Большинство учебников по экономике, несмотря на это, предполагают, что балансовый отчет в итоге положительный. Это, естественно, связано с концепцией Homo eoconomicus, который, как мы понимаем, не только эгоистичен, но еще и ненасытен. Его потребности состоят в том, чтобы потреблять все больше и работать все меньше.
Повторим еще раз: в «пустом» мире, где было много свободного места и мало людей, мало материальных благ и много природы, у человечества возникло вполне естественное ощущение, что чем выше производительность, тем лучше будет результат. В экономической системе, которую мы построили, основываясь на этом предположении, необходимо постоянно наращивать объемы производства, обеспечивая экономический рост, и инвестировать полученную прибыль в такие инновации, которые дадут возможность производить еще больше. Больше товаров больше пользы для потребителей. Это уравнение хорошо действовало в той, как я бы ее назвала, прежней реальности, когда большей части людей приходилось удовлетворяться совсем маленьким доходом или вообще не получать ничего. Сегодня оно тоже работает в тех странах и применительно к тем людям, которые лишены нормального питания, крыши над головой, одежды, медицинского обслуживания и энергоснабжения.
Но вы же помните парадокс Истерлина?
Это правило действует до того момента, когда каждый евро и каждое новое приобретение лишаются для людей той привлекательности, какой они обладали до достижения критической точки «насыщения».
Но заточенной только под интересы экономического роста системе это совершенно безразлично. В ней не предусмотрен вопрос о том, можно ли будет когда-либо сказать: «Достаточно!» Поэтому сегодня изначально планировавшееся обеспечение людей товарами и услугами, которые действительно им нужны, больше не является реальной целью экономики. Мы перепутали цель и средства. При этом, может быть, и не отдавая себе отчета, удивительным образом точно знаем, кто что должен делать для дальнейшего обеспечения роста. И еще к тому же ожидаем, что другие будут вести себя соответственно. Иначе все рухнет.
Разве не так?
Если я вас не убедила, то попробуйте представить, как бы отреагировал фондовый рынок, если бы компания Apple перестала регулярно выпускать новые версии айфонов, независимо от того, действительно ли они лучше предыдущих.
А что бы сказали в Apple, если вслед за этим были бы изменены налоговые правила, касающиеся сбыта мобильных телефонов? Как бы взвились инвесторы, если бы из-за этого упали продажи смартфонов? Понравилось бы сотрудникам Apple, если бы как следствие уменьшилось количество рабочих мест, потому что инвесторы в любом случае должны быть довольны? А ведь это бы означало, что уменьшится покупательная способность целевой аудитории.
Компании должны все время производить новое, покупатели потреблять новое, инженеры изобретать новое, которое затем с помощью рекламы выводится на рынок, и банки выдавать кредиты, а политики разрабатывать так называемые стратегии (которые на самом деле направлены на то, чтобы убрать все препятствия, мешающие приумножению всего, на что можно потратить деньги). Ведь кажется, что только экономический рост может обеспечить рабочие места, инвестиции и сбор налогов. Значит, каждый участник этой системы должен способствовать этому самому росту, так как каждый зависит от того, как поступают остальные.
Именно поэтому люди следят за биржевыми курсами они считают, что смогут узнать из них что-то, касающееся экономического роста, и предсказать собственное будущее, даже если у них нет никаких акций. Пока кривые на графиках продолжают лезть вверх, кажется, что все в порядке. А ведь на самом деле эти кривые очень слабо влияют на наше благосостояние и почти ничего не говорят нам о нашем будущем.
В прежней реальности английских отцов экономики вообще не возникал вопрос, почему надо постоянно производить что-то новое. Представлялось, что это и есть восходящая спираль идеального развития.
Проблема только в одном: это не так.
Мы уже убедились в главе, посвященной нашим отношениям с природой, что люди организуют свою экономическую деятельность не как замкнутый круг, а как огромную, охватившую весь мир ленту конвейера, в начале которой загружают сырье и энергию, и те двигаются по ней, превращаясь в товары, а в конце сходят с нее в виде денег с одной стороны и в виде отходов с другой.
В прежней реальности предсказывалось, что подобная форма хозяйствования принесет «максимальное счастье максимальному количеству людей». Так сформулировал основную мысль утилитаризма еще один английский мыслитель XVIII века, Иеремия Бентам. Его учение смотрит на мир через призму этики, которая оценивает избранные средства по результату: пока все больше и больше людей достигают счастья, с экономикой все в порядке. Сам Бентам в своей книге «Введение в основания нравственности и законодательства» (An Introduction to the Principles of Morals and Legislation, 1780) определял счастье как максимально возможное количество удовольствий и минимально возможное количество страданий. Экономисты его времени считали, что счастье или утилитарность, то есть полезность, можно измерить в денежном эквиваленте, равном, например, стоимости товара или полученному доходу.
А о том, каким образом максимальное количество людей могут получить свою долю пользы, Адам Смит написал в первой главе «Исследования о природе и причинах богатства народов»: «Получающееся в результате разделения труда значительное увеличение производства всякого рода предметов приводит в обществе, надлежащим образом управляемом, к тому всеобщему благосостоянию, которое распространяется и на самые низшие слои народа» [[18] ].
Можно сделать обратный вывод: для того чтобы бедняки получали большой кусок пирога, надо, чтобы пироги становились все больше.
Несмотря на то что слова Смита о «надлежащим образом управляемом обществе» были направлены против короля, который, по мнению ученого, пользовался излишними привилегиями, задача ограничения власти крупных игроков применима не только к монархическому, но и к демократическому государству. Сегодня рынок по-прежнему считается лучшей организационной формой для создания экономической ценности. О четком разделении обязанностей между государством и рынком постоянно идут жаркие споры, обостряющиеся при обсуждении дефицита госбюджета, инвестиционной деятельности, размеров государственного долга и возможностей использования резервов центральных банков.
Начиная с 1970-х годов все большее влияние приобретали те экономисты, которые считали необходимым предоставить субъектам частного сектора максимально возможную свободу. А государство должно оставаться вне экономики, потому что рынки сами наиболее эффективно распределяют ресурсы и настраивают баланс между спросом и предложением тем самым они ускоряют рост производства, получая возможность распределять еще большее количество благ. Отсюда вытекают требования не отягощать богачей высокими налогами, чтобы те могли инвестировать деньги в новые рабочие места, выплачивать более высокие зарплаты и таким образом делиться своими доходами со всеми, вплоть до представителей низших слоев общества.
Государственное регулирование должно уступить место свободному рынку, чтобы возродить тот самый эффект перераспределения благ, о котором писал Адам Смит.
Этот эффект, получивший известность как «теория просачивания благ сверху вниз», упоминался в США в выступлениях Джона Кеннеди и Рональда Рейгана, а в Великобритании в высказываниях Маргарет Тэтчер. С 1980-х годов во многих странах он стал считаться основанием для снижения налогов на высокий доход, собственность и наследство, приватизации государственных предприятий, либерализации финансовых рынков то есть для ослабления контроля над ними и для создания предпосылок к появлению беспрецедентного ассортимента финансовых «продуктов».
«Прилив поднимает все лодки» афоризм как раз об этом типе экономической политики.
Почти 50 лет спустя пришла пора признать, что расчеты не оправдались. Конечно, разработанной в Оксфордском университете онлайн-платформой «Наш мир в цифрах» представлены впечатляющие данные, указывающие, что доля населения мира, живущего в условиях нищеты, которая в 1820 году составляла 94 %, теперь сократилась до 10 %. На одной из ежегодных встреч представителей экономической элиты в Давосе тогдашний глава компании Microsoft Билл Гейтс и психолог, автор научно-популярных книг Стивен Пинкер высказались с явно утилитаристских позиций, заявив, что сегодня не стоит волноваться по поводу неравномерного распределения богатства в мире, раз нынешняя модель оказалась настолько эффективной в борьбе с бедностью. А Пинкер вообще до сегодняшнего дня не позволяет увлечь себя призывами всерьез отнестись к проблеме экологического кризиса.
А вот Джейсон Хикель, антрополог, обращающийся со статистикой с дотошностью детектива, не согласен с утверждениями относительно победы над бедностью. Он пришел к выводу, что можно доверять только данным об уровне бедности в мире после 1981 года. Кроме того, по его мнению, стандарты Мирового банка, в соответствии с которыми так называемой «крайней бедности» больше не существует, выглядят довольно спорными. Например, по утвержденным в 2011 году стандартам считается, что в США для полноценного питания, содержания жилья и заботы о здоровье достаточно 1,90 доллара в день довольно смелое предположение. Если для установления порога бедности использовать более здравые представления о достойной жизни, которых придерживаются многие ученые, то сумма вырастет уже до 7,4015 долларов в день. И история успеха оборачивается провалом: если бедность начинается с 7,40 доллара в день, то в 2019 году 4,2 млрд человек живут за ее чертой, а это больше, чем в 1981 году [[19] ].
За это же время мировой ВВП вырос с 28,4 трлн до 82,6 трлн долларов. Но только 5 центов из каждого добавочного доллара попали к 60 % населения мира, обладающим самыми низкими доходами. А знаете ли вы, где живет большая часть людей, чье благосостояние за период после 1981 года поднялось над чертой бедности?
В Китае [[20] ].
Если не учитывать их в статистических данных, то рыночная модель экономического роста будет еще меньше соответствовать теории просачивания благ. Сегодня за чертой бедности живет намного больше людей, чем в 1981 году, и соотношение бедноты среди разрастающегося населения мира неизменно сохраняется в пределах 60 %. В индустриальных странах с 1980 года неравенство доходов и распределения собственности выросло хотя в течение предыдущих 100 лет оно почти все время уменьшалось.