Роман не состоялся бы, если бы не отличное знание Леру парижской топографии и его возможное участие в спиритических практиках, которые и навеяли историю с «метемпсихозом», переселением души знаменитого «благородного разбойника» XVIII века Картуша в скромного и безобидного парижского буржуа; поначалу Теофраст Лонге пытается бороться со своим alter ego, а затем приступает к поиску спрятанных им сокровищ.
Именно в связи с этим романом (а потом и в связи с «Человеком, вернувшимся издалека» и «Взломанным сердцем») возник вопрос о приверженности Гастона Леру оккультизму. Существуют исследования, в которых развивается мысль о присутствии в творчестве писателя глубоких эзотерических слоев, а также утверждается, что Леру активно занимался столоверчением. Между тем в одном из писем, написанных уже после смерти писателя, его жена цитирует слова Леру: «Туда только пальчик сунь, и можно провалиться в этот омут с головой
но нечто существует нечто наверняка существует но что именно?.. мы не имеем права знать, не имеем возможности знать». «Только без оккультизма, только без оккультизма!» добавляет от себя Жанна Леру.
В следующем году Леру как никогда много колесит по свету, выполняя разнообразные редакционные поручения. 1904 год начался с путешествия на остров Мадера. Леру отправился туда, чтобы первым «перехватить» участников шведской антарктической экспедиции под руководством Отто Норденшёльда (она началась еще в декабре 1901 года), которые как раз возвращались домой. Экспедиция оказалась долгой и трудной, не обошлось и без человеческих жертв, но отважные путешественники перенесли все выпавшие на их долю испытания с завидной стойкостью, сохранив жизнерадостность и отменное чувство юмора. На протяжении шести дней под аккомпанемент разгулявшегося шторма Леру интервьюировал Норденшёльда и его команду на борту пакетбота «Тиюка», а потом высадился в Булони; «Робинзоны льдов», как он именовал своих героев, продолжили путь на родину. Леру специально подчеркивал, что излагаемый материал «предельно точен» и ни в малой степени не несет в себе налета «литературщины». Это, впрочем, не мешает ему по ходу дела то цитировать знаменитую поэму Луиса Камоэнса «Лузиады», то весьма подробно излагать современные ему научные теории относительно климатических изменений, то помещать в тексте схему зимовочной станции на острове Паулет (совсем в духе тех чертежей, которые приложены к первым двум романам цикла о Рультабийле). Леру специально подчеркивает, что наряду с лютым холодом и голодом путешественников сильно мучило и почти полное отсутствие книг. Цикл очерков о Норденшёльде обладает несомненными литературными достоинствами и подчас напоминает документальную повесть, ничуть не менее волнующую, чем «Зимовка во льдах» Жюля Верна (автор книги принадлежал к числу литературных кумиров Леру). Между тем после публикации эмоционального отчета об экспедиции Норденшёльда, которая началась 6 января и затянулась на две недели, писателя обвинили в фальсификации; кто-то из оппонентов счел, что Леру вместо документального репортажа предложил читателям «роман в духе Монтепена» (об этом чрезвычайно популярном в свое время писателе см. в следующей главе нашей книги). Газете пришлось опубликовать письмо самого шведского путешественника, да еще и с его факсимильной подписью, чтобы подтвердить достоверность публикации.
В феврале Леру находится в Кёнигсберге: редакция поручила ему освещать столетний юбилей самого знаменитого из уроженцев города Иммануила Канта. Заодно (и притом весьма иронично) Леру осветил и местный праздник пива. Странно, что репортер не упомянул ни словом о любви Канта к красному вину, которому он и сам отдавал несомненное предпочтение перед пивом. Неслучайно в 1916 году, когда безвременно ушел из жизни его младший брат, Гастон сокрушенно заметил: «Говорил же я ему: не пей столько пива!». К пивному фестивалю он придумал забавный девиз, парафраз приписываемой госпоже де Помпадур знаменитой фразы «После нас хоть потоп» «Внутри нас настоящий потоп». Что же касается самого города, этой «древней столицы тевтонских рыцарей», то он очень понравился писателю, хотя зимний пейзаж и выглядел здесь мрачным, если не траурным (черные стволы лип, пронизывающий ветер, вьюга, замерзшие каналы). Зато в ту пору в окрестностях Кёнигсберга, по свидетельству Леру, еще стояли вековые леса, где можно было охотиться на диковинных, нигде более не сохранившихся зверей.
31 марта Леру прибывает в Порт-Саид (Египет), где на борту судна «Австралиец» берет интервью у русских моряков, участвовавших в героическом сражении с японцами у Чемульпо: капитана Беляева, офицеров канонерской лодки «Кореец» и крейсера «Варяг» Беренса, Левицкого и Берлинга. Он рассказывает о героизме как офицеров, так и простых матросов, подробно воссоздает истинные обстоятельства трагической гибели крейсера «Варяг». В репортажах не обходится дело без жутких подробностей, которые напоминают нам о поэтике романов французского писателя. Вот, например, что поведал Леру старший штурман «Варяга» Евгений Андреевич Беренс (позднее, в первые годы революции, он командовал флотом): «Были здесь и совершенно черные, обугленные трупы Поодаль из-под рогожи выступали отделенные от туловища руки и головы Я увидел совершенно целый, превосходно сохранившийся мозг. Куда же девалась голова? Видимо, черепная коробка разлетелась на куски, как снаряд, а мозг остался невредимым».
Взволнованный, исполненный восхищения отвагой русских воинов репортаж Леру не остался без внимания со стороны Его Величества. 16 апреля «Матен» публикует следующее короткое сообщение: «Как вчера проинформировали нашу газету, благодаря опубликованным нашим сотрудником статьям Его Величество Российский Император наградил его орденом Святой Анны». Таким образом, эпизод в финале романа «Рультабийль у царя», когда чудом вырвавшийся из лап «нигилистов» репортер получает от монарха «Анну на шею», отражает реальные факты, хотя и преображает их.
В конце месяца Леру едет в Рим (куда он сопровождает президента Эмиля Лубé), причем и в этом случае его деятельность выходит за пределы редакционного задания. Он остался в Вечном городе на целый месяц, чтобы освещать знаменитую криминальную историю своей эпохи дело Бон-мартини. Весьма примечательно, что редакционная преамбула от 4 июня преподносит его репортажи как своего рода роман-фельетон: «искренний, правдивый и точный в мельчайших деталях», как исполненное тайны увлекательное повествование. (Кое-что здесь предвосхищает некоторые эпизоды уже упоминавшегося произведения Леру «Золотая мансарда».) Автор начинает с импрессионистического описания Венеции пленительного и прекрасного города, контрастирующего с жуткой криминальной историей, развернувшейся в Болонье 2 сентября 1902 года. В тот день обнаружили полуразложившийся труп погибшего на пороге собственного дома графа Антонио Бонмартини, которому было нанесено 17 ножевых ранений; жена в тот период находилась на каникулах в Венеции. Благодаря искусной инсценировке следователи поначалу решили было, что граф пригласил в дом куртизанку, а ее сообщник убил и ограбил Бонмартини. Но внезапно брат графини Туллио Мурри заявляет, что графа убил именно он убил в ссоре, защищая собственную жизнь. Полиция арестовывает одного из сообщников Туллио, доктора Нальди, а затем саму графиню Теодолинду Мурри, дочь известного врача, и ее служанку (любовницу Туллио). В итоге же выясняется, что именно графиня являлась инициатором преступления, а исполнителем стал ее любовник, доктор Секки. Секки умер в тюрьме в 1910 году, а графиня провела за решеткой всего полгода ее помиловал итальянский монарх. Не только «Матен», но и другие французские газеты немало писали о Теодолинде, эмансипированной просвещенной даме, у которой постепенно созрела мысль, как теперь принято говорить, «устранить» своего супруга, и притом самым хладнокровным образом. Расследование длилась два года, да и сам процесс по делу сильно затянулся. Репортеры цитировали дневники несчастной жертвы, из которых следовало, что жена относилась к мужу весьма прохладно.
Леру усматривает причину жуткого преступления в противостоянии двух аристократических кланов «клерикального» и «республиканского», а также вспоминает в этой связи о мрачных криминальных историях времен итальянского Ренессанса. Французский репортер пытается распутать генезис их взаимоотношений от страстной любви к идеологическому противостоянию. Можно сказать, что Леру в своем репортаже выступает не только как журналист, но и как сыщик, то есть постепенно становится Рультабийлем: «Я вел активное, непрекращающееся расследование во Флоренции, Болонье, Падуе, Равенне, Римини и Венеции Я проникал в их палаццо, я ступал на порог их интимных покоев, я обыскивал газон, по которому ходил любовник. Передо мной отворяли дверь, за которой обнаружили труп, и я видел следы пролившейся крови». Более того, Леру включает в текст подлинные письма Линды. Репортаж растягивается на полмесяца и читается как своеобразный криминальный роман на документальной основе.
Весьма продолжительной оказалась следующая командировка Леру в Санкт-Петербург он находился в городе на Неве с июня по декабрь 1904 года. По возвращении из России, после праздника Рождества, он еще ухитрился побывать в Марокко, где подвергался большому риску именно в это время отношения двух стран переживали острейший кризис, а в Танжере царила настоящая анархия. Насыщенные восточным колоритом репортажи из Марокко печатались на страницах «Матен» в течение всего января, а в следующем месяце Леру вместе с Жанной снова едет в Россию, где проводит целый год. Вернувшись из России, Леру опять отправляется в Рим, где берет интервью у сестры римского папы, а летом 1906 года освещает автопробег на Гран-При Франции «Трех наций». Этот автопробег стал для Леру поводом насладиться красотами Франции и одновременно иронически дистанцироваться от воспевавших эти красоты предшественников, почти «по-футуристически» произнося осанну миру технического прогресса: «Как бы мне хотелось подробно рассказать вам о всех прелестях этого путешествия, описать разнообразные сцены, разворачивавшиеся на берегу озера Анси, где Эжен Сю, Тэн и Терье изъяснялись на языке литературы! Но нет, я отвечаю на это лишь одно: Моторы, карбюраторы и выхлопные трубы!» (22 августа).
Именно в Петербурге Леру писал заключительный акт своей пьесы «Дом судей», премьера которой состоялась в театре «Одеон» 26 января 1907 года. Во всяком случае, так утверждал сам Леру, но, как и во многих других случаях, относиться к этому заявлению следует с осторожностью. Несомненно, первый вариант пьесы был написан еще тремя годами ранее, что ясно следует из сообщения газеты «Ле Раппель» от 10 июня 1903 года: первоначально пьесу предполагалось поставить в следующем сезоне, то есть осенью 1903 весной 1904 года. В беседе с критиком Фредериком Буте Леру отметил, что переделывал текст пьесы трижды. Постановка неоднократно откладывалась и в конечном счете особого успеха не снискала, хотя в драме и отразилось хорошее знание писателем судебной среды. Здесь соединяется обрисовка трех поколений судейских, привычные для «мещанской» сцены бытовые адюльтеры и политический процесс над анархистом Тифеном, бросившим бомбу в здание Дворца Правосудия; мельком упоминается и процесс Равашоля. Собственно говоря, в пьесе важна не столько интрига, сколько мораль. Некоторые из обозревателей превозносили «Дом судей» и даже проводили параллели с Корнелем, Ибсеном и «Воскресением» Толстого; другие, напротив, упрекали пьесу в многословии и декларативности, хотя и отмечали удачное исполнение мужских ролей.