Дэниел наконец осмелился вынуть из сумки фонарик, включил его и направил луч света в коридор. Свет был слабым и бледным он специально выбрал дешевый светодиодный фонарик, чтобы его свет был меньше заметен, но его было достаточно, чтобы осветить и черную дверь, и белый крест, и бронзовый замок.
Элиза?
Он не слышал никаких звуков, свидетельствующих о том, что Бран уже вернулся из сада, но Дэниел по-прежнему говорил тихо. Царапанье определенно стало громче. Дыхание стало алчущим и отчаянным. Дэниел опустил сумку и начал рыться в ней.
Подожди еще немного, Элиза. Сейчас я тебя выпущу.
Он нашел бутылку с водой, открутил крышку и опустился на колени у двери. Кристаллы соли ярко блестели в свете фонарика, и Дэниел залил их водой. Это было единственное, что он мог придумать, чтобы удалить всю соль с шероховатой поверхности камня. Он вылил целых два литра воды, а затем рукой смахнул жидкость в сторону.
Вздохи прерывались звуками причитающих всхлипов. Пальцы заскребли под дверью в поисках щели. Дэниел отбросил пустую бутылку и достал из сумки последний предмет: молоток. Эту часть его плана выполнить тихо было невозможно. Он прицелился и ударил по замку. Он почувствовал мощную отдачу в руку и плечо, но металл с грохотом отвалился. Дэниел отодвинул замок ногой, затем потянулся к ручке.
Шум внутри утих. Дэниел представил, как Элиза ждет по другую сторону двери, надеясь, что через несколько мгновений окажется на свободе. Он повернул ручку. Металл издал ужасающий скрежет, ручка впервые за двести лет повернулась, и щелкнула, освободившись, защелка. Дэниел распахнул дверь и отступил, чтобы призрак мог выйти на свободу.
Но ничего не произошло. Дэниел поднял фонарик и направил его в черный проем двери. Его луч выхватил из тьмы два фута каменного коридора, затем узкую лестницу, ведущую в темноту. С другой стороны двери не было никого ни призрака, ни человека.
Может, она уже прошла? Может, было достаточно открыть дверь, чтобы дать ей покой? Он вытянул шею, чтобы заглянуть в коридор, но винтовая лестница уходила из виду.
Элиза?
Инстинкт умолял Дэниела отступить, но он все равно перешагнул порог. Воздух внутри башни был намного холоднее. Когда он выдыхал, изо рта шел пар, а каменные стены стояли покрытые крошечными кристаллами льда. Дэниел коснулся одного и вздрогнул, когда холод проник сквозь кожу.
Он не мог уйти, не убедившись, что призрак на свободе. Поднявшись на первую ступеньку, он остановился, прислушался, затем поднялся еще на одну ступеньку, на третью и на четвертую. Лестница в башне не была высокой в отличие от остального здания. В извилистом коридоре не предусмотрели окон, а стены были голыми. Узкие и крутые ступени вели вверх под таким углом, что Дэниел несколько раз боялся промахнуться.
Это не комната для гостей, это обитель узника.
Чем выше он забирался, тем холоднее становилось. Свистел ветер, задувая сквозь крошечные трещинки в камне, и этот свист складывался в заунывную мелодию. Дэниел продолжал светить фонариком по стенам и ступеням и все время был настороже, чтобы не пропустить ни призрака, ни Брана, если он вдруг возникнет позади. Ему уже стало казаться, что лестница не закончится никогда. Мышцы ног болели, и жар внутри боролся с холодом снаружи. Он пытался вспомнить, какой высоты была башня, когда он смотрел на нее снаружи. Она не намного возвышалась над крышей, но уж точно не такая высокая слишком долго он понимался по лестнице.
Затем фонарик осветил еще один темный дверной проем впереди. Дэниел ускорил шаг и ворвался в помещение наверху башни. Дышать ему стало больно, губы щипало от мороза, который превращал влагу на губах в льдинки. Он направил свет в помещение, медленно двигаясь вперед и пытаясь понять, что за диковинные предметы ожидают его там.
Затем фонарик осветил еще один темный дверной проем впереди. Дэниел ускорил шаг и ворвался в помещение наверху башни. Дышать ему стало больно, губы щипало от мороза, который превращал влагу на губах в льдинки. Он направил свет в помещение, медленно двигаясь вперед и пытаясь понять, что за диковинные предметы ожидают его там.
Комната в башне была круглой и не более десяти футов шириной. У стены лежала куча одеял и подушек, представлявших собою грязную постель. Прижавшись боком к камню у противоположной стены, лежало пустое ржавое ведро. Рядом сложены в стопку два небольших романа. Узкое окно обрамляли очень толстые шторы такие старые, что были похожи на тряпку.
Окно! Он выключил свет и выругался себе под нос. Если Бран смотрит в сторону дома, он наверняка заметит свет фонарика Дэниела. Оставалось только молиться, чтобы владелец особняка остался сидеть лицом к коттеджу.
Элиза?
В крошечной комнатке ей негде было спрятаться. Он бы предположил, что ее призрак невидим, но ведь он несколько раз видел ее в окне.
В пространстве что-то чувствовалось. Щурясь от тусклого лунного света, пробивающегося через окно, Дэниел попытался определить, почему у него по коже бегут мурашки. Кровать была такой маленькой, что взрослый навряд ли мог в ней улечься, даже поджав ноги. Он опустился на колени и стянул одеяло. Слой покрывавшей его пыли был таким же толстым, как и тот, что устилал каменный пол. Под подушкой лежал небольшой предмет, и Дэниел, чувствуя вину за то, что вторгается в чье-то личное пространство, поправил разложившийся комок из ткани и перьев.
Под подушкой была спрятана кукла, сшитая вручную из ткани. У нее были косенькие глазки, и на голове почти не осталось волос, сделанных из шерстяных ниток. Даже после столь долгого забвения было видно, что куклу очень любили. В тех местах, за которые ее держали, где гладили и сжимали в объятиях, вылезли нитки. Это была детская комната.
Он повернулся к ведру. Под покрывающей все пылью внутри лежал темный порошок. Дэниел провел пальцем по порошку и потер между указательным и большим пальцами. На ощупь он был зернистым и имел странную, почти маслянистую консистенцию.
Уголь. Он отпрянул, лихорадочно вытирая пальцы о джинсы. Это было ведро, в котором хранились обгоревшие кости Аннализы.
Две книги на полу были маленькими. Одна художественная. Вторая Библия. Дэниел повернулся к окну. Деревянные ставни остались открытыми. Шторы были изъедены молью и возрастом до ветхости. Но сто лет назад они были отличной защитой от солнца, не позволяя свету проникать внутрь.
Значит это комната Аннализы. Внутри у Дэниела вспыхнуло отвращение, опалив желудок. Его охватила дрожь. Миссис Киршнер сказала, что Элиза была доброй, хотя и застенчивой, женщиной, которая любила свою дочь. Если это правда, то почему Аннализа была изолирована в таком помещении, которое едва ли лучше тюремной камеры? Кровать была старой. Должно быть, она провела здесь месяцы, если не годы, в этой комнатушке.
Неуверенность Дэниела превратилась в панику. Он чувствовал себя так уверенно, когда составил свой план. Он был убежден, что Бран воплощение зла, а Элиза заслуживает освобождения. Теперь он не знал, что и думать, но дверь в башню уже была открыта, и замок невозможно поставить на место.
В маленьком пространстве эхом разнесся шум по камню скребли ногти. Сердце Дэниела упало, когда он повернулся к открытому входу его единственному спасению из тюрьмы.
Там было пусто. Дэниел сглотнул и нерешительно шагнул к двери. Царапанье нарастало, но определить его источник казалось невозможным: звук будто раздавался отовсюду перед ним, сбоку, сверху и снизу сразу. Лунный свет освещал комнату в башне, но доходил лишь до первых двух ступеней лестницы.
Выходи, идиот! Убирайся! Он сделал еще один шаг вперед. Пока он подходил, дверь начала сдвигаться. Нервы были напряжены, и Дэниел бросился к выходу. Он опоздал лишь на секунду дверь с грохотом захлопнулась.
Удар был невероятно громким. Дэниел закричал, но его крик потонул в отзвуках грохота. Он прижал руки к ушам и шагнул назад, споткнулся о кровать и ударился о стену.
Элиза не ушла. Ужас сковал внутренности. Ему как будто сдавили грудь, и сердце было готово разорваться, а каждый вдох грозил сломать ребра. Он переводил взгляд с двери на окно и обратно. С его стороны на двери не было ни замка, ни ручки она была спроектирована так, чтобы предотвратить побег. Он представил себя новой жертвой башни, упрятанным и запертым в ловушке навечно. Представил, как будет сидеть здесь годами, выглядывая в окно и царапая дверь. Домашнее животное Крейвен Мэнора, его темный секрет. Его никто и никогда не найдет.
Элиза не ушла. Ужас сковал внутренности. Ему как будто сдавили грудь, и сердце было готово разорваться, а каждый вдох грозил сломать ребра. Он переводил взгляд с двери на окно и обратно. С его стороны на двери не было ни замка, ни ручки она была спроектирована так, чтобы предотвратить побег. Он представил себя новой жертвой башни, упрятанным и запертым в ловушке навечно. Представил, как будет сидеть здесь годами, выглядывая в окно и царапая дверь. Домашнее животное Крейвен Мэнора, его темный секрет. Его никто и никогда не найдет.
Нет. Нет. Нет. Слово пронеслось в его голове так громко, что ему пришлось открыть рот, чтобы оно могло вырваться наружу: «Нет!»
Дэниел подошел к окну. Фонарь казался холодным в дрожащих пальцах. Он знал, что из его коттеджа открывается панорамный вид на башню, но не видел его в тусклом лунном свете. Он даже не знал, осталась ли Аннализа у дома, когда он не ответил ей на стук, и продолжает ли Бран наблюдать за ней. Но ему пришлось попробовать.
Он включил фонарик и направил его в сторону дома. Луч был слабым. Он едва мог видеть круг, который он оставляет, но он молился, чтобы этого было достаточно, чтобы привлечь внимание Брана, и он водил лучом по деревьям.
Заключаю сделку с дьяволом, чтобы спасти душу. Его бабушка однажды сказала ему эту фразу, когда подписывала бумаги о согласии на химиотерапию. Эти слова теперь казались Дэниелу более реальными и еще более ужасными. Он умолял убийцу спасти его от смерти.
Скребущие и царапающие звуки слышались все ближе. Кожу Дэниела покалывало от напряжения, как будто через него шел слабый электрический ток. Он продолжал водить лучом в направлении коттеджа, спрятавшегося среди деревьев, вопреки надежде, что Бран повернется, чтобы посмотреть на башню. Сквозь скребущие звуки были слышны хриплые, сухие вздохи.
От ужаса Дэниел застыл на месте. Его пальцы так сильно дрожали, что дрожал и свет, пока не стал практически бесполезным. Он боролся с желанием повернуться и осмотреть комнату, но он боялся потерять фокус. Что-то глубоко внутри него подсказывало, что отворачиваться от окна нельзя очень опасно.