Так-то оно так, но, видится мне, в колодце никого нет.
Да ты что спятил?! Мы же только что видели!..
Снизу, уже изнутри дома, послышались хорошо различимые крики, брань, глухие удары, чей-то короткий стон, громыхнул, упав, какой-то тяжелый предмет.
Шум продолжался минут десять, потом стих, но Безсонов чувствовал, что там еще не все кончилось. Словно в подтверждение его мыслей, снизу раздался ужасный крик и почти одновременно звук разбившегося стекла.
Через четверть часа Тарас заволок на чердак бездыханного Шубина и молча швырнул в сено. Потом, вытерев рукой пот со лба, забурчал, непонятно к кому обращаясь:
Ну чого ты дывышься?.. Говнюк твий дырэктор! Чого вин смыкався? Я ж йому крычав: «Стий, подлюка, вбью!» Так вин, гадюка, шо накойив?.. Вмазав батькови в око! Ну я потим йому так вмазав! И й ще раз! Ще!.. Алэ спочатку вин пидпысал договир. Розумиишь, вин пидпысал його! Тьфу, буржуйскька пыка!
Неизвестно, еще сколько времени продолжался бы монолог Тараса, но снизу его позвал властный «батькин» голос, и хлопец, еще раз плюнув, ушел.
Шубин лежал неподвижно, уткнувшись лицом в напитавшееся ночной стужей сено. Безсонов перевернул его на спину, отчего Шубин коротко застонал, но так и не пришел в сознание. Носовым платком промокнул директору кровь на разбитом лице. Генка присел рядом на корточки.
Если директор взаправду подписал бумажки, нам всем хана! сказал он. Непонятно, почему он не подписал их раньше, там, на заводе?
Безсонов пожал плечами: Просто Андрей Васильевич не доверяет бандитам. И имеет для этого все основания Дай мне свой носовой платок, а то мой весь в крови.
Откуда он у меня? Я парень простой, сморкаюсь прямо в снег!.. Послушай, если он не доверял тем козлам, то на хрена согласился подписывать?.. Сломался, что ли?
А ты бы не сломался?! взорвался Безсонов. На твоих глазах держат в колодце сына, потом самого зверски избивают! Не сломался бы?!.. Уверен, немного найдется мужиков, которые выдюжат в такой ситуации!
Понимаю. Чего тут непонятного? Генка вздохнул. Но жить все равно хочется.
Пленники замолчали, прислушиваясь к новым шагам, приближавшимся по скрипучим ступеням. Щелкнул замок, нерешительно отворилась дверь, и раздался усталый голос старухи, совершенно не различимой на фоне обезжизненного ночного неба.
Не спите, сынки?
Так вы ж спать не даете! Деретесь! проворчал Генка. Старуха бросила на пол какие-то вещи, чиркнула спичкой, раз, другой и уголок чердака осветило нервное пламя свечи. Старуха подняла с пола черный тулуп на овечьем меху и укрыла им лежавшего без каких-либо признаков жизни Шубина.
Это страдальцу. А то замерзнет, бедолага. Мороз-то на дворе все крепчает!.. А это вам, старуха протянула второй тулуп Безсонову, будете греться друг за дружкой.
Вы к нам очень добры не знаю, как вас по имени, сказал Женька.
Мать покойная меня Тэтяной называла. А Ульян привык все больше ведьмой да старой каргой обзывать. Один только Леша помнит еще мое настоящее имя.
Леша? переспросил Безсонов и подвинулся к старухе, в руках у которой появился вдруг маленький чугунок.
Это мой второй брат. Он полоумный, но добрый, как ребенок.
Безсонов вспомнил голубоглазого старика, кормившего сегодня посреди дороги козу. Старуха сняла с чугунка крышку, и тут же из него пахнуло чем-то давно забытым теплым и вкусным прошлым.
Состряпала немного кутьи. Сегодня ж Рождество Спасителя нашего. Вот, угощайтесь с Богом! старуха протянула мужчинам ложки.
Глядя, как они уминают кашу, бабка Тэтяна замолчала. Потом вдруг продолжила рассказ:
Глядя, как они уминают кашу, бабка Тэтяна замолчала. Потом вдруг продолжила рассказ:
Годков так шестьдясят назад на хуторе, кроме нас, жили еще две семьи. У них были злые и глупые дети. Мы в то времечко тоже были детьми. Соседские не любили Алешу, били его частенько и дразнили «лешим»
Это же оливки! выплюнув на ладонь косточку и поднеся ее близко к глазам, удивился Женька.
В кутью изюм кладут да чернослив. Но откуда у меня чернослив?.. Сколько раз просила Ульяна, но он всегда ругается, кричит на меня. Вот привез соленых слив, пришлось их в кутью добавлять.
А почему люди покинули хутор? спросил Безсонов.
Испугались нашего горя, вздохнула бабка Тэтяна и перекрестилась, глядя на дверь. Безсонов переглянулся с Генкой и вопросительно посмотрел на старуху.
Ох, давно это было, сынки, так давно! Уж боль прошла-позабылась, а с ней и жизнь моя, всхлипнула старуха. От всего-то века моего бабьего сухая седая прядь волос!.. А в юности знали бы вы, сынки, какие у меня были локоны! Густые, непокорные! И я вся шальная, непокорная!.. Мать не знала, что со мной делать. Однажды она меня сильно наругала, и я озлилась и убила ее Давняя история, сынки, и темная. А горела хата сильно! Те, кто видел наш пожар, будучи в тот час в лесу, говорили потом: «Казалось, будто солнце встает с того света!..»
Безсонов и Генка, давно забыв про кутью, внимательно слушали бабку Тэтяну, не отрывая взгляда от ее восковых пальцев, беспокойно теребивших старый пуховый платок. Во сне тихонько постанывал Шубин.
Ну ты, бабка, даешь! очнувшись от странного наваждения, присвистнул Генка. Может, ты нам в кутью мышьяка сыпанула?
От горя Алеша тронулся умом, не обидевшись на Генкин вздор, продолжала старуха, а Ульян покрыл меня, не выдал милиции, облепившей хутор, как осы ворованное варенье. С тех пор Ульян мне житья не дает, правит моей судьбой, как черный монах!..
Страшно! Но все это дела давно минувших дней, сказал Женька. Сейчас же, пока вы рассказываете свою историю, замерзает, погибает маленький мальчик! И вы будете причастны к его смерти! Вы станете дважды убийцей!
Ну что ты, сынок! Чтоб я дозволила погубить Сереженьку? Господь с тобой! взволновалась бабка Тэтяна. Сейчас он в надежном месте Да, это место не для ребенка, страшно и низко держать его там! Но там он хоть защищен от лютого холода!.. Сынки, спасите Сереженьку!
Но как? подался вперед Безсонов.
Убейте их! зловещим шепотом обдала его старуха, отчего Женька невольно отпрянул. Бабка Тэтяна тотчас сникла. Порывшись за пазухой, где-то возле сердца, она вынула маленькую иконку.
Вот иконка Пресвятой Богородицы. Уж не знаю, какой. Молитесь и молите Бога о пощаде!
С этими словами старуха вышла.
Безсонов поставил иконку рядом со свечой и нерешительно перекрестился.
Ну и денек! Начали за упокой, за упокой и закончили! возмутился несправедливостью судьбы Генка.
Не святотатствуй! Как-никак Рождество сегодня.
6
Перед тем как лечь, Безсонов вынул диктофон и, подумав несколько секунд, стал нашептывать в крошечную, словно от фильтра, решетку диктофона: «Сегодня Рождество, Его день рождения А меня и еще троих ни в чем не повинных людей приговорили Страшно! Закон сохранения жизней действует! Закон жертвоприношения! Рождение Бога сопровождают смерти людей!..» Тут Женька заметил, что кассета не вращается. «Диктофон отказал. Самовольно решил не записывать мой ночной бред! Хм, Безсонов невесело ухмыльнулся, что ж ты, Жека, делаешь? Выговорил простому шоферу, а сам покруче его богохульствуешь?!»
Женька на ощупь отыскал в сумке блокнот и при колышущемся свете свечи записал: «В праздник всех православных хочется верить: утро вечера мудренее. Прошу у Бога силы и надежды. Надежда, как известно, умирает последней. Надежда не умирает»
Потом Безсонов долго мостился в стылом сене, наконец притих, прижавшись к литому боку давно уж храпевшего водителя «мерседеса». Задремал. Женьке снился его сын. Малыш стоял в какой-то яме и тянул к Женьке свои покрасневшие от ветра ручонки, а Безсонов упрямо снимал его на видео. Рядом проносились невидимые машины был слышен лишь гул их моторов. Вдруг под ногами ребенка вспыхнул огонь, сынишка в отчаянии выбросил вверх руки, схватил Женьку за плечи и сильно потянул на себя
Вставай, мил человек! С Рождеством тебя Христовым! Они уехали час назад! Пора, не залеживайся!
Вставай, мил человек! С Рождеством тебя Христовым! Они уехали час назад! Пора, не залеживайся!
Рассветало. Свет, вливаясь в оконце, подобно ручью, струился в чердачном пространстве, темном, как омут, в виде золотых, волнующих душу водорослей. В чердаке-аквариуме зарождалось новое утро. Голубоглазый старик улыбался плохо соображавшему спросонья Безсонову.
Вот тебе посох, а вот котомка полезная! И Бог тебе в помощь!
Сказал и, пока Женька зевал и продирал очи, исчез. Как будто его и не было вовсе! Почудилось, что ли? Безсонов огляделся. По-прежнему похрапывал Генка, неотрывно смотрел в оконце больными глазами Шубин, да слышались со двора чьи-то пьяные бормотания.
Андрей Васильевич, как вы?.. Я уж грешным делом подумал, что вы больше не встанете.
Надо бежать, вместо ответа глухо отозвался Шубин.
А договор? стараясь скрыть в голосе внезапно нашептанный сердцем укор, спросил Безсонов. Он вплотную подполз к Шубину.
Я и в самом деле подписал контракт. Но директор улыбнулся той улыбкой, которая порой бывает красноречивей иных многословных фраз. Из глаз, морщинок, губ Шубина, как из частичек мозаики, сложились вдруг в его улыбке затаенная грусть, мудрость, горечь, чувство вины и другое чувство, очень схожее с чувством благодарности той редкой благодарности (по сути, адресованной неизвестно кому), которая бывает вызвана случайным везением или неожиданным счастьем.
Шубин оживился, обращаясь к Женьке, вдруг перешел с ним на вы:
Они не заметили подвоха! Понимаете, Евгений, мне в этот раз ужасно повезло!
Помните, есть масса фильмов про шпионов, которые, встречаясь, вместо пароля протягивают друг другу рваные половинки одной и той же денежной купюры? Без второй половинки соратника они никто, вместе страшная сила!.. Я не вспомню сейчас ни одного названия такого фильма. Но дело, собственно, не в этом. В моем случае роль подобной «второй половинки» должна была сыграть подпись синьора Мадзони. На бланке контракта его должность и имя напечатаны в самом низу и, по просьбе самого Мадзони, довольно мелким шрифтом. Чтобы обратить на эту строку внимание, нужно быть либо очень внимательным, либо хорошо знать английский и суметь прочесть документ целиком. Да, текст контракта, регламентирующего мои права как руководителя завода по закупке оборудования у того или иного предприятия (в том числе и украинского), набран на английском. Условия контракта таковы, что он должен быть подписан тремя сторонами заводом-покупателем, предприятием-поставщиком и организацией, финансирующей инвестиционный проект. В моем случае в качестве последней стороны выступает фонд, возглавляемый синьором Мадзони. А без подписи синьора, повторяю, контракт не имеет юридической силы. Это значит, что, пока я не получу от итальянца его бесценного автографа, банк ни за что не переведет деньги со счета завода на счет «лесных братьев»!