Наконец в последний день Анри вырывает меня из кальвадосного гостеприимства с тем, чтобы отвезти к морю и показать нормандское чудо света Mont Saint Michel. Впечатление действительно сильное. Мы попали туда во время отлива: вокруг вздымающейся к небу фантастической крепости что-то вроде зыбучих песков. А во время прилива это практически остров. Объясняют, что для пловца эта зона смертельно опасна: начнется отлив, вода очень быстро уйдет, и зыбкое дно неумолимо засосет.
Нам разрешили подняться по лестнице почти до самого шпиля; других посетителей в это время года не было. После этого Анри повел меня в ресторан и продолжил образовательную программу по Франции: в Mont Saint Michel вся Франция ездит для того, чтобы вкусить здешних устриц. «Конечно, здешние устрицы возят и в Париж, объясняют нам, но ведь там вы их получите лишь через 24 часа после того, как они вынуты из моря!» Эффект варвара, который в ужасе шарахается от устриц, не состоялся: устрицы с белым вином и с каким-то диковинным соусом чрезвычайно мне понравились. Спрашиваю Анри: а чем все-таки эти устрицы отличаются от устриц из других мест? «Скажу тебе по секрету, отвечает, что главное отличие, конечно, в соусе; здесь они знают какую-то тайну».
Вторник 12 марта. Кино: «Sous les toits de Paris» Рене Клера.
Четверг 14-е. Объявили результаты экзаменов по французской фонетике. Сдавало 156 человек. Средний балл 18 (по 20-балльной системе) получила некая итальянка, постоянно живущая в Париже; 17,57 человек: четверо из Бельгии и Канады с родным французским языком и трое русских: Леша Жилкин, жена одного из наших посольских и я. (На высокий средний балл меня вытянула в основном письменная транскрипция, где не нужно никакого артистизма, а достаточно просто соблюсти все правила как в арифметике; за нее я получил почти не применяемую здесь в гуманитарных дисциплинах оценку 20.)
Пятница 15-е. Занятия баскским языком дома у Мартине. Обстановка приятная все участники (это человек семь) теперь уже друг друга знают. Читаем баскские текстики про баскского Ходжу Насреддина по имени Пьяррес Адаме и т. п. На одном из уроков, когда очередь доходит до меня, мне достается кусок, где я все слова понимаю, а смысла тем не менее совершенно не могу уловить. «Здесь получается какая-то бессмыслица, говорю я, les pêcheurs d'hommes!» (Мне не повезло: если бы я перевел какими-нибудь другими словами, такого разительного эффекта не было бы. Но я по несчастью попал абсолютно точно на канонический французский перевод слов «ловцы человеков» в евангельском тексте!) Воцаряется тягостное молчание. Присутствующие, среди которых, вероятно, не менее половины верующих, смотрят кто изумленно, кто смущенно на варвара, который явно никогда не держал в руках Евангелия. Мартине каким-то образом заминает этот эпизод. (А я, запомнивши силу эффекта, но не понимая его причины, осознал, что же тогда произошло, только годом позже, уже в Москве, читая Евангелие.)
Воскресенье 17-е. Я в гостях у родителей Метейе в Шату. Метейе-министр гостеприимен, любезен. Красуется необычайно. Рассказывает, что у него личный служебный самолет и он, конечно, не может тратить времени попусту, когда летит, например, в Африку: прямо в самолете у него рабочее место. Мой деликатный Жан видимым образом страдает. «Я слышал, вы хотели попасть в Италию, говорит министр. Если у вас будут проблемы с визой, я вам все устрою. Я скажу своим итальянским друзьям: будьте спокойны Зализняк не агент КГБ, он им будет только потом».
Едем все вместе в Шантийи. По дороге останавливаемся, чтобы посетить маленькую церковку; оказывается, это церковь Анны Ярославны, королевы французской XI век. Такой вот след от Anna Regina.
Знаменитый дворец Шантийи; в пруду у дворца чудовищные раскормленные карпы, размером с собаку. Собираются стаями, как утки, когда кто-нибудь из визитеров останавливается на мостике, и ждут, что им бросят хлеба.
В бескрайнем парке Шантийи Метейе-отец широким жестом пересаживает меня на свое место. Впервые в жизни оказываюсь за рулем автомобиля. А тот не устает заверять меня, что это-де дело простое. Проезжаю километр-два; машина действительно идет фантастически легко. «Ну вот, теперь уже можете ехать так до Москвы».
С Жаном мы уже очень славно сжились. Бывает, что рассуждаем и о будущем. Жан, как всегда, ироничен. «Ну, мое-то будущее, говорит он, ясно как на ладони. Стану agrégé (примерно то же, что кандидат) по греческому языку, потом буду преподавать греческий язык, буду секретарем своей ячейки социалистической партии, каждое лето буду ездить на каникулы в Италию и так всю жизнь. Боже, какая скука!».
С Жаном мы уже очень славно сжились. Бывает, что рассуждаем и о будущем. Жан, как всегда, ироничен. «Ну, мое-то будущее, говорит он, ясно как на ладони. Стану agrégé (примерно то же, что кандидат) по греческому языку, потом буду преподавать греческий язык, буду секретарем своей ячейки социалистической партии, каждое лето буду ездить на каникулы в Италию и так всю жизнь. Боже, какая скука!».
Пятница 22-е. Утром Прижан объявляет мне, что я освобожден в Ecole Normale от дальнейшей платы, поскольку веду занятия по русскому языку.
Вечером мой доклад на кружке лингвистов-марксистов о дискуссии по синхронии и диахронии в СССР.
Суббота 23-е. Le bouge (собрание с выпивкой) у меня в комнате и на крыше.
Воскресенье 24-е. Много гулял по крышам. Это одно из любимых развлечений учеников Ecole Normale (и в особенности моего Жана) гулять по конькам ее крыш. По всему периметру главного здания (прямоугольника с внутренним двором) конек крыши сделан плоским, шириной сантиметров двадцать. Так что можно обойти здание по конькам кругом. Можно даже, хотя и с некоторым трудом, разойтись с тем, кто вздумает сделать такой же круг в противоположном направлении. Кроме того, на крыше есть и просто плоские участки, где очень удобно сидеть читать или устраивать разные пикники и увеселения, а в жару спать.
Ходить по конькам не считается решительно никаким геройством, хотя в первый раз там и бывает немножко не по себе. Геройская прогулка состоит совсем в другом. На стене Ecole Normale в межоконьях укреплены бюсты великих: Паскаля, Расина и т. д. От края окна до бюста немногим меньше метра. Задача мастера состоит в том, чтобы из окна перелезть на голову великого, а с нее на следующее окно. В идеале так проходится весь этаж, из конца в конец. Школа знает своих мастеров; но к сожалению, ее анналы знают и тех, кто на этом альпинизме погиб.
С крыши Ecole Normale виден более или менее весь Париж. А мы с Метейе живем прямо под ней и выход на ее плоскую часть почти у самой нашей двери. Так что это как бы дворик нашей комнаты.
Из письма от 25 марта 1957
Несколько дней назад прошла половина моего срока здешней жизни. Привык, конечно, я уже очень сильно (но не до явного свинства все-таки). На Эйфелеву башню меня теперь тянет не больше, чем моего соседа, и даже в Лувр стал ходить почти так же часто, как в Москве в Музей изобразительных искусств. Каждый день проделываю два-четыре раза путь от Ecole Normale до Сорбонны и обратно, и Пантеон мне служит вместо польского костела так же примелькался и так же приятно иногда взглянуть «как если бы в первый раз». Впрочем, по крайней мере по дороге в Сорбонну смотреть некогда: нормального ходу мне 11 минут я, натурально, выхожу (= вылетаю) за 6 с половиной 7. Хорошо хоть, что от Пантеона к Сорбонне бежать под гору. А еще каждый день вылезаю раз по пять на нашу крышу и просто смотрю на Париж. А видно его оттуда весь. И насмотреться вдоволь невозможно. А еще есть Сена и Нотр-Дам, который хоть и не совсем в Латинском (следовательно, «нашем») квартале, но внутренне, конечно, ему принадлежит. И, конечно, Люксембургский сад. И надо всем этим солнце и синь.
<> Похоже на то, что «дальние страны» мне дороже, чем гайдаровским ребятам в 11 лет
Суббота 30 марта. Запомнившийся мне на всю жизнь футбольный матч между Ecole Normale de la rue d'Ulm и Ecole Normale de Saint Cloud, когда я неожиданно оказался в роли вратаря в команде нашей школы.
(Я вспомнил его с полной яркостью через 34 года, когда случайно оказался на том же стадионе, и описал в рассказе о 1991 годе.)
Апрель
Пятница 5 апреля. Узнав, что я помышляю о кинокамере, мой соученик Гранер объясняет мне, что тогда я должен поехать в маленький магазинчик на rue Notre Dame de Nazareth: там хозяин делает скидку ученикам Ecole Normale. Ему, конечно, даже и в голову не приходит объяснять мне, что это сугубо неофициальный договор попросту говоря, запрещенная законом коммерческая махинация. Кто же этого не понимает? Как и мне в голову не приходит, что какая бы то ни было продажа по обоюдному согласию может быть при ихнем капитализме запрещена. Разыскиваю магазинчик, вхожу и с порога спрашиваю хозяина: «Это у вас делают скидки ученикам Ecole Normale?» Хозяин инстинктивно дергает головой влево и вправо, чтобы понять, кто из покупателей мог слышать эту чудовищную фразу. Похоже, что никто не обратил внимания. После этого он медленно оглядывает меня с ног до головы и веско произносит: «Вы ошиблись, Monsieur». В совершенной растерянности я возвращаюсь в Ecole Normale к моим инструкторам и всё рассказываю. Хохот моих соучеников сотрясает потолок.
Суббота 6-е. Гранер теперь уже сам везет меня на rue Notre Dame de Nazareth; покупаем кинокамеру Ercsam. Она стоит (после скидок) ровно всех тех денег, которые останутся у меня на руках в последующие месяцы благодаря распоряжению Прижана. Так что камера оказывается моим гонораром.
1128 апреля 1957. Пасхальные каникулы путешествие с Анри Гроссом на юг.
Из письма от 7 мая 1957
В субботу [20 апреля] перед Пасхой отправился в Ниццу и провел там целый день с фото и киноаппаратом. Это, по-видимому, самое яркое впечатление всех моих каникул. <> Я сразу же забрался в «старый город» и не вылезал оттуда почти до вечера узкие улички со свешивающимся из окна бельем, сотни мелких лавчонок, каждый зазывает, едва ли не хватает за полу, улицы, поднимающиеся ступеньками куда-то далеко вверх, обгорелые южные лица людей, женщины в черном с огромными жбанами белья на голове всё это такие ожившие кадры из итальянского neorealismo, что у меня от волнения дрожали руки, и уж не помню, как я там ставил выдержки и диафрагмы. Потом оказалось, что я извел на один этот день три пленки.