При первом рассмотрении образ Соколова не несет в себе того внутреннего «целеполагания», которое является по суждениям классической эстетики, непременным признаком идеального характера.
«Идеальность» Андрея Соколова расположена как бы «до» и «вне» случившихся с ним событий. Все, что происходит с ним на военных дорогах, в плену, после освобождения, в первые мирные месяцы есть реализация, развертывание идеальной силы, накопленной им до этих событий. Это как бы конкретно-событийное доказательство духовной силы, красоты, доброты, жизненности, трагической судьбы русского народа, невозможных для осуществления без находящихся в основании народного сознания идеалов.
Каждая трагическая судьба это отражение несовершенства как человека, так и каких-то сторон самой жизни. Борьба героя с этими несовершенствами, представленная трагическими конфликтами и испытаниями в ситуации раскола нации или Отечественной войны, порождает новый план отношений между индивидом и жизнью: он явно меньше и слабее ее, но человек преодолевает этот разрыв, эту пропасть крайним напряжением своих душевных сил, определенностью своих социальных действий, жизненностью своих идеалов.
Возможно структурировать состав идеала писателя. Он включает в себя, по крайней мере, три основных аспекта. Это идеал человеческой личности, эстетический идеал и наиболее всеобщая форма идеала общественного бытия. Доминантным, вырабатывающим в себе ферменты и импульсы для осуществления иных форм идеала, является у Шолохова, безусловно, идеал общественной жизни, связанный с основами жизни народа. Это своеобразный фундамент идеального, держащий на себе все многообразные проявления мира писателя, связанные со сферой мечты о будущей жизни народа. Вместе с тем, наиболее яркой формой идеала у Шолохова стало изображение человека. Эстетически это вершина творчества писателя, поместившего созданных им героев в один ряд с самыми выдающимися персонажами мировой литературы.
Идеал человека у Шолохова как бы распределен между многочисленными его героями Григорием, Аксиньей, Ильиничной, Пантелеем Прокофьевичем, Дуняшкой, Христоней, Андреем Разметновым, Макаром Нагульновым, Семеном Давыдовом, Лушкой, Андреем Соколовым, Лопахиным, дедом Щукарем и несть им числа в шолоховских текстах.
Выразительно писал М. М. Пришвин: «У людей, соединенных между собой общим языком, обычаями, литературой, культурой, историей, ну, вот, скажем, хотя бы людей русских, есть в душе какой-то более или менее подходящий образ примерно своего человека, на которого каждый глядит как на образец поведения Не думаю, чтобы этот субъективный образец своего, родного, понятного человека был бы неизменным. Этот образ, конечно, меняется в ходе русской истории Но если существует нация, народ, то в глубине его существует и неколебимый образ, что-то остается и связывает эпохи переживаний, как все равно у дна морского не шевелится вода и в бурю» [10, 449].
Такой же «образец» существует у народа и по отношению к истории, к собственному бытию, к основным ценностям духовной жизни, к родине как совокупности этих идеальных свойств, отраженных в каждом из русских людей. Шолохов воссоздает сущность т а к о г о идеала, который везде и нигде конкретно, который нельзя объяснить посредством какой-то одной формулы, но чувствуется и понимается всеми без исключения, как что-то родное и близкое, без чего невозможно настоящее существование.
Самое определенное, что необходимо сказать об идеале общественного бытия у Шолохова, заключается в том, что он является у него исключительно диалектичным. Шолохов не дает нам застывших форм исторического бытия народа. Во всем это бытие носит развивающийся характер, оно эстетически воспроизводится в русле общих философско-мировоззренческих представлений художника и самого народа, не выдавая никакие из своих самых привлекательных форм и положений за окончательные.
Говоря об эстетическом идеале, еще раз подчеркнем, что специфическое содержание его у Шолохова связано с отражением основных тенденций развития реальной истории и искусства. Выход на историческую арену народа как активного субъекта всех сфер общественного бытия, в том числе и в культуре, объективно привел искусство к ситуации, когда оно из замкнутой, корпоративной деятельности части общества (в своих высших образцах отражавших жизнь общества в целом) повернулось к народному сознанию, психологии и этике как преимущественному материалу и совокупности критериев в воспроизведении жизни.
Именно народ в художественном мире Шолохова представляет основную социальную, нравственную и психологическую ценность. Этот момент является центральной предпосылкой для понимания всех проявлений в художественной Вселенной писателя. Жизнь и смерть, труд и нравственность, совесть и преступление, взгляд на природу и объяснение сущности человека эти и другие коренные вопросы человеческой жизни и общества решаются Шолоховым с точки зрения народа, с учетом его интересов и воззрений.
М. М. Бахтин предельно точно сказал о подобном подходе: «Народ никогда не разделяет до конца пафоса господствующей правды. Если нации угрожает опасность, он совершает свой долг и спасает нацию, но он никогда не принимает всерьез патриотических лозунгов классового государства, его героизм сохраняет свою трезвую насмешливость в отношении всей патетики господствующей власти и господствующей правды. Поэтому классовый идеолог никогда не может проникнуть со своим пафосом и своей серьезностью до ядра народной души; он встречается в этом ядре с непреодолимой для его серьезности преградой насмешливой и цинической (снижающей) веселости; с карнавальной искрой (огоньком) веселой брани, растопляющей всякую ограниченную серьезность» [11, 513-514]. Такой народный взгляд выражен у Шолохова с уникальной художественной силой. Он имеет прямое отношение к содержанию его идеала, воссоздаваемого подчас в формах сниженного, комического дискурса. То-то не понятно было записным критикам изобилие смеха в «Поднятой целине» и «чрезмерность» присутствия архонта хоровой стихии романа деда Щукаря в повествовании. Трезвость и серьезность отношения к истинным идеалам у Шолохова подается в полном соответствии с народной позицией через смех и трагическую веселость.
Шолохов через свой идеал воспроизвел громадные жизненные противоречия, сложившиеся в исторической жизни народа. И в этом нет нарушения логики жизненность и сила шолоховского идеала как раз и состоит в том, что он опирается на реальное состояние народной души, указывает как на сложившиеся высокие формы социальной и духовной жизни в прошлом и от чего народ не желает ни в коем случае отказываться, так и на желание более справедливого устройства всеобщего бытия, замешанного на добре, нравственности и правде. Носителем такой мечты о будущем идеала у Шолохова выступает прежде всего человек. Концентрация подобных идеальных в духовно-историческом смысле черт в характере таких героев как Григорий Мелехов, Андрей Соколов, Макар Нагульнов, Семен Давыдов, Лопахин, осуществляется независимо от их конкретной индивидуализации как персонажей. Никто из них не идеален в персональном человеческом положении, но именно через них пробивается и просвечивается народный идеал истинного родового человека.
Эти герои становятся носителями амбивалентного содержания через призму идеала: они (не) совершенны в своем существовании, они несут в себе ту трагическую серьезность объяснения жизни, которая и формирует идеал как идеал, а не как утилитарную моральную максиму, годную к употреблению здесь и сейчас. Через них именно искал Шолохов идеал в действительности, а не в отвлеченных мечтаниях о том, что «могло бы быть».
Противоречия русской истории неслыханной силы в определенном смысле разрешались в ряде особых текстов русской литературы «Борис Годунов», «Война и мир», «Воскресение», «Бесы», «Двенадцать», «Белая гвардия», и вот «Тихий Дон». У Шолохова идеал выражен через симфоническое соединение идеала исторического развития народа (цели), общественных отношений (устройства всеобщей жизни на разумных и справедливых началах), человека (свободного, гуманного, взыскующего Истины). Такое соединение дает, собственно, представление об идеале жизни у писателя. «Снятие» всех этих форм идеала у Шолохова происходит в идеале эстетическом, который дает им художественно совершенное, т.е. прекрасное воплощение, входящее в духовный мир нации не только как точное и глубокое описание идеала в русской истории и обществе в трагические их минуты, но создающие и определяющие новые черты русского идеала в будущем.
Шолохов замыкает в своем творчестве очередной круг развития русской литературы. Он органично совместил как народнопоэтическую «наивную» эстетику, так и достижения литературы XIX и ХХ веков. Открытие Шолохова состоит не в повторении на ином историческом материале той истины, что и крестьяне «чувствовать и любить умеют». Этот писатель одним из первых в русской литературе, да, пожалуй, и в мировой, так отчетливо и явно поставил народ, его представления о действительности, его оценку человека и истории, его понимание прекрасного и трагического, его эстетический, нравственный, общественный идеал на главное место в художественном творчестве.
1. Громадная область идеальной духовной деятельности в русской культуре связана с иконописью, архитектурой и строительством храмов и монастырей, духовной музыкой и в дальнейшем музыкой Глинки, Мусоргского, Балакирева, Бородина, Чайковского, Римского-Корсакова, с русской живописью. Вся область народнопоэтического творчества давала замечательные примеры формирования идеала, тесно привязанного к обыденной жизнедеятельности человека русской цивилизации. Наконец, грандиозный опыт развития и сохранения русского православия есть особое чудотворное явление идеальной деятельности русской церкви и каждого православного русского человека. Но эти аспекты идеального начала в русской культуре не являются предметом данной главы.
2. Гегель. Эстетика. М., 1968. Т. 1. Гегель также писал: «Идея как действительность, получившая соответствующую своему понятию форму, есть идеал» [2, 79].
3. Философская энциклопедия в 5-ти томах. М., 1962. Т. 2.
4. Цит по: Арсланов В. Г. Предисловие к книге: Мих. Лифшиц и Д. Лукач. Переписка. 19311970. М., 2011.
5. Аристотель. Соч. В 4-х томах. М., 1984. Т. 4. Развернуто у античного философа это звучит так: «Историк и поэт различаются тем, что один говорит о том, что было, а другой о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история о единичном».
2. Гегель. Эстетика. М., 1968. Т. 1. Гегель также писал: «Идея как действительность, получившая соответствующую своему понятию форму, есть идеал» [2, 79].
3. Философская энциклопедия в 5-ти томах. М., 1962. Т. 2.
4. Цит по: Арсланов В. Г. Предисловие к книге: Мих. Лифшиц и Д. Лукач. Переписка. 19311970. М., 2011.
5. Аристотель. Соч. В 4-х томах. М., 1984. Т. 4. Развернуто у античного философа это звучит так: «Историк и поэт различаются тем, что один говорит о том, что было, а другой о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история о единичном».
6. Лукач Д. Большевизм как моральная проблема. Цит. по: Арсланов В. Г. Мих. Лифшиц и Д. Лукач. Переписка. 19311970. М., 2011.