Федя Солонов ехал на автомоторе. Автомотор назывался «Волга». ГАЗ-21, уточнил неугомонный Петя Ниткин, хотя зачем ему эти сведения, он и сам сказать не мог. Внутрь они набились прямо как дрова в телегу сидели друг на друге.
Все правила нарушаем, вздыхал Николай Михайлович. И то верно на переднем сиденье оказались Ирина Ивановна с донельзя мрачным и надутым Костей Нифонтовым, а позади Две Мишени и они с Петей. Мария Владимировна осталась дома отправить обратно Юлю.
А та, прощаясь, вдруг заплакала. Игорёк, которого тоже не взяли, отвернулся.
Да и у Феди, он сам не знал отчего, на сердце кошки скребли.
Слишком мало побыли в этом удивительном новом мире. Мире без нищих и богатеев, в справедливом мире. Где по гладким асфальтам катились зализанные, обтекаемые автомоторы, так непохожие на те, что бегали по его родному Гатчино, не говоря уж о тихом Елисаветинске, где подобных чудес и вовсе никто никогда не видывал.
Петя Ниткин, конечно, не отрывался от книжки. Его блокнот стремительно распухал от быстрых карандашных записей.
Николай Михайлович вдруг сказал Две Мишени. Я понимаю, вы сражались против взявших власть эсдеков-большевиков. Я понимаю, вы хотите исправить неправильное, с вашей точки зрения, прошлое. Нет-нет, я не спорю на всё воля Божия, и, если Он, в величайшей любви Своей, попустил подобному случиться, значит, в этом кроется некий божественный промысел. Но насколько прав ваш оппонент? Что, если это и впрямь угрожает вашей действительности? Не проще ли было вам с супругой уйти к нам, в наш временной поток, как вы говорите? Вы блестяще образованны, детство и юность ваши прошли в Империи, вам не потребовалось бы даже приспосабливаться. С документами, подполковник чуть усмехнулся, в нашем 1908-м должно быть куда проще, чем у вас. Да и то сказать, я бы смог оказать вам известную протекцию. Профессоров теоретической физики вашего масштаба у нас не в переизбытке. Вы могли бы открыть своё дело. Разбогатеть. Трудиться на благо России. Тем более что ваши посланцы не без успеха обосновывались у нас.
Николай Михайлович ответил не сразу. Автомотор выбрался за пределы города, темный лес надвинулся с обеих сторон узкого шоссе.
Константин Сергеевич, странно сухим голосом наконец заговорил профессор, а разве вы покинули бы своих солдат? Разве вы согласились бы уйти, бросив дело всей своей жизни? Отказавшись от возможности исправить величайшую несправедливость целого века? Да, мы с Мурой в 1919-м почти дошагали до Москвы с так называемым Дроздовским полком, в составе Вооружённых Сил Юга России, тех, кто сражался с большевиками. Но не хватило сил. Кто-то говорит, что наше дело белое дело было обречено с самого начала; кто-то с этим не согласен. Но сбежать с поля боя?.. Дезертировать?.. Забиться в уютную норку и позабыть обо всём, что оставил позади?.. Да, конечно, мы спокойно могли бы отправиться к вам. Пришлось бы слегка повозиться с, как у нас говорят, легализацией, но, вы правы, это не составило бы непреодолимых трудностей. Однако, увы, не могу. Нет, если не останется другого выхода Но это именно последнее средство. Если нас загонят в ловушку здешние власти предержащие тогда да. К этому мы тоже готовы. Однако мы не оставляем надежды
А вы точно уверены, что вашим согражданам начала Ирина Ивановна, но профессор отмахнулся с досадой.
Ну только вы не начинайте, милочка! Не сравнивайте меня с большевиками. Они строили свою злую утопию, а мы хотим вернуть всё к нормальности.
Вы даже приблизительно не знаете, к чему это приведёт, покачала головой Ирина Ивановна.
Отчего же? Знаю. Знаю, что ничего экстраординарного не случится. До сего момента всё наши расчёты оправдывались, предсказанное математическими методами исполнялось. Конечно, никто не даст полной и абсолютной гарантии, но таковой в нашей жизни не существует вовсе. Вот мы с вами едем, а на нас и метеорит упасть может, хотя вероятность этого очень мала.
Вы горды, профессор, заметил Две Мишени.
Горд? О да, господин подполковник, мы с Мурой очень горды. Нас остались считаные единицы тех, кто противостоял большевикам с оружием в руках. Большинство выживших рассеялось по заграницам; ну а те, кто остался иные, как мы, проскочили сквозь сети. Во многом благодаря нашим знаниям, хотя часто и они не спасали. Так что да, мы горды. Мы последние, кто помнит, как можно было жить по-человечески.
Я не видел ничего ужасного в жизни вокруг себя, пожал плечами подполковник. Мы раз за разом возвращаемся к этому, и, какие бы отдельные ужасы вы нам ни поведали, глаза мои меня не обманывают: город стоит, и люди в нём не кажутся несчастными, голодными или угнетёнными. Совсем напротив.
Профессор не ответил. Лишь ссутулился за рулём, глядя строго вперёд.
Отправьте нас домой, Николай Михайлович. Едва ли мы что-то изменим в вашем прошлом.
Прочтите мои наставления, отрывисто сказал тот. Там, помимо всего, краткие итоги большевизма. В потерянных жизнях. Тех, кого в нашей истории расстреляли и уморили.
Но это уже история, мягко заметила Ирина Ивановна. А может получиться ещё хуже.
Не может. Ничего не может быть хуже того, что произошло.
Я с вами не согласна, милостивый государь. Вы не знаете и не можете знать, как на деле изменится всё вокруг вас, в вашем временном потоке. Мы так и не добились от вас определённого ответа. А знаете почему? Потому что вы сами его не знаете. Вычисления, говорите вы, показали, что потоки разделятся, а потом вновь сойдутся?
Да! вдруг яростно выкрикнул профессор. Никто не знает как! Никто! Потоки разделятся, а потом вновь амальгамируют! Я не знаю, что будет с материальной культурой, с людской памятью, с природными явлениями! Физика и математика могут предсказать очень и очень многое, но не до такой же точности! Принцип неопределённости, до которого у вас пока ещё не дошли!..
Так получается, что господин Никаноров был прав?
Николай Михайлович раздражённо дёрнул плечом.
Вы возвращаетесь домой. В нашем временном потоке вы пробудете относительно недолго. Там не потребуется никаких машин, вас вытолкнет само движение времени.
А если нет? вдруг глухо спросил Две Мишени. У нас, если вы забыли, милостивый государь, своя собственная революция.
Профессор только отмахнулся.
Это ещё не революция. Это беспорядки, инспирированные эсерами. Они будут подавлены. Войска верны государю, у вас не случилось цусимской катастрофы, у вас жив адмирал Макаров, и Порт-Артур не сдался, а продержался до конца войны. То, что корпус разорят, прискорбно, но ремонт сделать нетрудно. Вставить стёкла, покрасить стены, завезти новую мебель И, если вы хорошо запомните всё то, что узнали здесь, предотвратить самое худшее у вас будет куда легче.
Костик Нифонтов тихо всхлипнул. Фёдор только теперь сообразил, что тот, оказывается, молча плакал всю дорогу.
Почти приехали.
Машина катила по узкой асфальтовой дороге, по обе стороны в сумерках смутно виднелись дачные дома.
Академический посёлок, сказал профессор. Тут у меня дача. Да-да, не удивляйтесь. С точки зрения громадного большинства моих сограждан ваш покорный слуга бесится с жиру. У меня прекрасная квартира в самом центре, у меня хороший загородный дом в замечательном месте вам оно известно как Келломяки[13]. У меня машина купить такую очень непросто, надо и много зарабатывать, и долго ждать своей очереди. Нас стороной обошли репрессии, мы с женой живём хорошо, зажиточно. Но, господа, человек это всё-таки немного больше, чем просто «хорошая жизнь». И если Господь вложил в нас некие таланты, то, значит, Он хотел, чтобы мы нашли бы им применение.
Ему никто не ответил.
Дом стоял в окружении вековых сосен, двухэтажный, под островерхой крышей. Тёмный, пустой, ждущий. Темнота совсем уже сгустилась.
Дом стоял в окружении вековых сосен, двухэтажный, под островерхой крышей. Тёмный, пустой, ждущий. Темнота совсем уже сгустилась.
Профессор торопливо отпер боковую дверь.
Спускайтесь! Сейчас я подвал открою
Костик Нифонтов вновь тихонько заныл.
Нет, нет, и речи быть не может! строго заметил профессор. Динамика времени, последствия переносов мы только начали ею заниматься. Уйти в настоящее другого временного потока, отстающего от твоего, можно; а вот что будет, если обратно? Ещё решаем, ещё обсчитываем
То есть Косте у вас остаться нельзя, а нас засунуть в
Ничего подобного! Про вас я знаю вы вернётесь в своё время. А вот про Костю у нас и вообще вас, как гостей на долгий срок, не уверен. Ещё не досчитал. Ну, скорее, друзья!..
В подвале было сухо, горела электрическая лампочка, и в углу вздыхала железным нутром здоровенная машина куда больше той, что Федя Солонов запомнил по корпусу.
Николай Михайлович поспешно поворачивал переключатели, двигал рубильники. Вспыхивали лампочки, начинали светиться шкалы приборов, тонкие иглы стрелок качались вправо-влево.
Резко зазвонил вдруг звонок возле ведущих наверх ступеней, и профессор замер.
Ах ты ж!.. Ну, Никаноров, ну, мастак! Догадался!.. Примчался, и наверняка не один!.. Ну да ничего, милицию он сюда привести не осмелится. А если и осмелится ха, они всё равно не поймут и не поверят, на что эта машина способна
Звонок грянул вторично.
Машина гудела всё громче. В подвале ощутимо запахло свежестью, как после грозы.
В дверь наверху заколотили. Грубо, резко, властно.
Гражданин! Откройте, милиция!..
Скорее, скорее!
Профессор втолкнул их всех в тесный круг перед самым аппаратом. Ирина Ивановна и Две Мишени вдвоём держали вырывавшегося Костика.
Откройте, гражданин Онуфриев!
Прощайте, сказал профессор.
И перекинул главный рубильник.
Тьма. Хруст, как будто рвалась мокрая мешковина. Боль в плече тупая, давящая. Подкашиваются ноги Фёдор падал, камни пола жёстко ударили в бок. Грянули со всех сторон выстрелы, кто-то истошно орал совсем рядом; но вокруг царила тьма.
Федя! Костя! Петя!
Ирина Ивановна тоже здесь. Но почему так всё болит и почему темно? Где они?..
Жёсткие руки коснулись его, приподняли.
Кровь?! Федя, что
Константин Сергеевич, смотрите!..
Чиркнула спичка. Госпожа Шульц высоко подняла огонёк.
Кирпичные своды. Широкая низкая дверь. Донельзя знакомые своды и донельзя знакомая дверь.
Погодите наш корпус?
Федя, ты ранен? Ирина Ивановна!..
За дверью, не смолкая, гремели выстрелы.
Революция? Семнадцатый год?