Есть и другая важная причина, по которой не следует основывать борьбу с расизмом и сексизмом на фактическом равенстве любого толка, даже на утверждении, что способности и возможности равномерно распределяются по всем расам и обоим полам: у нас нет четких доказательств того, что эти способности и возможности и впрямь распределяются равномерно и действительно не зависят от расы и пола. Если говорить о реальных способностях людей, то здесь налицо заметные различия как по расам, так и по полам. Эти различия, разумеется, наблюдаются далеко не всегда: речь идет лишь о средних значениях. Важнее то, что мы пока не знаем, насколько эти различия обусловлены разным генетическим наследием рас и полов и в какой степени плохими школами, жилищными условиями и другими факторами, связанными с дискриминацией в прошлом и настоящем. Возможно, со временем выяснится, что все ключевые различия вызваны не генетикой, а особенностями внешней среды. Любой противник расизма и сексизма будет надеяться на это, поскольку такой факт значительно упростил бы задачу прекращения дискриминации; и все же основывать борьбу с расизмом и сексизмом на убеждении в приобретенном характере межрасовых и межполовых различий весьма опасно. Например, противники расизма, занявшие такую позицию, будут вынуждены признать, что расизм имеет некоторые основания, если окажется, что различия в способностях представителей разных рас хотя бы отчасти обусловлены генетикой.
К счастью, нет необходимости ставить борьбу за равноправие в зависимость от исхода научных исследований. В ответ на возможные заявления о найденных доказательствах генетической природы различий в способностях людей разных рас и полов было бы неправильно фанатично утверждать, что генетики ошибаются. Вместо этого лучше четко понимать, что требование равноправия не обусловлено умственными способностями, моральными качествами, физической силой или другими подобными критериями. Равноправие это нравственная идея, а не констатация факта. Нет логически убедительной причины считать, что фактические различия в способностях двух людей оправдывают какие бы то ни было различия в уважении их потребностей и интересов. Принцип равноправия всех людей это не провозглашение якобы действительного равенства между ними, а предписание к тому, как следует обходиться со всеми людьми.
Иеремия Бентам, основатель утилитаристского направления моральной философии, включил основной принцип морального равенства в свою этическую систему посредством формулы: «Каждый считается за одного, и не более чем за одного». Иными словами, интересы каждого существа, которого затрагивает то или иное действие, должны учитываться в той же мере, что и интересы любого другого существа. Сторонник утилитаризма Генри Сиджвик изложил этот принцип следующим образом: «С точки зрения Вселенной (если так можно выразиться) благо каждого индивида имеет не большее значение, чем благо любого другого». Позднее ведущие представители современной моральной философии единодушно указывали в качестве исходной предпосылки своих теорий схожий тезис: интересы каждого должны учитываться в равной степени (хотя этим авторам, как правило, не удавалось договориться о формулировках этого принципа[4]).
Принцип равноправия предполагает, что наше уважение к другим и забота об их интересах не должны зависеть от того, что собой представляют эти другие и какими способностями они обладают. Конкретные проявления уважения и заботы зависят от характеристик тех, на кого могут повлиять наши действия: забота о благополучии американских детей состоит в том, чтобы научить их читать; забота о благополучии свиней в том, чтобы поселить их вместе с другими свиньями там, где будет достаточно еды и места для вольного выпаса. Но главное условие учет интересов других, какими бы ни были эти интересы, должно, согласно принципу равенства, распространяться на всех существ: черных и белых, мужского и женского пола, людей и животных.
Это понимал и Томас Джефферсон, по чьей инициативе принцип равноправия людей был закреплен в Декларации независимости США. Он стал противником рабства, хотя сам был не в силах полностью избавиться от своего рабовладельческого прошлого. Он писал автору одной книги, подчеркивавшему значительные интеллектуальные достижения негров и опровергавшему распространенное мнение об их ограниченных умственных способностях:
Будьте уверены, что никто из ныне живущих не хотел бы более искренне, чем я, увидеть полное опровержение сомнений относительно их умственных способностей и обнаружить, что они нам ничуть не уступают но каким бы ни был уровень их таланта, он не должен служить мерилом их прав. Хотя сэр Исаак Ньютон превосходил прочих по интеллекту, из этого не следовало его право владеть имуществом или другими людьми[5].
В 1850-е годы, когда в США стали раздаваться голоса в защиту женского равноправия, выдающаяся чернокожая феминистка Соджорнер Трут (Странствующая Правда) высказалась в том же ключе применительно к феминистской повестке:
Они говорят об этой штуке в голове; как бишь они ее называют? [ «Ум», шепчет кто-то рядом.] Ах да. Какое отношение это имеет к правам женщин или правам негров? Если в мою чашку не войдет и пинты, а ваша вмещает кварту, разве не справедливо было бы позволить мне наполнить свою чашку, которая вдвое меньше вашей?[6]
Именно на этом должны строиться аргументы против расизма и сексизма; именно на основании этого принципа следует осудить тот тип отношений, который можно назвать видизмом по аналогии с расизмом. Видизм не самое изящное слово, но лучшего термина мне придумать не удалось. Под видизмом я понимаю ущемление интересов представителей других видов ради выгоды собственного вида. Кажется очевидным, что принципиальные аргументы против расизма и сексизма, приведенные Томасом Джефферсоном и Соджорнер Трут, применимы и к видизму. Если более высокий интеллект не дает человеку право использовать в своих целях других людей, то почему он должен давать нам право эксплуатировать животных?[7]Многие философы и другие авторы в том или ином виде предлагали принять принцип равного учета интересов как базовый моральный принцип; но мало кто из них понимал, что тот же принцип применим не только к людям, но и к представителям других видов. Одним из немногих, кто осознавал это, был Иеремия Бентам. В то время, когда французы уже освободили чернокожих рабов, а в британских доминионах с ними все еще обращались как со скотом, Бентам писал, заглядывая в будущее:
В 1850-е годы, когда в США стали раздаваться голоса в защиту женского равноправия, выдающаяся чернокожая феминистка Соджорнер Трут (Странствующая Правда) высказалась в том же ключе применительно к феминистской повестке:
Они говорят об этой штуке в голове; как бишь они ее называют? [ «Ум», шепчет кто-то рядом.] Ах да. Какое отношение это имеет к правам женщин или правам негров? Если в мою чашку не войдет и пинты, а ваша вмещает кварту, разве не справедливо было бы позволить мне наполнить свою чашку, которая вдвое меньше вашей?[6]
Именно на этом должны строиться аргументы против расизма и сексизма; именно на основании этого принципа следует осудить тот тип отношений, который можно назвать видизмом по аналогии с расизмом. Видизм не самое изящное слово, но лучшего термина мне придумать не удалось. Под видизмом я понимаю ущемление интересов представителей других видов ради выгоды собственного вида. Кажется очевидным, что принципиальные аргументы против расизма и сексизма, приведенные Томасом Джефферсоном и Соджорнер Трут, применимы и к видизму. Если более высокий интеллект не дает человеку право использовать в своих целях других людей, то почему он должен давать нам право эксплуатировать животных?[7]Многие философы и другие авторы в том или ином виде предлагали принять принцип равного учета интересов как базовый моральный принцип; но мало кто из них понимал, что тот же принцип применим не только к людям, но и к представителям других видов. Одним из немногих, кто осознавал это, был Иеремия Бентам. В то время, когда французы уже освободили чернокожих рабов, а в британских доминионах с ними все еще обращались как со скотом, Бентам писал, заглядывая в будущее:
Может настать день, когда все прочие животные обретут те права, которые никогда не могли бы быть отняты у них иначе, чем рукой тирана. Французы уже осознали, что черная кожа не повод бросать беззащитного человека на растерзание палачам. Когда-нибудь может выясниться, что число ног, шерсть на коже или хвост столь же необоснованные причины для того, чтобы обрекать на ту же участь чувствующее существо. Какой же еще непреодолимый барьер останется между нами? Способность мыслить, умение говорить? Но взрослая лошадь или собака, без сомнения, более разумное и коммуникабельное существо, чем ребенок возрастом в один день, неделю или даже месяц. Но даже если бы это было не так разве это что-то меняет? Вопрос не в том, способны ли животные мыслить или говорить; вопрос в том, могут ли они страдать[8].
В этом пассаже Бентам указывает на способность к страданию как на важнейшую характеристику, дающую живому существу право на равный учет его интересов. Способность к страданию или, точнее, к страданию и наслаждению это черта иного порядка, чем, например, способности к языкам или высшей математике. Бентам не говорит, что те, кто ссылается на непреодолимый барьер, разделяющий существ, чьи интересы должны или не должны приниматься во внимание, избрали для этого барьера неверный критерий. Утверждая, что мы должны учитывать интересы всех существ, способных страдать или наслаждаться, Бентам не исключает из рассмотрения какие бы то ни было интересы как это делают те, кто проводит черту по способности владеть языком или наличию разума. Способность страдать и наслаждаться это необходимое условие для того, чтобы иметь интересы как таковые; условие, которое должно выполняться, чтобы можно было всерьез рассуждать о каких-либо интересах. Абсурдно утверждать, что если школьник пнет камень, лежащий на дороге, то это будет противоречить интересам камня. У камня не может быть интересов, поскольку он не способен страдать. Ничто из того, что мы можем с ним сделать, не скажется на его благополучии. Способность к страданию и наслаждению, однако, не только необходимое, но и достаточное условие для того, чтобы заявлять, что у существа есть интересы и они, по меньшей мере, заключаются в том, чтобы не страдать. Например, интерес мыши может состоять в том, чтобы ее не пинали, поскольку это причинит ей страдания.