Литовско-польские дворяне оказываются у Булгарина людьми с запутанной идентичностью, испытывающими трудности в определении того, что является для них отечеством. В этом Булгарин знаменательным образом совпадает с Д. П. Бутурлиным, который пишет, что «узы благодарности, привязавшие его [литовский народ] к Российскому Престолу, не могли заменить любви к отечеству, которая одна только в состоянии произвесть чудеса усердия»[209]. Булгарин рисует достаточно драматичную ситуацию раскола внутри страны и даже внутри одной семьи[210] графов Мориконских. Автор производит эту фамилию от фамилии реальных литовских (итальянских по происхождению) графов Морикони, родственников Радзивиллов и Тизенгаузенов, которых описывает гр. София Шуазель-Гуфье[211].
Сыновья Мориконского Адольф и Эдуард ждут прихода Наполеона («Наконец мы дождались!») и собираются к нему присоединиться, но до времени скрывают от отца свои намерения (Ч. 2. С. 3132). Племянники другого героя Шмигайло воевали на стороне Наполеона в Испании и теперь будут воевать против России. Ситуация в Литве оказывается в какой-то мере обратной по отношению к русской: в русских губерниях «старики» настроены профранцузски, новое же поколение, как уже говорилось, ярые патриоты; в Литве старшее поколение (в лице старого графа) более мудрое, так как испытало благодетельность русского правления[212]. Мориконский, прочитав письмо своего поверенного о бесчинствах французов, предсказывает гибель Наполеону и с возмущением восклицает: «И после этого французы упрекают нас в равнодушии, в холодности! Имущество наше разграблено, поселяне разогнаны по лесам, дворянство лишено всех средств к существованию, и кем? Теми, которые называются нашими друзьями и велят звать русских врагами!» (Ч. 2. С. 117). Для Булгарина это служит лишним доказательством тщетности надежды поляков на Наполеона. Романтическими мечтами (их характер не уточняется, но вполне очевидно, что речь идет о восстановлении целостности и независимости Речи Посполитой в границах 1772 г.) заражены в романе молодые люди, учившиеся за границей («подпрапорщикам и студентам» «Северная пчела» приписывает потом и инициативу восстания 1830 г.[213]). Женщины в романе судят поженски, они обожают императора Александра[214] и вместе с тем увлечены мыслью о приходе французских и польских войск, «только с тем условием, чтобы наш добрый император Александр не имел никакой неприятности!» (Ч. 2. С. 1112). Все же женщины симпатизируют русским не только на словах: Мориконская и Ромбалинская активно помогают Выжигину спастись из плена.
Однако по ходу повествования оказывается, что романтический польский патриотизм это скорее исключение, литовцы в своем большинстве не хотят воевать. С юмором описывается история литовского полка, который формирует Ромбалинский (Ч. 2. С. 195208). Полк из 35 солдат и унтер-офицеров (большинство которых дворовые хозяина) не может противостоять даже мародерам, а офицеры, хотя и числятся, не хотят являться на службу до окончания полевых работ (Ч. 2. С. 201). Ср. у Сегюра: «Он [Наполеон] рассчитывал на четыре миллиона литовцев, но к нему присоединились лишь несколько тысяч. Их ополчение, которое он оценивал в 100 тысяч, выделило ему почетную гвардию; за ним следовали три всадника»[215]. Из этих описаний очевидна справедливость заключения жены Ромбалинского: «Полк мужа моего существовал на бумаге . Подвиги нашего полка ограничивались военными движениями по двору и разъездами по корчмам нашего имения, а наши герои проливали только кровь баранов, храбро убиваемых на жаркое!» (Ч. 4. С. 4950).
Однако по ходу повествования оказывается, что романтический польский патриотизм это скорее исключение, литовцы в своем большинстве не хотят воевать. С юмором описывается история литовского полка, который формирует Ромбалинский (Ч. 2. С. 195208). Полк из 35 солдат и унтер-офицеров (большинство которых дворовые хозяина) не может противостоять даже мародерам, а офицеры, хотя и числятся, не хотят являться на службу до окончания полевых работ (Ч. 2. С. 201). Ср. у Сегюра: «Он [Наполеон] рассчитывал на четыре миллиона литовцев, но к нему присоединились лишь несколько тысяч. Их ополчение, которое он оценивал в 100 тысяч, выделило ему почетную гвардию; за ним следовали три всадника»[215]. Из этих описаний очевидна справедливость заключения жены Ромбалинского: «Полк мужа моего существовал на бумаге . Подвиги нашего полка ограничивались военными движениями по двору и разъездами по корчмам нашего имения, а наши герои проливали только кровь баранов, храбро убиваемых на жаркое!» (Ч. 4. С. 4950).
В Литве нет народной войны, и это составляет яркий контраст с собственно русской территорией: «Особенно от Смоленска удостоверились они [французы], что здесь их ожидает народная война» (Ч. 3. С. 72)[216]. Отчасти это объясняется различиями в национальном характере. Выжигин, побывавший в Литве, подчеркивает этот контраст в разговоре с крестьянами: «Ведь только от Смоленска началась коренная Россия. Здесь мы все готовы умереть за Веру, Царя и отечество, за нашу Русь православную, а там, за Смоленском, народ другой, тихий и боязливый, разбежался по лесам и не встретил француза так, как вы встречаете, в колья и рогатины» (Ч. 3. С. 6061). Но главное объяснение кроется, по Булгарину, в исторических обстоятельствах и в бедности земли. Сложными были и взаимоотношения внутри польского общества: «коронные поляки» были склонны смотреть на литвинов как на «младших». Болезненность этого обстоятельства подтверждается и статьями «Северной пчелы». Так, в «Размышлении о нынешней польской революции» сказано, что до присоединения к России «мы, литовцы, были всегда в угнетении»[217], однако в отличие от Польши у Литвы всегда были «монархические правила»[218]. Трагизм ситуации усугублялся тем, что и в России поляки и литвины не чувствуют себя равными с русскими, к ним относятся в лучшем случае с подозрением. В романе имеется специальное рассуждение о том, почему русские женятся на польках, а поляки на русских не женятся: «Поляк, заехав в Россию, не имеет никакого значения и принимается или вроде просителя, или как будто из милости» (Ч. 2. С. 17). Ср.: «В присоединенных провинциях, при женитьбе мало обращают внимание на происхождение жениха, и более уважают его личное значение, слишком преувеличиваемое нами», по словам графа Мориконского (Ч. 2. С. 1617).
Литва обрисована в романе как бедная, несчастная страна, которую грабят и русские, и французы: «Наша Польша, как горох при дороге: каждый щиплет, да еще и спасибо не скажет» (Ч. 2. С. 37). Бесчинства наполеоновской армии в Литве описаны в романе ярко и на многих страницах (см., например: Ч. 2. С. 110115), но при этом подчеркивается, что вестфальцы и баварцы (которых литовские крестьяне у Булгарина называют «безпальцы и поварцы») гораздо хуже французов. Знаменательно, однако, что грабеж населения объясняется неустройством в армии и отсутствием снабжения, что вынуждает солдат грабить (эту же причину называет и Сегюр: «Армия должна была или умирать с голоду, или грабить наших союзников»; «Мы [французское командование] были рассерженны при виде грабителей и хотели, чтобы они понесли наказание, но когда у них отнимали хлеб и скот и они медленно уходили, порой глядя на нас голодным и отчаянным взором, а иногда и плача, мы добычу отдавали назад»; «Несколько солдат Молодой гвардии уже умерли от голода»[219]).
С точки зрения литвинов, Литва европейская страна, а русские только приближаются к цивилизации (ср. рассуждения о красоте и обходительности польских женщин[220]). Однако Наполеон считает, что Литва это Азия, даже «более Азия, нежели Испания и Африка» (Ч. 2. С. 87), и относится к этой стране потребительски: «Литва вооружится по первому моему слову, и этим новым войском я заменю убыли в моей армии, не имея нужды требовать новых усилий от Франции и от моих союзников» (Ч. 2. С. 8081). Французские офицеры, с восторгом говоря о храбрых поляках, сожалеют, что им досталась такая грязная и неустроенная земля. У них рождается даже замечательный проект: отдать эту никчемную землю жидам (!)[221], а поляков переселить в лучший климат в Италию или Испанию (Ч. 2. С. 69). При этом польская территория (земля Герцогства Варшавского) и Литва, с их точки зрения, друг от друга не отличаются[222].
С точки зрения литвинов, Литва европейская страна, а русские только приближаются к цивилизации (ср. рассуждения о красоте и обходительности польских женщин[220]). Однако Наполеон считает, что Литва это Азия, даже «более Азия, нежели Испания и Африка» (Ч. 2. С. 87), и относится к этой стране потребительски: «Литва вооружится по первому моему слову, и этим новым войском я заменю убыли в моей армии, не имея нужды требовать новых усилий от Франции и от моих союзников» (Ч. 2. С. 8081). Французские офицеры, с восторгом говоря о храбрых поляках, сожалеют, что им досталась такая грязная и неустроенная земля. У них рождается даже замечательный проект: отдать эту никчемную землю жидам (!)[221], а поляков переселить в лучший климат в Италию или Испанию (Ч. 2. С. 69). При этом польская территория (земля Герцогства Варшавского) и Литва, с их точки зрения, друг от друга не отличаются[222].
Все же среди булгаринских литвинов имеются и подлинные русские патриоты. Это воспитатель возлюбленной Выжигина Лизы Ромуальд Викентьевич Шмигайло[223], скромный петербургский чиновник из польской шляхты. В отличие от отца и брата, которые, живя в Литве, сумели составить себе капитал, он не смог продвинуться в Петербурге по службе далее чина титулярного советника, хотя своей честностью и трудолюбием составляет выгодный контраст русским чиновникам-взяточникам. В сюжетном плане командировка Шмигайло в Литву в качестве провиантского чиновника перед самым началом боевых действий дает возможность автору показать недостатки в снабжении французской армии, а также поведение французов в Польше. Шмигайло не изменяет присяге, хотя с ним беседует сам Наполеон и предлагает ему выгодную должность во французской армии. На слова племянника наполеоновского офицера: «Говорят, что вся Литва ожидает нашего пришествия, что горят нетерпением соединиться с нами, и что поселяне уже вооружаются и собираются по лесам», Шмигайло возражает: «Кто тебе сказал это, тот немилосердно солгал . Литва очень довольна своим положением и не желает никакой перемены» (Ч. 2. С. 5455)[224].
Однако в условиях Польского восстания, когда «Выжигин» вышел из печати, подобные утверждения звучали почти насмешкой. Ревниво-настороженное отношение к Польше, которое утвердилось в русском обществе в александровскую эпоху, в 18301831 гг. вновь сменилось враждебным. Лучшее тому доказательство стихотворения Пушкина «Перед гробницею святой», «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», где «кичливый лях» и «верный росс» противопоставлены вполне однозначно[225]. Польское восстание свело на нет усилия Булгарина изменить своим романом отношение к полякам и вызвать симпатии к ним, представив в «Выжигине» трагизм их положения в 1812 г. В романе Загоскина польская тема решена гораздо проще в «Рославлеве» имеются два польских типа: кичливый и вполне стереотипный польский пан, унижающий русского офицера, назначенного к нему на постой, и добродушные весельчаки, проявляющие по отношению к русскому самое широкое гостеприимство. Однако характерно, что офицер и его денщик принимают этих охотников за разбойников и стремятся спастись бегством подозрение во враждебности доминирует и здесь.