Прежде всего, хочу подчеркнуть, что в своем рассказе я попытался с иронией изобразить армян, давно живущих вдалеке от Армении, например, в Ленинграде, потерявших связи с армянскими традициями. И сохранивших, культивирующих лишь чисто декоративные, экзотические, а в конечном счете ложные представления об обычаях своего народа.
Далее, следуя неписаным, но жестко соблюдаемым другим традициям, Довлатов перечисляет выдающихся армян, которые «внесли вклад»: от Мариэтты Шагинян до астрофизика Виктора Амбарцумяна. Следующий шаг признание отдельных недостатков:
К сожалению, в рассказе имеются досадные неточности, связанные с описанием быта, и я благодарен всем, кто мне указал на них.
Ну а дальше начинается то, что не предусматривалось стилем подобных писем. Автор критикуемого рассказа неожиданно переходит в наступление. Он уже не оправдывается, не объясняется, а обвиняет «трудовые коллективы» в незнании тех самых традиций и обычаев:
Хотя в отдельных случаях можно и возразить кое в чем читателям журнала.
Довлатов возражает сотрудникам Армянского НИИ экономики и организации сельского хозяйства и их поддерживающих редакторов издательства Академии наук Армении по поводу упоминания в рассказе папах, которые якобы отсутствуют среди традиционных армянских головных уборов. Писатель ссылается на симпатичную, гендерно прогрессивную армянскую пословицу: «Вместо того, чтобы бить жену, сними папаху, побей ее и снова надень». Также с помощью фольклора разбирается вопрос о плове. Заканчивается «покаянное письмо» неожиданно лихо:
А за внимание к моему скромному произведению и дружескую критику спасибо!
К сожалению, Валерий Попов привычно обходит фактическую сторону дела, так как занят главным показать моральную уязвимость своего персонажа, который оказывается не героем:
С одной стороны, Довлатов немного гордился этой вдруг сразу обрушившейся на него популярностью, хранил и невзначай показывал всем эти «знаки внимания», с другой стороны, был напуган и даже ошеломлен.
Не знаю, какие бы письма в подобном случае писал Попов, а в тексте Довлатова нет ни малейшего следа унизительного самооправдания и обещаний больше не повторять ошибок. Достойный ответ, учитывая возможные последствия для автора первого текста, опубликованного в центральном издании. Видимо понимая, что извинениям за крамольный рассказ явно не хватает глубины раскаяния, после письма Довлатова слово берет редакция «Крокодила»:
Публикуя письмо С. Довлатова, автора рассказа «Когда-то мы жили в горах», редакция журнала не может замалчивать и своей собственной вины. Поступившие критические отклики читателей свидетельствуют о том, что работники редакции, готовившие упомянутый рассказ к печати, отнеслись к оценке произведения поверхностно. Они не помогли молодому автору устранить из рассказа ряд мест, легкомысленно и неверно трактующих народные обычаи и традиции. А это и вызвало справедливую читательскую критику.
Но в любом случае письма «трудовых коллективов» не превратились в шлагбаум на пути Довлатова в тот же «Крокодил». Через три месяца во втором номере за 1969 год его напечатали во второй раз. На обложке журнала два волка и козлик распивают бутылку. Серенький козлик обращается к плотоядно ощерившимся приятелям: «Братцы волки, взяли-то на троих, а чем будем закусывать?» Хорошая картинка. Со смыслом. Под обложкой рассказ Довлатова «Победители». Он не самый известный из прозы писателя, хотя заслуживает внимания. По объему он меньше «Когда-то мы жили в горах» занимает всего треть страницы. «Победители» грустный рассказ об утраченных иллюзиях, утрате «спортивного интереса» к жизни. В борцовском зале проходит очередное соревнование. Судья-информатор представляет очередных соперников:
« В синем углу Аркадий Дысин, в красном углу Николай Гарбузенко».
После объявления борцы «начинают возиться». Подобная вялость объясняется автором биографией «победителей»: «Оба они весили больше ста килограммов, обоим было за тридцать, оба ходили с трудом, а борьбу уже давно считали ненужной мукой. Но каждый раз тренеры уговаривали их поддержать команду». «Накал борьбы» опускается до нулевой отметки, когда выясняется, что главный судья Лев Епифанов уснул, не выдержав напряженности поединка. «Соперники» застыли внешний стимул продолжать противоборство ушел. Пробудившись, судья решает судьбу жребием подбрасывает монету. Уже втроем они покидают спортивный зал: «Через минуту из-за угла, покачиваясь, выехал трамвай. Друзья поднялись в вагон. Трое юношей, по виду студенты, уступили им место». Понятно, что «победители» давно уступили свои места в спорте, ни на что не претендуют, «соревнуясь» по инерции. Их отношение к «празднику спорта» простое: «Борьбу они ненавидели, а зрителей презирали». Ненавидели за то, что «не выбились в чемпионы», довольствуясь ролью статистов, фамилии которых навсегда пропечатаны в конце турнирной таблицы. Довлатов говорит об имитации как саморазрушении, о необходимости «ухода из спорта» в свой нужный и важный момент. Конечно, есть соблазн «углубленно» прочитать «Победителей», перебросить мостик к вечной теме «писатель и литература». Должен ли автор, блюдя «спортивную форму», «накачивать руку» в надежде на внезапное сотворение шедевра «чемпионство», или лучше «уйти из спорта», занявшись чем-то иным? На мой взгляд, этот небольшой рассказ Довлатова не потерял в силе за пятьдесят лет. И сейчас он читается свежо. Если сравнивать его с текстами, вошедшими в состав «Горожан», прекрасно видно, насколько те попросту ветхие примеры кокетливых словесных упражнений. К сожалению для Довлатова, Федерация вольной борьбы просмотрела рассказ «Победители», в отличие от чемпиона мира по шахматам Тиграна Вартановича Петросяна.
Наряду с первым своим рассказом Довлатов также включает «Победителей» в состав «Демарша победителей». Для нового издания он перерабатывает и расширяет рассказ. Получает новое имя и национальность главный судья соревнований Жульверн Хачатурян. Помимо имени он одаривается вставным эпизодом:
Год назад Хачатурян поступал в университет. Он был самым широкоплечим из абитуриентов.
Шел экзамен по русской литературе. Хачатурян всех спрашивал:
Прости, что за вопрос тебе достался?
Пушкин, говорил один.
Мне повезло, восклицал Хачатурян, именно этого я не учил!
Лермонтов, говорил второй.
Повезло, восклицал Хачатурян, именно этого я не учил!
Наконец подошла его собственная очередь. Судья вытащил билет. Там было написано: «Гоголь».
Вай! закричал Хачатурян. Какая неудача! Ведь именно этого я как раз не учил!
Перерабатывается диалог между борцами. Если в первом варианте они рассуждают об уходе из спорта и обсуждают прелести дивана-кровати и поэзии, то в «Демарше» помимо нового варианта диалога с медицинским уклоном возникают иностранные журналисты:
Если бы ты знал, как я ненавижу спорт, произнес Аркадий Дысин, гипертония у меня.
И у меня, сказал Гарбузенко.
Тоже гипертония?
Нет, тоже радикулит. Плюс бессонница. Вечером ляжешь, утром проснешься, и затем целый день без сна. То одно, то другое
Пора завязывать, старик!
Давно пора
Прости, кто выиграл? заинтересовался очнувшийся Жульверн Хачатурян.
Какая разница, ответил Гарбузенко.
Потом он сел на ковер и закурил.
То есть как? забеспокоился Хачатурян. Ведь иностранцы наблюдают! «Расцветали яблони и груши» нежно пропел он в сторону западных корреспондентов.
«Поплыли туманы над рекой», живо откликнулись корреспонденты Гарри Зонт и Билли Ард.
На мой взгляд, редакция не пошла на пользу «Победителям». Ушли изящество и точность журнального варианта. Дополнительные эпизоды и вставки утяжелили текст, размыли его философский посыл.
В любом случае обе публикации в «Крокодиле», как во всесоюзном издании, можно трактовать как скромное, хотя достойное обещание писательской будущности. Они тем важны для Довлатова, что у себя в Ленинграде он так и не сумел добиться прогресса, перейти на новую ступень. Вспомним его «успехи» в журнале «Звезда» рецензия на сборник Феликса Кривина и на мемуары старого большевика Николая Евгеньевича Буренина. Сотрудничество с журналом не прекратилось, хотя трудно говорить о поднятии планки.
Глава шестая
В журнале «Звезда» 1, 1969 выходит его очередная рецензия. На этот раз Довлатов откликнулся на книгу современника и земляка Александра Германовича Розена. Мы уже встречали это имя. Он автор хвалебной рецензии на сборник «Горожане» «Узок круг этих людей» Розен ровесник века писал нестыдную прозу о войне. Правда, она несколько потерялась на фоне появившейся тогда «лейтенантской прозы» (Ю. Бондарев, К. Воробьев, Г. Бакланов). В небольшом тексте Довлатов говорит о его очередной «военной книге» сборнике повестей и рассказов «Осколок в груди»:
Эстетический пафос этой книги сводится к стремлению увидеть каждодневный военный труд, талант, ум, терпимость и волю командиров и бойцов. Отношение писателя к своим персонажам трезвое, честное, обстоятельное. Запоминается образ комдива, волевого, смелого человека, но объективно приносящего порой вред делу своим пренебрежением к военной теории. В образе подполковника А. Розен разоблачает тех, кто одинаково молодцевато докладывает о победе и поражении и чей казенный оптимизм приносил, в конечном счете, на фронте значительный ущерб.
Рецензия завершается несколько казенно: заметно, что автор утратил интерес к жанру, который из возможной ступени писательского восхождения превратился практически в единственный способ общения с читателем:
Александр Розен пишет просто. Ясность один из его художественных принципов. Стиль книги хладнокровен, а гражданский смысл ее выражается не в тоне, а в сути произведений, во взглядах, пристрастиях и позиции автора.
Итак, Довлатов находится в несколько двойственном положении. С одной стороны, небольшие тексты напечатаны в Москве и даже вызвали нечто вроде скандала, правда, нелитературного свойства, с другой, продвижение в профессиональном литературном сообществе родного города откровенно застопорилось. В это странное время, ставшее, к сожалению, привычным для литературного существования Довлатова, его и приглашают пополнить группу «Горожане». Что для него было самым ценным и желанным в те годы? Напечататься и быть прочитанным. Но Ефимов, напомню, специально оговаривает в интервью: «Но уже следующий сборник мы не готовили. Не было сборника, в который Довлатов включал бы свои вещи». Тогда зачем участие в эфемерной литературной группе Довлатову? Для чего звать нового автора, для которого дорога к читателю самое важное, если собственно заниматься литературой никто и не собирался? Сам Довлатов о «приобщении» пишет так:
Я был единодушно принят в содружество «Горожане». Но тут сказалась характерная черта моей биографии умение поспевать лишь к шапочному разбору. Стоит мне приобрести что-нибудь в кредит, и эту штуку тотчас же уценивают. А я потом два года расплачиваюсь.