Оправдывая свои действия, Тукальский один в один повторил слова своего основного противника местоблюстителя Мефодия Филимоновича. В своих показаниях Иннокентий Гизель писал: «да в том же своем листу он епископ написал, будто он епископ с боярином его милостью имел ссору для посполитого добра и для целости отчизны и церкви Божией и волности нашей, и та речь велможному его милости пану боярину неслична, а отчизны нашей и волностям никакой обиды несть, а церквам Божиим и наипаче никакого разоренья не бывало»[200]
В восстании 1668 г. прослеживается противостояние не только двух политических сил ориентированного на Османскую империю, но при этом нацеленного на наибольшую автономию гетмана Петра Дорошенко и сторонников Москвы, но и двух идеологических проектов. С одной стороны, сторонники Дорошенко и, в первую очередь, Иосиф Тукальский оправдывали свои действия интересами «отчизны», Украины, независимой от Москвы и Речи Посполитой (но под турецким протекторатом). С другой стороны, сторонники Москвы апеллировали к власти единоверного монарха. Если первый проект был более близок старшинской среде и апробирован, как мы увидим ниже при Выговском и после подписания Слободищенского трактата 1660, по которому Юрий Хмельницкий с частью казаков перешел на сторону короля, то второй был «разработан» киевским духовенством еще задолго до начала Освободительной войны.
В любом случае, поддержка турецкого курса духовенством, как было уже неоднократно подчеркнуто исследователями, не могло не вызвать недоумения среди широких слоев населения. Несмотря на то, что Тукальский преследовал ту же цель, что и Сильвестр Коссов и другие представители высшего киевского духовенства, а именно укрепление положения православной церкви в Речи Посполитой[201], его позиция была обречена на неудачу. В этом отношении можно согласиться с оценкой, сделанной Б. Н. Флорей: «Действительно, многие поступки митрополита свидетельствуют о его несомненной преданности своей вере и Церкви, но стремление защищать свою веру и свою Церковь без России и против России привело его на тот путь, который не принес ничего хорошего ни православию, ни православной Церкви на украинских и белорусских землях»[202]. Недоверие к Москве как к силе, традиционно защищающей православных в условиях развития этнических представлений того времени могло опираться в идеологическом смысле только на образ «отчизны», что было зачастую не так актуально и понятно для самых разных слоев украинского общества того времени.
Участие Тукальского в демарше Дорошенко, однако, не сделало его в глазах Москвы персоной non grata. Видимо, московское правительство не чувствовало в себе силы, чтобы игнорировать, пускай и не признанного им, митрополита, который обладал определенным авторитетом среди киевского духовенства. Более того, глава российской внешней политики того времени М. А. Ордин-Нащокин выдвинул идею, согласно которой Иосиф Тукальский должен был выступить в защиту того, чтобы Киев оставался под контролем Русского государства[203]. Посредниками в деле сближения митрополита с Москвой выступили Иннокентий Гизель[204] и Лазарь Баранович[205].
В любом случае, поддержка турецкого курса духовенством, как было уже неоднократно подчеркнуто исследователями, не могло не вызвать недоумения среди широких слоев населения. Несмотря на то, что Тукальский преследовал ту же цель, что и Сильвестр Коссов и другие представители высшего киевского духовенства, а именно укрепление положения православной церкви в Речи Посполитой[201], его позиция была обречена на неудачу. В этом отношении можно согласиться с оценкой, сделанной Б. Н. Флорей: «Действительно, многие поступки митрополита свидетельствуют о его несомненной преданности своей вере и Церкви, но стремление защищать свою веру и свою Церковь без России и против России привело его на тот путь, который не принес ничего хорошего ни православию, ни православной Церкви на украинских и белорусских землях»[202]. Недоверие к Москве как к силе, традиционно защищающей православных в условиях развития этнических представлений того времени могло опираться в идеологическом смысле только на образ «отчизны», что было зачастую не так актуально и понятно для самых разных слоев украинского общества того времени.
Участие Тукальского в демарше Дорошенко, однако, не сделало его в глазах Москвы персоной non grata. Видимо, московское правительство не чувствовало в себе силы, чтобы игнорировать, пускай и не признанного им, митрополита, который обладал определенным авторитетом среди киевского духовенства. Более того, глава российской внешней политики того времени М. А. Ордин-Нащокин выдвинул идею, согласно которой Иосиф Тукальский должен был выступить в защиту того, чтобы Киев оставался под контролем Русского государства[203]. Посредниками в деле сближения митрополита с Москвой выступили Иннокентий Гизель[204] и Лазарь Баранович[205].
Воспользовавшись возможностью вернуться в Киев, Тукальский написал два письма в Москву. Остановимся подробнее на их содержании. Оба письма содержат изрядную долю панегирики и, без сомнения, стоит сомневаться в их искренности все-таки они были написаны митрополитом, который поддерживал Петра Дорошенко, гетмана, «по версии» Османской империи. В одном из писем Иосиф Тукальский просил, чтобы царь позволил «православным российским людем, ныне в бедах и в нуждах от всегдашних врагов церкви и веры святой православной сущим також де у нашего царского величества под единым государствующим Российским народом верного и неизменнаго подданства, в том же всеа Росии титлою и державою Великия и Малыя и Белыя Росии повиноваться до скончания мира будете»[206] В следующем письме звучат подобные мотивы: «моляся вашему царскому пресветлому величеству, православнаго царства скипетра держащу над всем православно-росийским народом, его же долгота от Путивля, за Перемышль и Самбор, аж до Санока, широта же от Днестра до Двины и за Двину простреся, равно с равноапостольным князем великим росийским Владимером святым царствовати усердно желаю, к чему сам Господь поспешит, аще ваше царское пресветлое величество имущим к себе приити православным росийским людем також де под вашим царским пресветлым величеством, единым православным христианским кесарем и монархою, над православным росийским народом вернаго и неизменнаго подданства крепкаго и прекраснаго а его всесветлейшим наследником в веки владети в том же всея Росии титлою и державою Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу»[207]
В приведенных письмах Иосифа Тукальского просматривается церковно-династический мотив, объединяющий святого равноапостольного князя Владимира и его «наследника» Алексея Михайловича. Более того, по-видимому, из желания угодить московскому правительству, митрополит включил в свои послания то, что отражало официальную идеологию Москвы по отношению к Украине это триединство царского титула. Однако, самым интересным нам представляется противопоставление терминов «люди» «народ». Когда речь идет о группе людей, не находящихся, согласно тексту письма, под «скипетром» российского монарха Тукальский использовал слово «люди». «Народ» же это категория скорее политическая в том плане, что она ассоциируется с суверенитетом, выраженным в «своей» российской власти («православным российским людем, ныне в бедах и в нуждах от всегдашних врагов церкви и веры святой православной сущим також де у нашего царского величества под единым государствующим Российским народом верного и неизменнаго подданства» православные российские люди, которые сумеют принять царское подданство, станут, таким образом, уже православным российским народом).
Так же нельзя пройти мимо важной особенности приведенных слов митрополита. Несколько раз подчеркивалось, что для «российских людей» естественной властью может быть только «православный кесарь». Здесь мы снова сталкиваемся с тем, что в представлении Тукальского, равно как и в представлениях других представителей высшего украинского духовенства того времени нельзя точно обозначить грань между религиозной дефиницией «православный» и этнической, как нам кажется, дефиницией «российский».
Глава III. Этнические взгляды и политические идеалы украинского духовенства по источникам 60-х начала 70-хх гг. XVII в
«Перестрога Украине» 1669 г. Политические интенции левобережного духовенства отражаются в первом известном нам украинском политическом трактате, «Перестрога Украине» 1669 г. Текст трактата (или, возможно, записанной речи) представляет рефлексию над бедствиями, принесенными Руиной и одновременно предостережение всем слоям населения. По замечанию Б. Н. Флори, данное сочинение «следует рассматривать как проявление стремлений к консолидации элиты для подчинения в дальнейшем социальных низов ее руководству»[208]. «Перестрога» была обнаружена известным украинским исследователем-источниковедом Ю. А. Мыцыком в архиве семьи Дворецких[209]. Можно предположить, что трактат был написан представителем духовенства, близким к семье киевского полковника Василия Дворецкого. Стиль написания, ретроспективные вставки говорят нам о том, что автор «Перестроги» был близок к интеллектуальному кружку, сформированного вокруг Киево-Могилянского коллегиума, в частности, к его членам Иннокентию Гизелю, Лазарю Барановичу и Иоаникию Галятовскому. Трактат обращен к казацкой старшине и носит характер наставления. Помимо «Перестроги» перу неизвестного автора принадлежит «Память», обращенная к Алексею Михайловичу, о которой речь пойдет ниже.
В начале своего произведения автор со скорбью передает общую картину Руины: «Такъ много завоевали мѣст и селъ полных люде, а теперъ пусте, ледво сотня част зостает»[210] В красках, близких к средневековой книжной традиции, аноним описывает происходящие события как предтечу страшного суда: «В всѣм околнычим монархом зазлыла и на себе обрушила и до згиненя з мѣстцами свтыми близка ест за злости, тилко час еще не пришолъ, ведлугъ судов Божиих» Причем, в тексте присутствует вполне прозрачный намек на то, что все современные автору трагические события результат действия казаков, которые более не слушаются «мдрых в писмѣ свтом и в дѣлахъ военных и П[а]на Бга»[211]. Отдельно упоминается о тех злодеяниях, которые казаки целенаправленно причиняли украинскому духовенству. В произведении прослеживается возмущение на постоянное обращение части старшины за помощью к татарам. Не называя конкретных имен, автор с особой критикой обрушился на внешнеполитический курс гетмана Дорошенко, что также показывает близость авторской позиции к взглядам Гизеля и Барановича.
Далее в тексте поставлен вопрос, почему Украина не может стать монархией (!), как окрестные государства. И тут же в качестве ответа приводятся две причины. Во-первых, «меньшие» не слушают «старших», а во-вторых, «у монархов послушенство и моцъ, порядки и скарбы, молытвы ялмужны. А в Украинѣ, яко межи быдломъ, нѣчого того не маш»[212] Автор сетует на то, что непостоянство украинской верхушки привело к утрате территорий и «неисчислимых богатств», которые Украина имела при «старом» Хмельницком. Особенно сильное отторжение у анонимного автора вызывает возможный протекторат Османской империи, страны, в которой ни «христианин, ни жена его, ни дети, ни имущество, ни вера не свободны и народы мельничный жернов носят на шеях». Рисуется будущее Украины под властью турок, при которых «вольным» будет только Дорошенко или «иншие гетманы», казаков будут посылать воевать за Дунай, а все украинские города и села будут отданы во владение турецкой знати. При этом сатирически преподается один из лозунгов сторонников правобережного гетмана: «Зла и тяжка москва Украинѣ, а поляки совите тяжкиѣ»[213].