Теперь всё становится на свои места. Я хорошо знаю, что значит, когда на твоих глазах убивают тех, кого ты любишь больше жизни, а ты ничего не можешь с этим поделать. Только смотреть, чувствуя, как злость выжигает нутро, оставляя в душе пустоту, заполнить которую может только месть.
Я поворачиваю голову, смотрю на Николая, затем перевожу взгляд на остальных. Нас здесь примерно человек двадцать мужчин, женщин и пара стариков. Ещё пять детей от десяти до тринадцати лет. Все едят молча, уплетая свою порцию за обе щеки. Впереди половина рабочего дня и сделать предстоит немало.
Как рассказал мне Николай, свинарник и теплицы позволяют разнообразить скудный рацион, но жирка нагулять не получится. Неожиданно я ловлю на себе взгляд женщины в косынке, сидящей через три человека от меня за столом. Рядом с ней ёрзает мальчик. Тот самый, которого зовут Авдий. Он глядит на меня и что-то говорит матери. Понимаю, что они обсуждают меня. От этого становится не по себе. Женщина делает строгое лицо, затем приструнивает мальца, и он утыкается в тарелку, быстро работая ложкой.
Я невольно разглядываю их лица. Женщина миловидна, но не более того. Она оправляет прядь тонких русых волос, заправляя их за ухо под косынку. Если бы не её глаза, то я даже не обратил бы на неё внимание. Её взгляд напомнил мне Машеньку. Боль утраты, загнанная куда-то вглубь, вновь ожила. Я отвожу глаза. Хочу, чтобы обед скорее закончился, и я забудусь в тяжелой работе.
Минут через десять все встают из-за стола. Я тоже поднимаюсь. Замечаю, что к Николаю подходит мать Авдия. Они о чём-то разговаривают, Николай смотрит на меня и, когда женщина уходит, подзывает к себе.
Реактор навозом загрузил?
Да, под завязку, отвечаю я.
Тогда, чтобы не сидеть без дела, иди в теплицу, ту которая ближе всех к ангару, Николай задумывается, Ксения просила помочь, ей нужно удобрение. Оно свалено у стены. Набери с половину тачки и вези, она скажет, что потом делать.
Понял, сделаю, я ловлю себя на мысли, что скажи мне месяц назад, что я буду мальчиком на побегушках и таскать навоз, я рассмеялся бы этому человеку в лицо или дал в морду. В зависимости от настроения, но здесь всё по-другому. Работают все и грязную работу делают все. Каждый понимает, что от его труда зависит выживание общины и то, что ты будешь жрать завтра.
Я загружаю тачку удобрением. Странно, но оно не воняет, хотя и получено из биореактора и, по словам Николая, способствует отличному росту овощей и зелени.
«Круговорот дерьма в природе, думаю я, катя тачку по снежному насту, так и живём».
Я подхожу к купольной теплице. Внешне она напоминает юрту, только гораздо больших размеров. Рассматриваю конструкцию. Каркас теплицы сделан из металлических труб, досок и обтянут полиэтиленом. В скаты, по всему периметру, вставлены окна разных размеров, немного штук пять пластиковые и деревянные.
«Видно, что нашли, то и поставили», думаю я.
Пока я рассматриваю теплицу, открывается входная дверь. На входе застывает мать Авдия. Она знаком руки подзывает меня. Подвожу тачку к теплице. Глупо улыбаюсь и говорю:
Привет! Я Сергей.
Знаю. Я Ксения, строго говорит женщина, мы уже заждались, пока вы тащились.
Можно на ты, я стараюсь быть вежливым, хотя внутри всё закипает.
На вы, рубит Ксения, заходите, я покажу, что надо делать.
Чуть нагнувшись, я прохожу внутрь строения. Внутри тепло. Под потолком висят лампы. Приятно пахнет зеленью. Оглядываюсь. Вижу, что внутри теплица разбита на три сектора, в каждом из которых стоят сбитые из досок грядки. Вверх от них тянуться стальные тросы. По ним вьются растения. Из всех видов узнаю только томаты, пусть и небольшие, но вполне себе годные помидоры размером с абрикос. У грядок, согнувшись или сидя на карачках, копошатся женщины и дети. Они что-то перебирают руками, или взрыхляют грунт маленькими, точно игрушечными тяпками.
Идёмте уже, голос Ксении напоминает мне манеру общения учительницы с нерадивым учеником, нужно будет занести удобрения и засыпать их вон туда, женщина указывает на деревянный ящик. Носить в вёдрах. Понятно?
Да, киваю я, понял.
Судя по тому, как Ксения уверенно ведёт себя, она здесь главная и привыкла командовать.
Как закончите, привезёте ещё, я потом скажу, что ещё нужно сделать, замечаю, что разговаривая со мной Ксения старается стоять подальше. Видно от меня прилично разит. Женщина уходит.
Я начинаю таскать удобрение. Остальные женщины меня точно не замечают. Только ребятня бросает любопытные взгляды. На третьей ходке, пока я вываливаю груз в ящик, меня кто-то дергает за куртку. Поворачиваю голову и вижу Авдия. На меня смотрит пара широко распахнутых внимательных глаз. Чумазое лицо тронуто болезненной бледностью. Запахнутый в явно перешитую с большего размера ватную куртку и перевязанный под мышками шерстяным платком, затянутым на голове, он мне напоминает ребёнка с чёрно-белого фото блокадного Ленинграда.
Ты грешник? вопрос ребёнка меня застаёт врасплох.
Наверное чуть ли не по складам мычу я, замечая, что остальные бабы, другого слова я просто не нахожу, в этот момент зло поглядывают на меня.
Я тоже, пацан снимает рукавицу и протягивает мне руку.
Ты же Авдий? спрашивая, я чувствую, как в моей ладони тонут хрупкие, перепачканные в земле пальчики. Я видел тебя, когда меня привёз Яр.
Да, мальчик задумывается, затем забрасывает меня вопросами: А ты откуда? Издалека? Расскажешь, что там?
Пока я придумываю, что ответить, слышу окрик:
Авдий! на пороге теплицы стоит разъярённая Ксения. Я же говорила тебе!
Ну мам!.. канючит мальчик. Я только хотел
Никаких но! строго говорит Ксения. Марш работать, а вы, женщина обращается ко мне, не смейте разговаривать с моим сыном, и даже не подходите к нему!
Да я же ничего тараторю я, не сделал!
Ксения поджимает губы, затем выпаливает:
Из-за таких, как вы, мы прогневили бога, и он проклял нас! Мало у нас грехов, теперь ещё вы! и добавляет: Я знаю, чем вы занимались! Убийца!
Ксения поджимает губы, затем выпаливает:
Из-за таких, как вы, мы прогневили бога, и он проклял нас! Мало у нас грехов, теперь ещё вы! и добавляет: Я знаю, чем вы занимались! Убийца!
Я ждал чего-то подобного, поэтому не удивился. Хочется оправдаться и выкрикнуть, что в день Удара я был обычным сопливым пацаном, а стрелял в людей, только когда они хотели убить меня, но вместо этого я, понимая, что Ксения только этого и ждёт, равнодушно спрашиваю:
Если я здесь больше не нужен, то я пойду в ангар?
Женщина резко машет рукой.
Идите уже.
Я выхожу из теплицы, стараясь забыть о несправедливой обиде, но не могу
Ну, как отработал? спрашивает меня Николай.
Нормально, тяну я.
С Ксюхой познакомился? Николай улыбается. Бешеная она, да?
Наверное, у неё есть причина ненавидеть меня, отвечаю я, очищая тележку от удобрения, я её не виню.
А у тебя и права такого нет! неожиданно рявкает Николай. Не тебе её судить!
Даже если она говорит чушь? чувствую, как во мне закипает ярость.
Она ненавидит не столько тебя, сколько оружие и тех, кто к нему причастен, Николай смотрит на меня сверху вниз, её муж недавно погиб при атаке летунов. Он был в отряде отверженных, тех бойцов, которые сидят в трапезной отдельно от всех.
«Летуны, отверженные? Кто это?», я чувствую себя словно снова оказался в школе, на уроке химии, и ни слова не понимаю из того, что говорит учительница.
Видимо эти вопросы отразились на моём лице. Николай поясняет:
Летуны это огромные твари мутанты, похожи на летучих мышей.
До меня доходит.
«Демоны, думаю я, интересно, как они справляются с ними без огнестрела?»
А отверженные это те, кому разрешено иметь оружие.
В смысле?
Тебе ещё не рассказали? в свою очередь удивляется Николай.
Нет, я мотаю головой.
Тогда идём на улицу, покурим, а то здесь орать приходится.
Мы выходим из ангара. Николай раскуривает трубку, затягивается и, выпустив терпкие клубы дыма изо рта, передаёт её мне.
На, попробуй, не настоящий табак, так смесь из трав и щепоть чая, но всё же лучше, чем ничего.
Я не отказываюсь. Тоже затягиваюсь. Во рту горчит. Дым тяжелый, мутный, с кислинкой, смесь немного даёт по башке.
В той жизни, смеётся Николай, глядя на меня, я бы на такую дрянь даже не посмотрел, не то что курить. Я и сигареты бросил, а после войны видишь опять смолить начал.
А как на это смотрит настоятель монастыря? задаю я давно интересующий меня вопрос.
Закрывает глаза, взяв слово, что я не буду курить в обители, отвечает Николай. Ты не подумай, он не упёртый фанатик, старик дельный, понятливый, но разговаривая с ним, я иногда теряю веру в человечество. Знаешь это страшное ощущение, когда знаешь всё наперёд и ответ на любой вопрос. Жизнь такая штука, не всё подчиняется
А кто такие отверженные? я меняю тему разговора.
Воины, резко отвечает Николай, мы их только так между собой называем, как в книге Виктора Гюго, читал?
Я машу головой.
Неважно, Николай втягивает носом выпущенный дым. Только им в обители позволено иметь оружие и в случае необходимости убивать. И больше никому, мутант смотрит на меня, я вижу интерес в твоих глазах. Не стоит. Они добровольно пошли на этот грех.
Как Яр? спрашиваю я.
Яр совсем другой, уточняет Николай, он сам по себе, со временем узнаешь.
А как учение о вере согласуется с оружием? я чувствую страшную усталость от проделанной работы, и, несмотря на холод, прислоняюсь к стене ангара.
Добро должно быть с кулаками, поясняет Николай, и это не мои слова, старика. Он Николай переходит на шепот, слишком много видел в те дни, когда здесь хозяйничали мародёры, поэтому, «подставь левую щёку», не про нас.
«Верующие с оружием в руках, думаю я, адская смесь. Хотя, чему тут удивляться, люди за последние сотни лет не изменились. По крайней мере, община может постоять за себя, только, как тогда понять слова священника, когда он говорил о моём грехе убийства?»
У всего есть цена, способность Николая отвечать на ещё не заданный вопрос снова удивляет меня, и каждый её заплатит. Про свой собственный рукотворный ад, слышал, наверное, уже?
Не понял, у меня в голове словно крутятся осколки разбитой тарелки, которая никак не складывается в целую посудину, а как же муж Ксении? Как он в отряд изгоев попал?