Петя, зажигай спички! О чёрт, у него же плечо прострелено!
Как? Откуда?!
Новая спичка.
Мой браунинг!.. Пустой!.. Петя, свети!..
Щелчок обоймы.
Я всё расстреляла.
За дверью меж тем раздались команды, кто-то повелительным голосом распоряжался:
Отделение, за мной!..
Федя, несмотря на боль и туман в глазах, узнал этот голос.
Илья Андреевич Положинцев.
Судя по всему, его узнали и остальные.
Ирина Ивановна метнулась к дверям.
Илья Андреевич!..
Шаги многочисленных ног замерли.
А потом дверь приоткрылась. Не распахнулась, а именно приоткрылась, в щель ударил луч электрического фонаря.
Илья Андреевич протиснулся внутрь.
Боже всемогущий!.. только и смог он сказать.
Скорее, Илья Андреевич, Солонов ранен!..
Ох ты ж!.. Бежим, бежим скорее бунтовщиков тесним, доктор Иван Семёнович развернул перевязочный пункт наверху!..
Две Мишени, по-прежнему держа Фёдора на руках, бросился к выходу. Уже с порога Федя обернулся подвал был совершенно пуст. Никакой машины в нём не было кирпичные стены да штабеля каких-то ящиков. Ничего больше.
Дальнейшее слилось для Феди Солонова в сплошной неразличимый калейдоскоп. Вот он очутился на перевязочном пункте; вот усталый, но, несмотря ни на что, державшийся бодрячком доктор Иван Семёнович обработал ему рану, извлёк пулю, изумлённо поднял бровь:
Вот уж не ожидал тут этакую увидеть!.. Старая знакомая, японская «арисака», две с половиной линии, чуть больше Что случилось, Константин Сергеевич? Где мальчишку зацепило? И как? Его ж навылет должно было прошить!..
Не знаю, Иван Семёнович, видать, через доску ударило неуверенно проговорил Две Мишени.
Хм ну, может, и через доску Пулю-то эту я с закрытыми глазами узнаю сколько их повытаскивать пришлось Ничего, воитель Феодор, повезло тебе, полежишь в госпитале, до свадьбы заживёт!.. Неглубоко совсем пуля зашла-то, видать, и впрямь пробила что-то сперва Подожди тут, кадет, подожди чуток перенесём тебя в палату Слава богу, помощь вовремя подоспела Семёновский полк выручил!..
Хм ну, может, и через доску Пулю-то эту я с закрытыми глазами узнаю сколько их повытаскивать пришлось Ничего, воитель Феодор, повезло тебе, полежишь в госпитале, до свадьбы заживёт!.. Неглубоко совсем пуля зашла-то, видать, и впрямь пробила что-то сперва Подожди тут, кадет, подожди чуток перенесём тебя в палату Слава богу, помощь вовремя подоспела Семёновский полк выручил!..
Иван Семёнович отошёл его забот требовали другие раненые. Две Мишени и Ирина Ивановна с Петей и мрачным, как на похоронах, Костей сгрудились вокруг поставленных на козлы носилок, где лежал Фёдор.
Что случилось? Получается, что мы дома? Ирина Ивановна извлекла свой браунинг, осмотрела. Ого не одну обойму я расстреляла, а десятка два, наверное. Если не три, судя по гари.
Больше, мельком взглянул подполковник. Это, сударыня, вы сотни две патронов выпустили, не меньше. Я, кстати, тоже.
От кого же мы отстреливались? тихо проговорила Ирина Ивановна. И где? И почему я ничего не помню?
Я тоже не помню, сообщил Петя Ниткин, хотя его никто ни о чём не спрашивал.
Костик только буркнул, что он, мол, как и все.
Константин Сергеевич! В вестибюль вбежал запыхавшийся Коссарт, в руках винтовка. Слава богу! Живы!.. И Ирина Ивановна!.. О! Федя, Солонов! Господи боже!..
С ним всё хорошо, рана нетяжёлая. Как обстановка, Константин Фёдорович? Где остальная рота?
Всё хорошо, Александр Дмитриевич всех вывел. Семёновцы подошли, бунтовщики бегут. Вам, я смотрю, Константин Сергеевич, тоже досталось? Китель прострелен!..
Китель?.. Две Мишени глянул на левый рукав. Точно
И справа тоже!.. Воистину, уберёг Господь!..
Воистину, вздохнул Константин Сергеевич. Ну, идёмте, капитан. А вы, Ирина Ивановна, он обернулся, мы должны ещё поговорить обо всём.
Вот что, господа кадеты, одними губами сказала госпожа Шульц, обхватывая за плечи и Костю, и Петю так, что все они нагнулись к лежащему Фёдору. Никому, ни одной живой душе обо всём, что с нами приключилось, ни слова! Ни полслова, ни четверть слова! Даже на исповеди!.. Потому что, просочись хоть что-то, не миновать нам скорбного дома до конца дней наших. Всё ясно?
Ясно, Ирина Ивановна, солидно ответил Петя. Костя Нифонтов помолчал, глядя в пол, потом нехотя выдавил:
Ясно
Федя Солонов лежал в чистой госпитальной постели и смотрел в потолок. Рядом устроился верный Петя Ниткин и вслух, с выражением, читал другу «Двадцать лет спустя».
Плечо заживало, и заживало хорошо. Побывали у Феди и родители, и сёстры; и ещё каждый день дядька-фельдфебель, улыбаясь в усы, приносил изящные конвертики от Лизаветы.
С Лизаветой и её семейством всё было хорошо, хотя страху они натерпелись. Погромщики накатились было на их дачу, сторож Михей немедля сбежал, однако сама Варвара Аполлоновна Корабельникова, не растерявшись, использовала по назначению «американскую автоматическую дробовую магазинку Браунинга», купленную при первой встрече Фёдора с Лизой. Нападавшие разбежались. Лиза клялась, что видела среди них Йоську Бешеного.
По всему корпусу стучали молотки и топоры, пахло свежей краской. Заштукатуривались следы пуль на стенах, вставлялись стёкла.
С мраморных и паркетных полов смыли кровь.
Где-то по окрестным кладбищам хоронили убитых бунтовщиков. Были погибшие и среди кадет, особенно старших возрастов.
Федя лежал и смотрел в потолок. И видел он не слегка пожелтевшую побелку, не едва наметившуюся тёмную трещинку в углу, а широкую Неву и Троицкий мост, прозванный «Кировским», и обтекаемые жёлто-синие трамваи, неспешно взбирающиеся по пологому его изгибу. Странные, непривычные автомоторы, трепещущие всюду красные флаги, будки с телефонами-автоматами, позвонить по которым стоило две копейки, заполненные народом улицы
Да, Костьку Нифонтова можно было понять.
Петя остановился, поднял глаза от книги.
Федь? Ты слушаешь?
Думаю я, честно ответил Фёдор. Про сам знаешь что.
Петя вздохнул, закрыл «Кракена».
Я тоже думаю. И ещё думаю, где же мы были ну, пока тут не оказались. Константин Сергеевич говорил думал, браунинг свой никогда не отчистит. От кого-то мы знатно отстреливались
Вот только от кого? И были ли мы там? В их 1917-м?
Были, уверенно сказал Петя. Пуля твоя откуда взялась? Значит, с кем-то дрались, и всерьёз.
А машина куда исчезла? Что твоя наука говорит?
Петя вздохнул.
Наука говорит это невозможно. Время, перенос туда-сюда ещё могу представить. Но чтобы машина сама себя перенесла?.. Но вообще, Федя, это ж здорово, что мы там побывали. Я столько повыписывал себе!..
Молодец, рассеянно сказал Федя. Он подумал о пуле о длинной пуле с закруглённой головкой, что весёлый доктор Иван Семёнович принёс ему на память. Конечно, в России продаётся всякое оружие, может, и «арисака» попалась. Но главное что им удалось и что нет? Почему осталась его рана, порванная и изрядно грязная одежда, пороховой нагар на пистолетах, а воспоминаний никаких, ни у кого? И ещё они вернулись в тот же день декабря своего 1908 года, чуть ли не в тот же момент, ну, может, на час позже. Совершенно не так, как предсказывал профессор Онуфриев, совсем не так!..
Фёдор сказал об этом вслух, и Петя Ниткин немедля расцвёл. Он, само собой, тоже это заметил и уже начал думать.
Так ты ж не знаешь, как там у профессора всё придумано было! не выдержал Федя. Петькина самоуверенность порой бесила даже лучшего друга.
Не знаю, сознался Ниткин. Я кое-что из его математики стянул, он покраснел, но, чтобы разобраться
Так спроси у того, кто здесь машину эту ставил, сердито сказал Фёдор.
У кого?
У Ильи Андреевича, само собой! У Положинцева!..
А ты с чего так решил?
Так больше некому!
Как это «некому»? удивился Петя. Илья Андреевич, конечно, первым в голову приходит, потому что физик
А кто ещё в подвалах корпуса мог разгуливать?
Кто угодно, строго сказал Петя. Кто угодно мог, если узнает про потерну и отыщет в неё вход. Потому что мы ж так и не знаем, куда она точно выходит и где заканчивается!
Всё равно он, с уверенностью сказал Федя. Вот увидишь!
А чего ж тут видеть? Я пойду и сам спрошу!
А он откажется от всего. Доказать-то нечем!
Ну вот ты сам понимаешь, что нечем.
Петь но ведь так же нельзя!
Чего нельзя?
Молчать нельзя! Делать вид, что ничего не случилось, нельзя!
Нельзя. А что ты сделаешь? Куда пойдёшь? Кому расскажешь и зачем? И что потом будет? Я вот, пока у профессора сидел, много чего себе на заметку взял. Надо с тем же Ильёй Андреевичем поговорить про телефоны те же, к примеру
Федя застонал.
Так он же сам оттуда!
Может, и оттуда. А может, и нет. Но телефоны новые всё равно нужны. И радио. И винтовки. Я вот прочитал, что оружейник наш один, Владимир Григорьевич Фёдоров, новую самозарядную винтовку создаст, «автомат Фёдорова». И будет он неплохим, только делать сложно будет на заводах, точность обработки потребуется. Можно ему подсказать кое-что, незаметно так.
Эта мысль Феде понравилась.
Винтовка Мондрагона, конечно, есть, но автомат Фёдорова лучше, как я прочитал, продолжал Петя. А вообще вообще нам надо быть готовыми. Путь к нам они открыли.
Так ведь помогли! Разве лучше было б, погибни Пушкин?
Кто-то помог. А кто-то и навредить может, учительским тоном заявил Ниткин. Но вообще мы об этом потом подумаем, ладно? Тебе лежать надо! Так, где я остановился?..
Продолжить ему не удалось появились Две Мишени с госпожой Шульц.
О, Петя! Как хорошо с твоей стороны читать раненому товарищу!.. Ирина Ивановна пододвинула табурет. Мы так и знали, что тебя тут найдём.
Только Костю Нифонтова не найти никак, заметил подполковник. Прячется. Злится.
Так он остаться хотел, Константин Сергеевич, сказал Фёдор. Вот и злится. Что ж тут удивительного?
Удивительного ничего нет, а вот болтать он может начать, строго сказала Ирина Ивановна. Обижен он на нас очень.
А начнёт язык распускать и себя погубит, и нас, заметил Две Мишени.
А что же сделать можно? Федя приподнялся на подушках; неловко было валяться перед учителями, тем более что «рана совсем лёгкая, царапина», как он уверял в письмах и родным, и Лизавете.
Убеждать. Говорить. Не оставлять одного. Ему сейчас очень хочется всё кому-то выложить, душу облегчить, очень серьёзно сказала Ирина Ивановна. Я бы ещё его семье написала
Федя с невольным стыдом подумал, что папа ведь обещал помочь капитану Нифонтову; надо напомнить, напомнить обязательно!.. Вот прямо сейчас!..