Таким образом, не поддерживая сам бунт, союз Брюховецкого с татарами и турками и измену царю Алексею Михайловичу, Лазарь Баранович проявил определенную симпатию по отношению к некоторым требованиям восставших. Надо отметить еще одно важное обстоятельство: если Иннокентий Гизель находился в Киеве под защитой воеводы Петра Шереметева, то для Барановича, после убийства Ивана Брюховецкого в июне 1668, фактическим гетманом стал Петр Дорошенко, которого архиепископ называл «настоящим превосходительным господином»[184] Московское правительство могло удивить еще и то, что во время приближения к Новгороду Северскому царских ратных людей архиепископ покинул свою резиденцию в Спасском монастыре, уехал в Новгородскую крепость, оказавшись, таким образом, под защитой казаков Дорошенко. Однако в дальнейшем выяснилось, что причиной такого поведения послужила жестокие меры, предпринятые Щербатовым для подавления мятежа[185].
Еще в то время, когда Дорошенко фактически управлял Левобережьем, Лазарь Баранович вступил в переписку с черниговским полковником Демьяном Многогрешным[186]. После того, как Дорошенко вернулся в Чигирин, Многогрешный, оставленный на Левобережье в качестве наказного гетмана, оказался в крайне щекотливом положении. У него не было надежных сторонников среди старшины: истеричный, склонный к пьянству, он не обладал авторитетом Дорошенко. При этом Многогрешный уже находился под угрозой со стороны сил Г. Г. Ромодановского. В такой ситуации он охотно вспомнил о предложениях архиепископа и попросил его выступить посредником между ним и Москвой. Результатом переговоров стало очередное письмо Барановича. Остановимся на тексте этого послания. Интересно, что архиепископ, несмотря на всю ту лесть, которой он, как обычно наполнил свое письмо, довольно жестко критиковал царских воевод: «Аще явиши им милость свою, писал он Алексею Михайловичу, сие глаголют и пишут ко мне: извести пресветлому царю: аще милости его не обрящем. Лутче нам еже домы наши оставити, неже вкупе с воеводы быть»[187] Этот пассаж не стоит трактовать только в свете конфликта Лазаря Барановича с московскими воеводами. Как уже было упомянуто, в 60-е гг. XVII в. представители киевского духовенства считали себя (что было в определенной степени обосновано их деятельностью во время измены И. Выговского и Ю. Хмельницкого) посредниками между населением Левобережья и царским правительством. «и нам архиереом благословляти кленущия вас и молитися за творящую вам напасть»[188], писал Баранович о посреднической роли киевского духовенства. Говоря о «вожделенных вольностях» (в первую очередь о ликвидации института воеводства на Украине), Баранович привел пример поляков, которые не поняли, что казаки это «род сицев, иже свободы хощет, воинствует не нужею, но по воли». Архиепископ намекнул, что казаки могут снова отложиться от государя, так как «от однех воевод, с ратными людми в городех будучих скорбят, и весь мир сущими воеводами в городах украинных, одне в Литву, а иные в Полшу идти готовы, подущение всегдашнее от варваров имеют»[189].
Однако надежды архиепископа не оправдались: Многогрешный решил наладить отношения с Москвой напрямую, а бывший в то время при царском дворе протопоп Адамович и вовсе заявил, что желание убрать воевод из малороссийских городов только лишь «затейка, Бог судит, преосвященного архиепископа Лазаря Бороновича да гетмана Северского, врага Божия и государева»[190]
Так или иначе, но в 1668 г. Лазарь Баранович проявил наиболее самостоятельную позицию. В его переписке прослеживается определенный политический идеал той части киевского духовенства, которая хотела независимости от воевод на Украине и непосредственного контакта с Москвой. Выступив на стороне царской власти, епископ не просто убеждал Брюховецкого и Многогрешного вернуться под «высокую государеву руку», но и пытался использовать сложившуюся ситуацию для разрешения тех проблем, которые, как ему казалось, нарушали устоявшийся порядок взаимоотношений гетманской и царской власти с малороссийской церковью. Отметим также идею о превосходстве «духовного стана» над «поспольством» и казачьей старшиной и роль посредника между населением Украины и царской властью, которая также появляется в переписке Барановича в это время.
Митрополит Иосиф Нелюбович-Тукальский и казацкое восстание 1668 г. Отдельно следует рассмотреть позицию митрополита Иосифа Тукальского. Его статус был наиболее зыбким по сравнению со всеми остальными православными иерархами Украины того времени. С одной стороны, он не был признан московским патриархатом, которому принадлежала киевская митрополичья кафедра. С другой, он не был признан и королем, так как еще в 1664 г. привилей на митрополию от польского правительства получил Антоний Винницкий. По большому счету, весь его авторитет внутри церкви держался на личных связях с Иннокентием Гизелем и Лазарем Барановичем, которые ходатайствовали за него перед Москвой.
Большую часть своего пастырского служения Тукальский провел в Речи Посполитой: сначала он был архимандритом Виленского Свято-Духова монастыря. Затем, с 1661 г. в противовес Филимоновичу, Иосиф Тукальский был поставлен во главе могилевской и оршанской епархии. В первой половине 1660-х гг. польская власть восстановилась на большей части территории Великого княжества Литовского, а вместе с ней на эти земли вернулась униатская церковь. Именно это стало основной проблемой для православных иерархов Речи Посполитой. Поэтому еще в начале 1658 г., как уже было отмечено, Иосиф Тукальский вместе с Иннокентием Гизелем отправили в Москву письмо, в котором оба архиерея эмоционально излагали просьбу о том, чтобы царь продолжал борьбу с Речью Посполитой и, в первую очередь озаботился ликвидацией унии. Начиная с 1658 г., когда часть украинского высшего духовенства покинула Киев и вплоть до смерти своего родственника митрополита Дионисия Балабана в 1663 г., Иосиф Тукальский был вторым лицом в православной церковной иерархии Речи Посполитой.
В апреле 1664 г. Тукальский был избран киевским митрополитом, но уже в июне того же года был схвачен по указу польского короля и вместе с Гедеоном (Юрием) Хмельницким заточен в Мариенбургскую крепость. В 1666 г. он был освобожден и в сопровождении всего одного слуги перебрался в Чигирин к гетману Дорошенко. Правобережный гетман не только предоставил Тукальскому маетности, но выпросил у константинопольского патриарха Мефодия грамоту на киевскую митрополию, согласно которой Иосиф с 1667 г. получил также титул экзарха. С этого времени митрополит и гетман выступали в крепком тандеме, причем, как доносили московские лазутчики, «гетман во всем Тукалского слушает».
Наиболее близкие отношения связали Иосифа Тукальского с Иннокентием Гизелем. Не имевший влияния на Левобережной Украине митрополит был бы очень зависим от киевского духовенства или, по крайней мере, не мешал бы прямым отношениям с Москвой. В связи с этим, уже в 1667 г., с ведома киевского воеводы, начинается переписка между Гизелем и Тукальским. Тогда же Василий Тяпкин писал главе Малороссийского приказа А. Л. Ордину-Нащокину: «Да будет известно, что печерский архимандрит с Тукальским великую любовь между собою и в народе силу имеют. Хорошо было бы обвеселить архимандрита милостивою государевою грамотою и твоим боярским писанием, которого он безмерно желает; так же бы отписать к прочим игуменам и братии киевских монастырей, потому, что через них может всякое дело состояться, согласное и развратное»[191]
Тукальский сразу отозвался на письма киевского воеводы, обещая содействовать переходу Петра Дорошенко под патронат польского и российского монарха, не нарушая, таким образом, Андрусовского перемирия. В принципе тогда митрополита это вполне устраивало: начавшиеся переговоры с московской администрацией дали понять, что его действительное управление киевской митрополией возможно. «Тукалской наговаривает Дорошека под высокую руку великого государя, желаючи себе митрополии» писал Василий Тяпкин[192]. В это время Иосиф всячески старался «выслужиться» перед Петром Шереметевым: обещался уладить вопрос с перебежчиками на Правобережье[193] и, самое главное, пытался отговорить Дорошенко от «агарянской прелести», то есть от союза с крымскими татарами[194].
Однако уже в начале 1668 г. поведение митрополита сильно изменилось. По всей видимости, это был вынужденный шаг, связанный с поворотом во внешней политике, предпринятым патроном митрополита гетманом Дорошенко. Правобережный гетман, удостоверившись в том, что московская сторона твердо придерживается Андрусовского перемирия, решил действовать самостоятельно и поставить Левобережную Украину вместе с Киевом под свой контроль[195]. Тукальскому ничего не оставалось делать, как полностью поддержать Дорошенко, тем более, что султан также подтвердил права Иосифа на киевскую митрополию. Впоследствии нежинский протопоп Симеон Адамович, побывавший в плену у гетмана, в качестве главного виновника произошедших событий назвал именно митрополита: «А как то восприял Тукалский, учал писать к Брюховецкому, обманывая его, будто Дорошенко хочет ему Брюховецкому булаву отдать, чтобы он над обоими сторонами гетманом был обещали над обоими сторонами гетманствовати, учали писать к нему, чтобы он свою булаву привез и Дорошенко поклонился»[196] По сведениям Адамовича, митрополит так объяснял свою политическую программу: «де мы ни к государю московскому, ни к королю полскому не хочем, толко к тому, кто нас любит; и привилий от турского на митрополию киевскую мне показывал»[197]
Так или иначе, после того, как часть Левобережья перешла под контроль Дорошенко, митрополит распорядился поминать на ектеньях вместо царского имени «богоспасаемого благочестивого гетмана Петра». Вторым распоряжением Тукальского стало наложение клятвы на всех священников, поставленных Филимоновичем. После того как сам местоблюститель попал в плен к казакам Дорошенко и был посажен в Чигиринскую тюрьму, Иосиф Тукальский самолично сорвал с него архиерейскую мантию, заявив, что Мефодий недостоин быть епископом и местоблюстителем.
Симеон Адамович оставил очень важные детали своего разговора с Иосифом Тукальским и Петром Дорошенко. В виду того, что переход в вассальную зависимость от Османской империи заведомо не был бы так популярен, как, скажем, переход под власть единоверного царя, и митрополит и гетман оправдывали свои действия стараниями для «общего блага» и «отчизны»: «А как де протопопа привозили из Прилук и говорили ему Тукалской и Юрась (Ю. Б. Хмельницкий Д. С.) и Дорошенко: для чего де он протопоп не хочет добра своей отчизне, а хочет добра Москве?»[198] И далее: «и многие мне маетности обещали (Тукальский и Дорошенко Д. С.), что пропало, все хотели воздать, толко б я царскому величеству не радел, а с ними бы жил в совете и имел бы к отчине своей раденье, а ты де нам надобен»[199]. Таким образом, митрополит и гетман желали привлечь на свою сторону Адамовича, воззвав к его «патриотическим» чувствам, доказав его надобность к Родине, врагами которой, по мнению Тукальского и Дорошенко, выступали в то время Москва и Варшава.