Но только фургон-рефрижератор, как ни крути, гонит сейчас по Майами-Бич, и металлический рок разрывает динамики в его кабине. И не мой убийца, не некая мистическая связь вытащила меня сегодня из постели и отправила через весь город посреди ночи. Потому что все это слишком глупо, чтобы выразить словами, и еще в сто раз глупее для хладнокровного и бессердечного Декстера.
Я опустил голову на руль. Как прекрасно пережить истинно человеческое испытание. Теперь я знаю, что такое чувствовать себя полным идиотом. На разводном мосту забили в колокол, предупреждая, что мост вот-вот разведут. Динь-динь-динь. Тревожный сигнал моего выдохшегося интеллекта. Я зевнул. Пора возвращаться домой, в постель.
Позади меня заработал двигатель. Я оглянулся.
Из-за заправочной станции у подножия моста на большой скорости выскочил фургон. Круто развернувшись, он проехал мимо меня; задние колеса заносило, но он все равно прибавлял ход. Несмотря на скорость, я успел заметить, что из водительского окна что-то вылетело. Я пригнулся. Это что-то ударилось о бок моей машины с таким звуком, что я понял: рихтовка обойдется недешево. Поднял голову. Фургон быстро удалялся. Въезжая на начавший подниматься мост, он в клочья разнес деревянный барьер и легко перескочил на вторую половину моста. Смотритель еще орал, высунувшись из окна будки, а фургон уже проехал дальний конец моста, назад, в сторону Майами, все дальше от расширяющегося просвета между половинками моста. Ушел, безнадежно ушел, ушел, словно его и не было. И я никогда не узнаю, мой это убийца или просто еще один обычный майамский урод.
Я вышел из машины, чтобы взглянуть на вмятину. Глубокая. Я посмотрел по сторонам в поисках того, чем он бросил.
Оно откатилось на десять-пятнадцать футов в сторону и сейчас лежало посреди дороги. Даже с такого расстояния ошибки быть не могло, но как бы для того, чтобы я отбросил все сомнения, фары приближающейся машины осветили его. Машина резко свернула в сторону, врезалась в ограждение, и крики водителя были громче загудевшего сигнала. Чтобы удостовериться, я подошел к предмету.
Я вышел из машины, чтобы взглянуть на вмятину. Глубокая. Я посмотрел по сторонам в поисках того, чем он бросил.
Оно откатилось на десять-пятнадцать футов в сторону и сейчас лежало посреди дороги. Даже с такого расстояния ошибки быть не могло, но как бы для того, чтобы я отбросил все сомнения, фары приближающейся машины осветили его. Машина резко свернула в сторону, врезалась в ограждение, и крики водителя были громче загудевшего сигнала. Чтобы удостовериться, я подошел к предмету.
Да, конечно. Так оно и есть.
Женская голова.
Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть. Очень чистый срез, классная работа. По краю раны крови почти нет.
Слава богу, сказал я и понял, что улыбаюсь, а почему бы и нет?
Разве не здорово? Несмотря ни на что, я не сумасшедший.
Глава 10
В начале девятого утра подъехала Лагуэрта. Подошла ко мне я сидел на багажнике собственной машины, прислонилась к машине своей модельной задницей, скользнула ей по багажнику, пока наши бедра ни соприкоснулись. Я ждал, пока она что-нибудь скажет, но, похоже, у нее не оказалось слов на такой случай. У меня тоже. Я сидел так несколько минут, глядя на мост и чувствуя тепло ее ноги, а сам думал о том, куда же уехал мой друг на фургоне-рефрижераторе.
Из спокойных видений меня выхватило давление на бедро.
Я опустил глаза на ноги. Лагуэрта мяла мне бедро, словно кусок теста. Я взглянул на ее лицо. Она бросила ответный взгляд.
Нашли тело, сказала она. Понимаешь. То, что осталось.
Где?
Лагуэрта посмотрела на меня так, как должен смотреть коп на того, кто находит на улице головы без туловища. Однако ответила:
«Офис Депо сентер».
Там, где играют «Флорида пантерз»? спросил я и почувствовал, как легкий озноб холодными пальчиками пробежал по телу. На льду?
Продолжая смотреть на меня, Лагуэрта кивнула:
Хоккейная команда. Это и есть «Пантерз»?
Думаю, именно так они и называются, не мог удержаться я.
Ее запихнули в сетку ворот, ответила она, поджав губы.
Своим или гостям?
Она моргнула:
А что, есть разница?
Просто шутка, детектив, покачал я головой.
Именно потому, что я не понимаю разницы, мне нужен человек, который разбирается в хоккее. Ее глаза наконец оторвались от меня и стали обшаривать толпу, словно в поисках кого-нибудь с шайбой. Я рада, что ты еще можешь шутить по этому поводу. А что такое Она сдвинула брови, пытаясь что-то вспомнить. «Самболи»?
Что? Пожатие плеч.
Какая-то машина. Ее используют на льду.
«Замбони»?
Может быть. Парень, который работает на этой машине, вывел ее сегодня утром на лед, чтобы подготовить его к тренировке. Какие-то игроки любят тренироваться спозаранку. А для этого нужен свежий лед, и этот парень, легкое замешательство, водитель «самболи»? В дни тренировок он приходит на работу рано. И вот он выезжает на этой штуке на лед. И видит сложенные кучкой пакеты. Прямо в воротах. Еще одно пожатие плеч. Доакс уже там. Говорит, парня до сих пор не могут успокоить.
Я не много знаю о хоккее, сказал я.
Она снова посмотрела на меня каким-то тяжелым взглядом:
Я тоже не много знаю о тебе, Декстер. Ты играешь в хоккей?
Нет, и никогда не играл, сдержанно ответил я. Несколько раз ходил на матчи.
Лагуэрта ничего не ответила, а мне пришлось прикусить губу, чтобы не сболтнуть лишнего. На самом деле у Риты сезонные билеты на все матчи «Флорида пантерз», и я был немало удивлен, поняв, что люблю хоккей. Я получаю удовольствие не просто от яростного задорно-убийственного настроя игры и наносимых в ее ходе увечий. Что-то есть расслабляющее, когда сидишь в огромном и прохладном помещении. Я с удовольствием ходил бы туда, даже чтобы смотреть игру в гольф. А по правде, я сейчас сказал бы все, что угодно, только бы Лагуэрта взяла меня с собой. Я очень хотел попасть на стадион. Больше всего на свете мне захотелось увидеть тело, сложенное в сетке ворот, на льду, развернуть упаковку и взглянуть на чистую, аккуратную плоть. Мне так хотелось увидеть ее, что я, наверное, стал похож на карикатурного пса в стойке. Так хотелось быть рядом, что я даже почувствовал какую-то самоуверенность собственника по отношению к этому телу.
Хорошо, сказала Лагуэрта, когда я уже готов был выскочить из кожи. В ее легкой, несколько странной улыбке присутствовала доля официальности и еще доля чего? Чего-то совершенно другого, чего-то человечного, что, к сожалению, находится вне пределов моего понимания. Дадим друг другу шанс поговорить.
Хорошо, сказала Лагуэрта, когда я уже готов был выскочить из кожи. В ее легкой, несколько странной улыбке присутствовала доля официальности и еще доля чего? Чего-то совершенно другого, чего-то человечного, что, к сожалению, находится вне пределов моего понимания. Дадим друг другу шанс поговорить.
Мне бы этого очень хотелось, произнес я, источая обаяние.
Лагуэрта не ответила. Может быть, уже не слышала меня. Впрочем, не важно. Она полностью перестает понимать сарказм, если дело касается ее собственной персоны. Можно выдать самую пошлую лесть, и Лагуэрта примет ее как должное. Даже неинтересно. Вот я уже и не знаю, что еще сказать. Она и так уже безжалостно допросила меня, когда первой прибыла на место происшествия.
Мы стояли у моей бедной помятой машины, глядя, как восходит солнце. Лагуэрта несколько раз спросила меня, рассмотрел ли я водителя фуры, каждый раз слегка изменяя формулировку вопроса. Пять раз она спросила, уверен ли я, что это был фургон-рефрижератор. Похоже, такую манеру ведения допроса Лагуэрта считает вершиной проницательности. Она явно хотела бы задать этот вопрос еще несколько раз, но сдержалась, чтобы не выглядеть слишком прямолинейной. Как-то она забылась настолько, что задала вопрос по-испански. Я ответил, что seguro, уверен, и она посмотрела на меня, дотронулась рукой и больше не спрашивала.
Трижды она осматривала наклонный съезд с моста, качала головой и беззвучно исторгала «Puta!». Ясно, это имело отношение к офицеру Puta, моей дорогой сестрице Деборе. Факт наличия реального рефрижератора, как и предсказывала Дебора, потребует определенного контроля за подачей информации, и по тому, как Лагуэрта закусила нижнюю губу, я понял, что она как раз работает над этой проблемой.
Наверняка она выдаст что-то неудобное для Деб, это у нее всегда отлично получается, но пока я все еще не потерял надежду на скромный подъем акций моей сестры. Конечно, не благодаря Лагуэрте, но можно допустить, что кто-нибудь еще заметит, что ее блестящий опыт детективного расследования завершился удачей.
Как ни странно, Лагуэрта не спросила меня, что я делал на этой дороге в такой час. Конечно, я не детектив, однако такой вопрос мне кажется совершенно естественным. Возможно, и нехорошо утверждать, что упущения дело для нее типичное, но факт. Она не спросила.
И тем не менее очевидно, что нам еще есть о чем поговорить. Я последовал к ее машине большому двухлетнему светло-голубому «шевроле», на котором Лагуэрта ездит по служебным делам. После работы она пересаживается в маленький «БМВ», о котором никто не должен знать.
Залезай, сказала она, и я устроился на чистом голубом сиденье.
Лагуэрта ехала быстро, перестраиваясь из ряда в ряд, и совсем скоро мы уже проехали дамбу, снова оказались в Майами, пересекли бульвар Бискейн и проехали еще полмили в направлении автострады 95. После этого Лагуэрта повернула на автостраду и полетела в северном направлении со скоростью, которая была великовата даже для Майами. И вот мы уже повернули в противоположную от моря сторону в направлении Санрайза. Лагуэрта поглядывала на меня краешком глаза, и так три раза, пока наконец не сказала:
Классная рубашка.
Я посмотрел на свою славную рубашку. Я второпях набросил ее, отправляясь в погоню, и сейчас впервые обратил на нее внимание: рубашка для боулинга из полиэстера с яркими красными драконами. Я провел в ней целый день на работе, и она слегка помялась, но выглядела достаточно свежей. Симпатичная, конечно, и все-таки
Завела ли Лагуэрта светский разговор с расчетом, что я расслаблюсь и что-нибудь выболтаю? Подозревает ли она, что мне известно больше, чем я говорю? Неужели думает, что ей удастся усыпить мою бдительность и разговорить меня?