Ларка, ты чего? Ты как так вошла, что мы тебя не услышали?
Гришин голос звучал спокойно и в то же время немного вкрадчиво, и сразу чувствовалось по этой вкрадчивости, что есть, есть у него опыт общения с этой новой «Бритни Спирс». Немножко с сумасшедшей. По крайней мере, Диле очень хотелось, чтобы он был. Вот Гриша сделал первый шаг ей навстречу, взмахнул рукой, чуть прокашлялся, пытаясь прочистить горло, проговорил почти весело:
Послушай, Лар
Пошел вон Немедленно пошел вон отсюда дрогнув бледными, почти пергаментными крыльями носа, тихо проговорила Лара.
От ее тихого голоса у Дили мороз прошел по коже. Потому что и голос тоже был не Ларин. Жесткий, сухой, исполненный ледяным презрением, он шел откуда-то из груди, будто Лара не говорила, а чревовещала.
Это ты так, значит, с дочерью приходишь общаться, да? Приятное с полезным совмещаешь? А что для тебя приятнее, что полезнее? Твоя дочь или эта таджичка? И как это ты, чистоплюй, вдруг взял и с таджичкой замутил? Не похоже на тебя
Лара! Прекрати! Что ты несешь, опомнись! Ты же не в себе, Лара! вскинул руки над головой Гриша и почему-то досадливо скосил глаза на Дилю, будто она и впрямь была виновата во всей этой нелепой истории.
Да я-то как раз в себе. Уйди, слышишь? Не доводи до греха. Ты меня знаешь.
Но мы же
Уйди! Мне нет дела, чем вы тут занимались!
Она вдруг задышала тяжело, схватилась за горло, прямо посмотрела Грише в глаза. Он отшатнулся, как от удара, потом сник, вяло махнул рукой:
В таком состоянии с тобой бесполезно разговаривать Все равно не услышишь, я знаю. Ладно, потом поговорим. Когда в себя придешь.
Он быстро прошел мимо нее, и тут же в прихожей хлопнула дверь, будто он выскочил, не одевшись. А может, так оно и было. Сбежал, ничего не объяснив. Вот и вся мужская благодарность. Оставайтесь, мол, девушки, разруливайте ситуацию, как можете. Хотя чего тут разруливать? По сути, нечего и разруливать
Лар! Я тебе сейчас все расскажу! как можно тверже произнесла Диля, стараясь не смотреть Ларе в глаза. Очень уж страшно было.
Не надо мне ничего рассказывать. Собирайся. Уходи.
Но выслушай меня, пожалуйста! Я же ни в чем перед тобой не виновата! Я, наоборот
Все, хватит. Я поняла. Я прекрасно видела твое «наоборот». Где твои вещи?
Лара говорила так, будто с трудом сдерживала кипящие внутри злые эмоции. Из последних сил. Видно было, как лихорадка сотрясает ее красивое стройное тело, и челюсти сжимаются с силой, и ладони в кулаки, и горло трепещет от скопившегося там крика. В самом деле, лучше бы уж закричала. Можно было б собраться с духом и прокричать что-то в ответ с надеждой, что услышит, поймет А не поймет, так гнев наружу выплеснет. Все было бы лучше. А так
Скинув шубу, Лара решительно шагнула к шкафу, рванула на себя дверь отделения, отведенного для Дилиных вещей, начала выбрасывать и кидать на ковер все подряд. Диля стояла в сторонке, замерев от ужаса и прижав кулачки к горящим щекам. Вот полетела ей под ноги сумка с документами, и почему-то выскользнул и жалко отскочил в сторону ее таджикский паспорт в синей клеенчатой обложке, вот несколько книжечек с фотографиями, увезенными из дома, она их недавно Ларе показывала, вот Ларины дареные вещи, совсем новые
Даже от Лариной спины исходил в ее сторону гнев и холод. Нет, не помог бы ей никакой эмоциональный выплеск. Было в ней в этот момент что-то непробиваемое, глухое, железобетонное. И еще для Дили очень обидное. Все вертелось и вертелось в голове Ларино, недавно брошенное «как это ты, чистоплюй, с таджичкой замутил» Надо было что-то делать, что-то говорить, не стоять столбом, а у нее все в голове вертелось. Лишь когда Лара с грохотом достала с верхней полки чемодан на колесиках свой, большой, очень щегольской и стала запихивать в него разбросанные по ковру вещи, ей удалось выдавить из себя:
Ничего мне твоего не надо. Оставь
Резко выпрямившись, Лара вдруг ткнула ей в лицо указательным пальцем, произнесла уже визгливо, на истерике:
Да! Я же чуть не забыла! Я же не рассчиталась с тобой за услуги!
Живо оглядевшись по сторонам, она мягкой рысью бросилась в прихожую и тут же вернулась с сумочкой, рванула дрожащими пальцами молнию. Достав из кошелька пачечку тысячных бумажек, протянула их резко Диле, не считая:
На! Возьми! И мы в расчете, надеюсь!
Диля стояла, глядела на сунутую ей под нос пачечку, на Ларины красивые длинные пальцы с модным французским маникюром. Надо было протянуть руку, взять, но рука отчего-то не поднималась, будто онемела. Казалось, и все пространство гостиной пребывает сейчас в немоте от концентрации Лариного эмоционального безумия. Диля даже не сразу почувствовала, как ткнулась ей в ладонь голова Алишера, как он прижался к ее боку, еще теплый со сна, ничего не понимающий.
Уходи! Я больше не могу тебя видеть! Ну? сунула деньги ей в сумку Лара и даже молнию на ней сама застегнула. Отойдя от нее на два шага, встала, сжав кулаки и дрожа от нетерпения.
Беги, одевайся быстрее ласково подтолкнула Диля в затылок Алишера. Голос получился заикающимся каким-то, будто она всхлипнула коротко.
Мальчишка беспрекословно подчинился, засеменил на цыпочках в детскую, путаясь в пижамных широких штанинах, и Диля двинулась за ним, чтобы помочь с одежками. А может, чтобы не оставаться наедине с Лариным тихим гневом. Потому что еще минута, и можно разрыдаться от обиды, от вершившейся сейчас по отношению к ней жуткой несправедливости. А слезы это пока нельзя. Да и не пока, а вообще нельзя. Это все равно, что головой о железобетонную стену биться. Голове больно будет, а стене хоть бы что.
Как они ни старались, от шорохов с одеванием проснулась-таки Машка, села на постели, уставилась сонными глазками.
А вы куда?
Мы уходим, Машенька Ты спи, спи ласково провела ладонью по ее розовой щечке Диля.
А я?!
Спи, Машенька! Пойдем быстрее, Алишер!
Дальше все происходило, как в дурном сне. Второпях, впопыхах, с Машкиным яростным криком и с цеплянием за Алишерову курточку, с Лариной надсадной, вырвавшейся наконец на свободу гневливостью, и надо было поскорее открывать дверь, пока разъяренная мать волочет прочь из прихожей своего захлебнувшегося криком ребенка, и непонятно, кто из них вопит громче, и руки дрожат, и замок никак им не поддается, и поднимается изнутри такое же истерическое отчаяние, и хочется поскорей уже выскочить, захлопнуть за собой дверь
На улице, наверное, был мороз. Холода Диля не почувствовала, наоборот, обожгло сразу щеки, будто в них кипятком плеснули. Плюхнувшись на заснеженную скамейку во дворе, проговорила, как в полусне, почти автоматически:
Застегни курточку, Алишер. И шарф завяжи. Холодно, наверное.
Мальчишка сел с ней рядом, подлез под руку, прижался, притих испуганно. Она не помнила, сколько они так просидели. Может, одну минуту всего. А может, и дольше. Время будто отпрыгнуло от них, пялилось надменным желтым теплом квадратных окон. Диля подняла вверх глаза вон и Ларины окна на третьем этаже светятся. Горячее обиженное изумление снова зашевелилось внутри, перетекло болью в голову, толкнулось в виски странной ломотою. И в горле стало сухо и горько, и очень хотелось выплюнуть эту горечь, да сил не было. Вдруг до ее уха донесся странный звук, слабый, тоненький, дребезжащий. И звук этот, она чувствовала, имеет к ней самое прямое отношение, будто зовет, требует немедленного к себе внимания. Повернув голову к Алишеру, она вдруг поняла это он, ее ребенок, сидит и мелко стучит зубами, и она тут же встрепенулась, устыдившись своего несчастного состояния:
Эй Ты замерз, что ли? потрясла она его испуганно.
Нет. Я не замерз, мам. Мне просто очень плакать хочется.
Так поплачь
Нельзя же. Мы же договаривались.
Ничего, сынок. Сейчас можно. Сейчас поплачь.
Личико его тут же с готовностью скуксилось, но быстро пробежала по нему какая-то тень, и в следующий миг он поднял на нее совершенно сухие глаза:
А куда мы теперь, мам?
Куда? Ну Я думаю, к тете Тане надо ехать. А там посмотрим. И вообще, хватит тут сидеть. Замерзнем. Ничего, сынок! По крайней мере, у нас теперь деньги есть
Не надо было их брать! вдруг с недетским ожесточением произнес он, сверкнув в темноте черными глазами. Диля лишь грустно усмехнулась ишь ты, какой гордый сын Памира
Нет, сынок. Надо. Мы их честно с тобой заработали. Они наши. Пойдем, машину поймаем.
Ой, Дилечка, здравствуй А чтой-то ты с чемоданом? И поздно так отступила в прихожую, открыв им дверь, тетя Таня.
Мам, кто пришел? тут же прилетел в прихожую женский недовольный голос, и тетя Таня обернулась на него испуганно, вобрав голову в плечи.
Это ко мне, Тамарочка! крикнула она вглубь квартиры и, обернувшись к Диле и почему-то приставив палец к губам, проговорила шепотом: Вы раздевайтесь, проходите пока на кухню Я сейчас
Она слишком торопливо юркнула в комнату, и слышно было, как виновато-ласково зажурчал там ее быстрый говорок. На кухне Диля села в уголочке за холодильником, Алишер тут же пристроился рядом, прижал голову к плечу, и она машинально провела ладонью по его ершистому затылку, одновременно прислушиваясь к диалогу в комнате. Судя по всему, ничего хорошего им этот диалог не сулил, потому что незнакомый женский голос, по всей видимости, принадлежавший тети-Таниной дочке Тамарочке, вдруг резко взмыл до самой высокой возмущенной ноты, а вскоре и сама Тамарочка нарисовалась в кухонном проеме, и Диля чуть привстала на стуле, робко и приветливо улыбаясь:
Здравствуйте
Тамарочка ей ничего на приветствие не ответила, лишь просверлила долгим сердитым взглядом. Да и на «Тамарочку» в смысле уменьшительно-ласкательного имени она слабо тянула высокая, плечистая, обросшая твердым жиром, который почему-то выбрал себе самое неудачное в женском фигурном строении место, то есть решил расположиться по принципу от талии вверх, а не вниз. Очень внушительно выглядела Тамарочка, и толстые розовые щеки, будто маслом намазанные, выглядели внушительно, и маленькие сердитые глазки посверкивали остро-презрительно, будто стараясь изо всех сил сочетаться с этой внушительностью.
Здравствуйте
Тамарочка ей ничего на приветствие не ответила, лишь просверлила долгим сердитым взглядом. Да и на «Тамарочку» в смысле уменьшительно-ласкательного имени она слабо тянула высокая, плечистая, обросшая твердым жиром, который почему-то выбрал себе самое неудачное в женском фигурном строении место, то есть решил расположиться по принципу от талии вверх, а не вниз. Очень внушительно выглядела Тамарочка, и толстые розовые щеки, будто маслом намазанные, выглядели внушительно, и маленькие сердитые глазки посверкивали остро-презрительно, будто стараясь изо всех сил сочетаться с этой внушительностью.
Как это ты умудрилась, мам, только одну ее зарегистрировать, интересно? полуобернувшись к стоящей за ее плечом тете Тане, громко проговорила Тамарочка, скорее зло, чем насмешливо. Могла бы еще пятнадцать таджиков к себе на жительство оформить, с тебя станется