Потом он спросил, во сколько я освобожусь.
О боже!
Ага. Так что на этот раз я решила пойти по другому пути. Расс очень хорошо о вас отзывается.
Неужели?
Она ухмыляется и поднимает руки.
Ну ладно, может, я прочитала это между строк. Понимаете, с парнем вроде Расса по-другому нельзя. Он не очень-то разговорчив. Но из той малости, которую он рассказывал, я могу сделать вывод, что он вас любит. А еще, я надеюсь, вы меня за это простите, я хочу сказать, что читаю вашу колонку в «М», и она умолкает. Ладно. Не обращайте внимания. Это к делу не относится.
Что? спрашиваю я.
Не хочу переходить границы.
Брук, вы не производите впечатление человека, для которого существуют границы.
Не хочу переходить границы.
Брук, вы не производите впечатление человека, для которого существуют границы.
Вы ранимы и наделены тонкой интуицией, произносит она с одобрительной улыбкой. Хорошо. Я хотела сказать, что вдобавок к тому, что вы остроумны и печальны, вы производите впечатление озлобленного человека.
Озлобленного? повторяю за ней я. И на кого же я злюсь?
Выбирайте. На весь свет за то, что с вами произошло, или на Бога, если вы верите в него. А может, на свою жену за то, что посмела умереть, или на самого себя за то, что не остановили ее.
Вы проводите со мной сеанс психоанализа на основе моей колонки?
То, что вы пишете эту колонку, уже само по себе довольно показательно. Вы злобствуете, пытаясь призвать жизнь к ответу. И ваши чувства абсолютно естественны.
У меня просто камень с души упал. А теперь давайте все-таки поговорим о Рассе.
Но я и говорю о Рассе, парирует она, не обращая внимания на мой враждебный тон. Когда мы злимся и печалимся, мы зачастую подсознательно отталкиваем всех и вся, что так или иначе связано с человеком, которого мы потеряли. И трагедия в том, что вы оба испытываете одно и то же. Он так же зол, печален, растерян и одинок, как и вы; кроме того, он еще подросток, а это значит, что даже в лучшие моменты его жизнь полное дерьмо. Ему нужен кто-то, с кем можно поговорить, кто поможет ему справиться с этим, и никто не способен понять его лучше вас.
Вы говорите, я отталкиваю Расса? переспрашиваю я раздраженно. Вы ни черта обо мне не знаете.
Вы правы, соглашается она, подаваясь вперед. Я знаю одно: от отца он не дождется необходимой помощи и передо мной тоже не раскроется. Он хороший парень, вы это знаете. Немного замкнутый, но очень смышленый и добрый. И когда такой ребенок начинает притворяться и лезть в драки, это, в сущности, значит, что он пытается привлечь чье-то внимание, и будьте уверены, черт подери, что не Джима.
В окно за ее спиной я вижу группу ребят, тусующихся в машинах на стоянке: они смеются, флиртуют, гоняются друг за другом, целуются, хватают друг друга в охапку и тискают. Я бы все отдал за то, чтобы стать одним из них, хотя бы на несколько минут почувствовать, что передо мной снова, насколько хватает глаз, расстилается безоблачное будущее.
Дуг, окликает меня Брук немного погодя, и я понимаю, что на какое-то время перенесся туда, на стоянку.
Что?
Вы злитесь.
Вы мне об этом рассказывали.
Нет, я имею в виду сейчас. На меня.
Нет, возражаю я тихо. Вы, наверно, правы. Я ошибался. Я отдалился от него. Я хотел помочь ему, но не помог.
Это не ваша вина, успокаивает меня она. Вы страдали. И, мне кажется, еще не поздно. Просто протяните ему руку. Дайте ему понять, что хотите ему помочь.
Они переезжают во Флориду.
Она широко раскрывает глаза и удивленно приоткрывает рот, так что губы складываются прелестным кружочком.
Что?
Штат радости и солнечного света, говорю я тупо.
Я каждую неделю вижу Расса. И он ни словом не обмолвился ни о чем таком.
Он только что это узнал.
Ну, это объясняет сегодняшнюю драку, вздыхает Брук, откидываясь на спинку стула. Господи боже мой, Дуг! Никто моложе восьмидесяти не переезжает во Флориду. Это разве не федеральный закон или что-то вроде того?
Ну, они вот переезжают, замечаю я.
Если бы вы меня спросили, как раз и навсегда испортить парню жизнь, знаете, что бы я вам ответила?
Что?
Увезите его от друзей, заберите из родного города, отнимите воспоминания о матери, отправьте с отцом в другой штат.
Я почему-то так и думал, что вы это скажете.
И что вы намерены делать?
Не думаю, что смогу что-то сделать.
Я почему-то так и думала, что вы это скажете.
Ага, грустно соглашаюсь я и встаю. Я так предсказуем.
Ну, говорит она, поднимаясь, может, однажды вы удивите сами себя.
Может.
Дуг, нерешительно начинает она, огибая стол и подходя ко мне. Не вы придумали скорбь. Мой психолог однажды мне об этом рассказал.
Да ну? Ваш психолог рассказал вам обо мне?
Она смеется глубоко, громко, мелодично, абсолютно раскованно.
Дело в том, что люди начинают относиться к скорби как к своей собственности, практически ею гордятся. Им хочется верить, что никто никогда не испытывал ничего подобного. Но это не так. Все скорбят одинаково. Скорбь словно хищник. Она всегда поблизости и за все это время практически не изменилась. Знаете почему?
Почему?
Потому что она и так совершенна.
Брук сочувственно улыбается, и я замечаю легкий блеск ее теней для век, это кажется мне таким милым, словно я мельком вижу маленькую девочку, до сих пор живущую в ней, девочку, которая верит в фей и принцесс.
Почему он вам так сказал?
Что, простите?
Из-за чего вы горевали?
Она ухмыляется.
Что бы я была за психолог, если бы обсуждала с вами свою личную жизнь?
Думаю, вы все-таки признаете кое-какие границы.
Когда они меня устраивают, произносит она, встретившись со мной взглядом. Может, в другой раз я вам об этом расскажу. Если это не скомпрометирует меня как профессионала.
Эту ремарку можно истолковать по-разному как правильно, так и неправильно, но я слишком долго был вне игры, чтобы попытаться, и неважно, что Клэр в моей голове громко называет меня жалким трусом.
Договорились, соглашаюсь я, подавая ей руку. Спасибо за разговор, или сеанс, или что это еще было.
Не стоит благодарности.
Я поворачиваю дверную ручку, но она заедает.
Потяните, говорит Брук.
Когда она протискивается мимо меня, чтобы открыть дверь, я чувствую ее запах приятную смесь вымытых цитрусовым шампунем и высушенных феном волос, мятной жвачки и сигарет и внезапно испытываю тоску по чему-то, чего и сам не знаю. Не потому, что хочу ее понюхать. Вовсе нет.
Глава 18
Когда я выхожу в коридор, Расс поднимает на меня глаза.
Ну? спрашивает он.
Ну, отвечаю я и сажусь рядом с ним.
Как все прошло?
Совсем не так, как я ожидал.
Понятно. Ходить к ней в кабинет каждую неделю да ради этого, пожалуй, стоит быть бестолочью.
Ты не бестолочь. Ты самый умный мальчик из всех, кого я знаю.
Я единственный, кого ты знаешь.
Значит, ты умный по умолчанию. Все-таки победа за тобой.
Ну и ладно, произносит он, пожимая плечами. Меня исключат?
Да.
Чудесно, говорит он. Оплаченные каникулы.
И кто же платит?
Он убирает волосы с лица и ощупывает заплывший глаз.
Посмотри на мое лицо, чувак. За все заплачено.
Он встает, поднимает руки над головой и потягивается.
Поехали отсюда.
Куда именно?
Не знаю. Но я за рулем.
Небо заволокли тяжелые пепельно-серые грозовые тучи, и пока Расс регулировал сиденье водителя и зеркала, на ветровое стекло упали первые капли дождя.
Проверь зеркала, прежде чем трогаться с места.
Проверил.
Ты не посигналил.
Никто не сигналит.
Если не будешь сигналить, не пройдешь экзамен по вождению. Пожалуйста, держись за руль обеими руками.
Одной я вожу лучше.
А я езжу лучше, если у водителя обе руки на руле. Осторожно!
Какой-то фургон резко сворачивает, чтобы не въехать в наш высунувшийся на дорогу капот, и яростно гудит. Расс небрежно показывает ему из окна средний палец.
Я его видел, поясняет он.
Ну конечно.
Поедем по шоссе?
Разумеется. Только сначала остановись на красный.
Он бьет по тормозам; машину заносит, и когда она останавливается, нас с силой бросает вперед, так что ремни безопасности натягиваются.
Она очень милая, правда? спрашивает Расс.
Кто?
Мисс Хейз.
Если тебе такие нравятся.
Такие всем нравятся.
Знаешь, я был так поглощен ее рассказом о том, как тебе надрали задницу, что мне некогда было обратить на нее внимание. Из-за чего хоть подрались?
Он стебался над моей татуировкой.
И что же он сказал?
Всего я не расслышал.
Но ты его ударил.
Он сам напросился.
Загорается зеленый, и Расс слишком сильно давит на газ, так что меня опять отбрасывает на сиденье.
Полегче.
Дождь усиливается, капли барабанят по ветровому стеклу. Расс включает дворники и сворачивает на бульвар Спрейн-Брук.
Ты когда-нибудь раньше ездил в дождь? спрашиваю я.
Не беспокойся, отвечает Расс, выруливая на шоссе, и дает полный газ.
Следи за скоростью.
Сам следи. Я слежу за дорогой. Он перестраивается в левый ряд и сбрасывает скорость до шестидесяти.
Куда мы едем?
Увидишь.
Впереди по средней полосе ползет тягач с прицепом, из-под его колес летят целые фонтаны брызг. Расс увеличивает скорость, пытаясь его обогнать, но тягач начинает медленно сворачивать в наш ряд.
Куда мы едем?
Увидишь.
Впереди по средней полосе ползет тягач с прицепом, из-под его колес летят целые фонтаны брызг. Расс увеличивает скорость, пытаясь его обогнать, но тягач начинает медленно сворачивать в наш ряд.
Давай же, шевелись! в сердцах произносит Расс, сигналя ему.
Езжай помедленней, советую я. Ты его здесь не обгонишь.
Вот уж фиг.
Впереди шоссе поворачивает; на повороте Расс давит на газ и осторожно обгоняет тягач, так что тот грохочет совсем рядом с моим окном, окатывая наше ветровое стекло волной дождевой пыли из-под огромных колес.
Расс! кричу я.
Заткнись! орет он.
Я чувствую, как колеса скользят по мокрому от дождя асфальту: на повороте нас заносит, и мы проезжаем в нескольких сантиметрах от тягача. Его грязевые щитки щелкают, как кнут; нас несет под его шасси, и рев гудка тягача заглушает наши вопли. Но тут, за миг до столкновения, Расс выравнивает машину, мы стремительно обгоняем тягач, который гудит и слепит нас дальним светом.
О боже, Расс! выдыхаю я, не в силах оправиться от ужаса перед столкновением.
Да, фигня получилась, соглашается Расс с круглыми от испуга глазами. Но зато мы теперь точно знаем, что тебе уже не хочется умирать.
Очень смешно.
Он включает правый поворотник и перестраивается, чтобы свернуть с шоссе.
Куда мы едем? спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
Расс смотрит на меня и улыбается.
Сообщить маме хорошую новость.