Пока я валялся в постели со своей загадочной и нестрашной болезнью, строил крепости из маджонга, листал альбомы с фотографиями и попивал кагор (каждый день мне давали рюмочку для «улучшения пищеварения»), далекий и неведомый мир грохотал, обливался огнем и кровью, перекраивал границы государств, покрывался трупами, дымящимися городами, рухнувшими соборами и вокзалами.
Замечу одно: большинству сверстников Игоря Ефимова улучшать пищеварение не требовалось.
Публикации состоялись, книги вышли, писательский билет получен. Удачу нельзя отпускать. Следующий шаг утверждение себя в профессиональном сообществе. С этим проблема. Как уже говорил неоднократно, ограниченность ресурсов порождает жесткий контроль за ними. Битова, Ефимова, Кушнера «приняли в писатели» по необходимости, делиться с «молодыми» чем-то серьезным никто не собирался. Битов решает проблему переездом в Москву. Кушнер, как многие поэты, позволял себе странные вещи. Из воспоминаний Николая Крыщука редактора того самого филиала «Детской литературы», с которого и началась книжная судьба Ефимова. Готовится к печати новая книга Кушнера. Александр Семенович обращается к издательству с двумя просьбами. Одна из них:
Замечу одно: большинству сверстников Игоря Ефимова улучшать пищеварение не требовалось.
Публикации состоялись, книги вышли, писательский билет получен. Удачу нельзя отпускать. Следующий шаг утверждение себя в профессиональном сообществе. С этим проблема. Как уже говорил неоднократно, ограниченность ресурсов порождает жесткий контроль за ними. Битова, Ефимова, Кушнера «приняли в писатели» по необходимости, делиться с «молодыми» чем-то серьезным никто не собирался. Битов решает проблему переездом в Москву. Кушнер, как многие поэты, позволял себе странные вещи. Из воспоминаний Николая Крыщука редактора того самого филиала «Детской литературы», с которого и началась книжная судьба Ефимова. Готовится к печати новая книга Кушнера. Александр Семенович обращается к издательству с двумя просьбами. Одна из них:
Он узнал, что предполагаемый тираж его книги 50 тысяч.
Это неправильно. У него нет такого количества читателей.
Тираж надо сократить, иначе книга будет лежать на прилавках, а это стыдно. На все наши уверения, что читательская аудитория у него еще больше, чем тираж сборника, А. С. раздраженно отмахивался: «Не надо мне говорить! Я же лучше знаю!»
Конечно, есть соблазн списать эпизод на «игру», но почему-то другие авторы так шутить не рисковали.
Ефимов в шестидесятые уже после принятия в СП выпускает две книги в той же «Детской литературе»: отдельным изданием «Таврический сад» в 1966 году и переиздает в 1969-м сборник «Высоко на крыше». Его заход на территорию детской литературы был вынужденным. Писать для детей ему явно не хотелось, просто это был наиболее быстрый и удобный путь к «настоящей литературе». Из интервью Ефимова «Радио Свобода» в 1998 году:
Я считался детским писателем и входил в Секцию детской литературы в Союзе писателей Ленинграда. Там можно было, заузив себя на этой тематике, не касаться каких-то тем, которые волнуют взрослого серьезного человека. И тогда ощущение невольной неправды если не исчезало совсем, то притуплялось в достаточной мере.
Кстати, «заузили» себя многие ленинградские писатели. И нельзя сказать, что подобная «ограниченность» повредила им как писателям. Вспомним Виктора Голявкина, знакомого нам Сергея Вольфа, написавшего в семидесятые хорошую фантастическую повесть для детей «Завтра утром, за чаем». То, что Ефимов написал не самые удачные детские книги, не делает его автоматически автором взрослой прозы. Успех в детской литературе не следствие отказа от серьезной прозы. Лидия Гинзбург оставила интересное замечание, касающееся предмета нашего разговора:
Любопытно следить, как жанр рождается из обстоятельств. Из отсутствия бумаги. Из исключения тем не только враждебных, но и нейтральных. Из социального заказа, который становится социальным соблазном соблазном нужного дела или точного ответа на вопрос. И тотчас же опять взрыв нетерпения и бросок за писательской свободой. Когда свобода невозможна, суррогатом свободы становится условность. Оказывается, что условные темы менее обусловлены, потому что в них меньше контактов с действительностью. Писатель бежит от реальной темы к условной. По дороге он стукается лбом о многочисленные закрытые двери, пока не влетает в полуоткрытую дверь детской литературы, за которой меньше опасных контактов.
Но благодаря именно «условности» возникает эффект смежности настоящий «детский автор» литературно вкладывается не меньше, а где-то даже и больше творца «большой литературы». В конце концов, формально Евгений Шварц «переписывал» всем известные сказки, «приспосабливая» их под нужды современности.
Чай и другие менее детские напитки ждали молодых ленинградских авторов на Разъезжей у Ефимовых. Интересно, что многие мемуаристы отмечают закрытость характера хозяина салона. В воспоминаниях Николая Крыщука Ефимов фигурирует под инициалами И. Е. как человек «строгий и немногословный». У Попова: «умный, основательный Игорь Ефимов», «хмурый, озабоченный Игорь Ефимов». Наконец, Довлатов. Из «Ремесла»:
О Ефимове писать трудно. Игорь многое предпринял, чтобы затруднить всякие разговоры о себе
Здесь я прерву цитату и вернусь к тексту Довлатова позже. Он важен для понимания многого. Пока же из сказанного становится понятным, что Ефимов не был компанейским человеком, он умел держать дистанцию. Понятно, что «салон» Ефимовых открылся по необходимости не из желания видеть новые лица, заводить дружбу. Необходимость желание стать неофициальным центром силы молодого литературного Ленинграда. Полученный писательский билет дал возможность почувствовать себя первым среди прогрессивных прозаиков. Тут можно говорить о некотором разделении литературного пространства. В поэтической части безраздельно царствовал Бродский. Смерть Ахматовой 5 марта 1966 года была воспринята «общественностью» как передача трона наследнику Бродскому. Отмечу, что событие, произошедшее также 5 марта, но ранее в 1953 году смерть Сталина, вызвало куда более ожесточенную борьбу за престол. На прозаическую часть ленинградской литературной «поляны» претендентов было больше, хотя острой борьбы там не наблюдалось.
О Ефимове писать трудно. Игорь многое предпринял, чтобы затруднить всякие разговоры о себе
Здесь я прерву цитату и вернусь к тексту Довлатова позже. Он важен для понимания многого. Пока же из сказанного становится понятным, что Ефимов не был компанейским человеком, он умел держать дистанцию. Понятно, что «салон» Ефимовых открылся по необходимости не из желания видеть новые лица, заводить дружбу. Необходимость желание стать неофициальным центром силы молодого литературного Ленинграда. Полученный писательский билет дал возможность почувствовать себя первым среди прогрессивных прозаиков. Тут можно говорить о некотором разделении литературного пространства. В поэтической части безраздельно царствовал Бродский. Смерть Ахматовой 5 марта 1966 года была воспринята «общественностью» как передача трона наследнику Бродскому. Отмечу, что событие, произошедшее также 5 марта, но ранее в 1953 году смерть Сталина, вызвало куда более ожесточенную борьбу за престол. На прозаическую часть ленинградской литературной «поляны» претендентов было больше, хотя острой борьбы там не наблюдалось.
Но для деловитого Ефимова салон важный, но не слишком эффективный ресурс влияния. Ставка делалась на иное. Речь идет о литературной группе «Горожане», странное «участие» в которой принял и Сергей Довлатов. История ее начинается с ЛИТО библиотеки имени Маяковского. Именно его посещал знакомый нам Владимир Марамзин. Там Борис Вахтин познакомился с молодыми прозаиками Владимиром Губиным, Владимиром Марамзиным и Игорем Ефимовым. Вахтин предложил им объединить усилия для преодоления препятствий на пути к читателю. Авторы составили сборник, дали ему название «Горожане» и представили его в ленинградское отделение «Советского писателя». Сборник оказался в издательстве в начале января 1965 года.
Напомню, что в январском номере «Юности» печатается «Смотрите, кто пришел!» Ефимова. Его участие в сборнике рассказы «Скрытый смысл жизни», «Я забыл название», «Автоматика», «Монтекки и Капулетти», «Начальник стенда», переделанные и включенные позже в авторский сборник Ефимова «Лаборантка». Читая же сборник «Горожане», понимаешь, что авторы живут в разных городах. Возьмем повесть Владимира Марамзина «История женитьбы Ивана Петровича». В начале автор расписывается в своем уважении к Андрею Платонову:
Иван Петрович смотрел на свои фотографии детства.
В возрасте двенадцати лет он понравился сам себе больше всего. Это был мальчик с состриженными коротко волосами, не кидающийся чужому взгляду и без особого даже на это желания, с лицом, исходящим вовсю чистотой.
Потом следует урок освоения наследия обэриутов:
Вообще Иван Петрович был человеком на редкость правдивым, и это часто ему шло во вред. Сначала он учился на инженера-электрика, дошел до третьего курса, но никак не мог себе представить электрон. Понимание электрона все усложнялось, и немногие представляли его себе в полной мере, какой он такой? и волна и частица.
Да вы бы поверили, и дело с концом, говорили Ивану Петровичу все.
Нет, отвечал Иван Петрович печально. Как же поверить, если я не представляю? Я не могу, значит, быть инженером, если я не представляю себе электрона.
Да примите же его как аксиому! говорили ему и смеялись над ним.
В это надо поверить однажды, и все, убеждал Ивана Петровича замдекана.
Да чего там ломаться-то, надо поверить! говорили ему ассистенты, студенты, профорг, комсорг, парторг, инженеры, гардеробщица, мать, лаборантки, буфетчица тетя Наташа, вахтер в проходной и кондуктор в трамвае.
Нет, не могу, отвечал виновато Иван Петрович. Я уж должен представить. Ведь электрон же, на нем все основано, все электричество!
Проблемы теоретической физики отступают перед другим животрепещущим вопросом сексуальным. Иван Петрович знает, что женщины жаждут «вечного ближнего боя». Одну из атак лихой Иван Петрович проводит на лестничной площадке, провожая случайную знакомую. Все описывается нудно, обстоятельно, с заходом в экзистенциализм: