединено с опытом силы, которая, будучи обратно направленной, позволяет субъекту быть пассивным; таким образом, это чувство, при котором происходит первоначальное соприкосновение с реальностью как реальностью» (Jonas, 1954, p. 516)[275].
Йонас оказывал больший «почет» зрительному чувству, благодаря его историческим ассоциациям с расстоянием и объективностью. Оно, безусловно, также всегда ассоциировалось с раскрытием реальности, о чем свидетельствуют фразы вроде «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» или «Снять покров с тайны». Тем не менее для Йонаса и некоторых современных феноменологов «реальность изначально очевидна» благодаря воплощенной силе силе активного субъекта, встречающейся с силой сопротивляющегося объекта. Ученые полагают, что без осязания и в самом деле трудно, почти невозможно получить представление о собственной воплощенности в мире. Мэттью Рэтклифф заметил: «Без зрения или слуха человек жил бы в совершенно ином эмпирическом мире, однако без осязания у человека вообще не было бы мира» (Ratcliffe, 2013, p. 132). Для Шитс-Джонстон «мы, люди, узнаем, что мы такое, двигаясь и прислушиваясь к собственному движению. Мы чувствуем свои собственные тела» (Sheets-Johnstone, 2011, p. 49).
У современных феноменологов граница между «чистой феноменологией» и «феноменологической психологией» в значительной степени размыта. Быть может, прочной она никогда и не была. Более того, в современной литературе подчеркивается не просто смысл чувственного осязания и движения в психологических или субъективный терминах, но их социальное и политическое содержание. В целом было достигнуто согласие в том, что в процессе эволюции чувства осязания и движения являются первичными сенсорными модальностями, что эти модальности появляются первыми в развитии эмбриона. Но все еще остается открытым вопрос: следует ли отсюда, что все люди во все времена имели или имеют одинаковое восприятие, вызванное чувствами движения. Относительно контактного осязания мы имеем внушительные доказательства, почерпнутые из нашей обычной жизни, что это не так. Касание глубоко связано с социальными обычаями в этом никого нет нужды убеждать. Это отражается и в языке: например, английское слово «tact» (рус. «такт») первоначально относилось к осязательному чувству или чуткому свойству восприятия, вызванному осязательной точностью, и вследствие этого приобрело значение социального «такта», «тактичности». Есть свидетельства того, что ощущение и осуществление движения могут сильно разниться и в большой степени зависят от обучения. Так, мальчики и девочки быстро учатся двигаться, бегать и бросать, но делают это по-разному. На что обратила внимание Айрис М. Янг, когда анализировала, «как бросают девочки» (Young, 1980). Осанка, конечно, тоже имеет свою историю в социальной жизни нашего «я» (Gilman, 2014, 2018).
Мнения исследователей об относительном вкладе различных сенсорных модусов в представление о реальности частично изменились из-за растущей уверенности в том, что чувства, в конце концов, неделимы или, по крайней мере, не укладываются в традиционное деление на «пять чувств». Мерло-Понти был убежден, что «первобытному восприятию неведомы эти различия касания и зрения. Лишь в дальнейшем наука о человеческом теле учит нас различать наши чувства» (Мерло-Понти, «Сомнения Сезанна», б/г, б/п). Современный музыкант Эвелин Гленни, которая, по собственному признанию, страдает не абсолютной, но «глубокой» потерей слуха, считает, что «слух это в своей основе особая форма осязания», чувствительная к вибрациям. Поэтому можно сказать, что «слышит» все тело (Glennie, 1993). По ее мнению, роль тела недооценивается при общепринятом разделении на пять чувств. Многие философы, психологи и люди искусства в равной мере выражают критическое отношение к традиционному взгляду на пять чувств как пять каналов, посредством которых «внутренний» рассудок осознает свою воплощенность во «внешнем» мире.
Как уже говорилось, важным ориентиром в этом вопросе служит пересмотр прежних положений психологом Дж. Дж. Гибсоном, который завершил свое многолетнее исследования восприятия, назвав его скорее адаптивной активностью всего организма, чем каузальной работой определенных чувственных органов и их нервных связей. Восприятие, как писал он, «совершается» и «идея, что восприятие определяется частично снаружи, а частично изнутри, есть не более чем путаница в мыслях» (Gibson, письмо 1970; цит. по: Reed, 1988, p. 237)[276]. Для Гибсона восприятие это «система, с помощью которой животные и человек буквально пребывают в соприкосновении с окружающей средой», и он называл «чувствование своего тела индивидом посредством своего же тела <> гаптической системой» (Gibson, 1966, p. 97). Кроме того, Гибсон так же, как и я, обращал внимание читателя на игру буквального и метафорического языка, связанного с осязанием.
Как уже говорилось, важным ориентиром в этом вопросе служит пересмотр прежних положений психологом Дж. Дж. Гибсоном, который завершил свое многолетнее исследования восприятия, назвав его скорее адаптивной активностью всего организма, чем каузальной работой определенных чувственных органов и их нервных связей. Восприятие, как писал он, «совершается» и «идея, что восприятие определяется частично снаружи, а частично изнутри, есть не более чем путаница в мыслях» (Gibson, письмо 1970; цит. по: Reed, 1988, p. 237)[276]. Для Гибсона восприятие это «система, с помощью которой животные и человек буквально пребывают в соприкосновении с окружающей средой», и он называл «чувствование своего тела индивидом посредством своего же тела <> гаптической системой» (Gibson, 1966, p. 97). Кроме того, Гибсон так же, как и я, обращал внимание читателя на игру буквального и метафорического языка, связанного с осязанием.
Психологи, особенно люди искусства, могут по достоинству оценить интеграцию чувств. И здесь тоже есть своя история история восхищения тем, как традиционно разделяемые чувства все же накладываются одно на другое или даже заменяют друг друга. Обычное дело почувствовать давление на барабанные перепонки или на глаза; некоторые люди говорят, что слышат благодаря вибрациям, идущим от ног и рук; яркий свет может вызвать боль; неосознанное движение глазных яблок играет свою роль в визуальном восприятии пространства; в обыденной речи мы называем красный цвет «теплым», и так далее. При явлении синестезии «возникновении ментального чувственного впечатления, относящегося к одному чувству, путем стимулирования другого чувства» наш привычный опыт принимает более удивительные и причудливые формы (Shorter OED, p. 3148). Некоторые, например, сообщали о зрительных ощущениях, получаемых посредством пальцев[277]. А композитор Скрябин в начале XX века соорудил электрическую цепь с лампочками различных цветов, соответствовавших определенным звукам[278].
С полным основанием Рэтклифф, отвечая на свой вопрос о том, «что такое осязание», утверждает, что анализ «дает нам нечто настолько неоднородное, что никакие критерии не могут объединить его разнообразные характеристики и в то же время исключить характеристики других чувств» (Ratcliffe, 2012, p. 415). Таким образом, описания осязательного чувства приближаются к пониманию чувства воплощенности: осязание находится не внутри тела, оно есть чувство тела, а чувство тела основа особого чувства движения. Воплощенное «я» предстает в таком случае как интегрированный чувственный орган: «Не существует одного четко очерченного органа осязания, им является движущееся человеческое тело» (Ratcliffe, 2012, p. 427)[279]. Схожими были и рассуждения Шитс-Джонстон. Для нее способность двигаться и чувствовать движение, будь то мышечное чувство или осязательный контакт, дается человеку самой жизнью. «На самом фундаментальном уровне субъективный опыт имеет тактильно-кинестетическую природу. Это опыт собственного тела и телесного движения, опыт живой формы» (Sheets-Johnstone, 2011, p. 376). Вследствие этого трудно рассматривать осязание как одно из пяти равноправных чувств, а чувство движения как шестое чувство. Все чувства предполагают воплощенный «контакт» с окружающим, хотя и осуществляемый по-разному. Осязание выступает как прототип вовлеченности в процесс жизни, и в этой вовлеченности различие между буквальным и метафорическим значением «контакта» или «касания» стирается.
Дескриптивное знание сенсорного осознания, формально разработанное феноменологическим методом «вынесения за скобки» интуитивного восприятия объектов, на которые указывает осознание, ставит под вопрос отнесение осязания (и в том числе кинестезию) к «чувству» или даже к классу чувств. Традиционный набор из пяти чувств существует параллельно обыденному знанию безграничности осязания. Если психологический анализ расчленяет мир (если Шалтай-Болтай всё-таки свалился во сне), наша обычная речь может его «собрать». Осязание и чувство движения являются чувствами в том смысле, что они воплощают существование в мире или же, проще говоря, воплощают саму жизнь. Как утверждал Пабло Моретт: «Жизнь определяется свойством осязать, быть осязаемой и ощущать собственное тело как сбалансированный организм, способный двигаться» (Maurette, 2018, p. 51).
Илл. 12. Передвигающиеся ноги. 2019. Ощущения собственного движения
Илл. 12. Передвигающиеся ноги. 2019. Ощущения собственного движения
Таким путем мы возвращаемся к размышлениям, сделавшим нашу историю чувства движения историей чувства активности активности, познаваемой в усилии, а также, постфактум в движении. Соответственно, одной из отправных точек этой истории стала метафизика действия раннего нового времени в работах Спинозы и Лейбница (глава 2), затем чувство движения оказалось связанным с языком «Дела» (глава 7). Психологи и философы, такие как Биран, Бэн, Бергсон и Джеймс рассматривали биологическую нервную систему как инструмент активности, относя познание к деятельности. Многие исследователи, работающие в современной нейропсихологии, также приняли категорию активности, а не ощущения или познавательной способности за основу для движения вперед[280].