Это, Николай показывает на пластиковые кубы, врытые в землю, ещё одна наша придумка биогазовые установки.
Чего? переспрашиваю я.
Вырабатывают метан из всякого дерьма, Николай улыбается, если в двух словах, то при разложении биомассы навоза, птичьего помёта, растительных остатков и еды выделяется природный газ метан. Нам остаётся только собрать его и закачать компрессором в баллоны. Ты же, наверное, видел в трапезной в монастыре фонари?
Да, киваю я, а почему здесь закопали, пахнет хреново.
Здесь жарко всё время, ангар изнутри утеплили как смогли, поясняет Николай, и паровик почти всё время пашет, а разложение лучше всего идёт при высокой температуре, газа больше выделяется, а из ила потом удобрение для теплиц отличное.
Я мало что понял из того, что рассказал мне Николай, за исключением того, что меня видимо заставят возиться с говном. Хотя в моём положении жаловаться нельзя, и кто-то же до меня занимался этим делом.
Каждый понемногу это послушание проходит, точно прочитав мои мысли говорит Николай, так что не думай, что тебя запрягли. Работа не сахар, но чистить руками отстойники не придётся. У нас тут всё механизировано. Я тебе покажу как. Быстро освоишься.
Конечно, пытаюсь я пошутить, мне же в дерьме не привыкать возиться.
Николай не улыбается. Лишь строго смотрит мне в глаза и говорит:
А ты не язви, жалеть тебя никто не будет, и заставлять никто не станет. Сам. Добровольно. Делаешь, или не делаешь. Пройдешь этот этап, двинешься дальше, а нет твой выбор. Слышал, наверное, уже, по делам узнаете их
Слышал, спешу ответить я, рассказывали.
Договорились значит? Николай протягивает мне руку.
Да, я пожимаю узкую ладонь.
Тогда приходи завтра, к восьми утра, добавляет Николай и, развернувшись, уходит к паровому двигателю.
А чего ждать? кричу я ему вслед. Давайте сегодня!
Николай поворачивает голову. Я вижу, как он ухмыляется.
Хорошо, пойдём, Николай машет рукой, покажу твоё место.
По интонации замечаю, что Николай сделал ударение на последнем слове.
«Ну, что, Тень, мысленно говорю я сам себе, всяким тебе приходилось заниматься, пора и навоз научиться разгребать».
Смотри, Николай подводит меня к задней стене ангара, здесь есть ворота и дверь, берёшь вон ту тачку, мутант показывает на двухколёсную тележку, лопату и дуешь отсюда прямо по дороге на фермы. Приземистые здания. Не перепутаешь. Приходишь, говоришь деду Пантелею, что от меня, и что ты новый отходник, он у нас за свиней отвечает. Накладываешь полную телегу свиного дерьма и везёшь сюда. Затем, Николай показывает на пластиковый куб, с вделанной в него широкой горловиной, на манер воронки, только в несколько раз больше, закидываешь навоз в смеситель, добавляешь воду, чтобы не жидко и не густо, и мешаешь, крутя ручку. Вот так, Николай крякнув начинает крутить ворот, и я слышу, как в баке при этом что-то хлюпает и чавкает. Представляю, что там за смесь, давлю приступ тошноты. Усёк?
Угу, киваю я.
Затем, Николай продолжает ликбез, открываешь вот этот вентиль, указательный палец тычет в кран, и жижа сама перетекает в биореактор, Николай указывает рукой в пластиковые контейнеры, закопанные в землю. Как перетекло, тоже помешиваешь, крутя мешалку. Без фанатизма! предупреждает Николай. Так несколько раз крутанёшь и идешь за новой порцией.
А как следить за уровнем? спрашиваю я. Чтобы не перелить.
А как следить за уровнем? спрашиваю я. Чтобы не перелить.
Вот по этой метке, Николай подводит меня к прозрачной трубе, посередине которой стоит грязно-бурая жижа, это типа гидроуровня, следишь, чтобы примерно посередине жидкость стояла.
А газ куда потом отводится? мне стала интересна вся эта технология получения халявного топлива.
Метан скапливается вверху ёмкостей, отвечает Николай, затем, по трубке, газ поднимается вверх. Проходит через фильтр гидрозатвор, но мы его называем бульбулятор, где очищается от пара и уходит в газгольдер хранилище, Николай поднимает глаза, я вместе с ним и вижу, что под потолком ангара висят резиновые камеры, судя по размерам от тракторов, так и храним, а потом заправляем баллоны. Ничего сложного, технология проста, как две копейки, Николай улыбается, только, он серьёзнеет, главное, всегда следи за ней. Николай тянет меня за рукав и подводит к небольшой клетке, стоящей на полу среди биореакторов.
Я приглядываюсь и замечаю, что в клетке скачет серая птичка, размером чуть поменьше воробья.
Это канарейка, поясняет Николай, хорошо чувствует метан. Их раньше шахтеры в забой с собой брали. Если есть утечка, а газ тяжелее воздуха, и скапливается понизу, у пола, то птица это почувствует. Это тоже твоя обязанность следить за ней. Если увидишь, что она суетится в клетке или того хуже, лежит на дне, бьёшь тревогу. Хотя у нас всё герметично, и мы поставили перегородку, сам знаешь, как газ взрывается. Всё понял?
Да, хотя
Валяй, Николай смотрит на меня.
Я задумываюсь, и мне ничего лучше не приходит в голову, как спросить:
А почему у канарейки такой странный цвет? Они разве не желтые должны быть.
Угольная пыль, ничуть не удивившись отвечает Николай, что ещё?
Вроде всё.
Тогда приступай, командует Николай, я всё время здесь, лучше переспросить, чем сделать не так. Да и ещё, мой новый начальник задумывается, свиной навоз это не всё, что мы туда закидываем. Ещё добавляем отходы растений и пищевые остатки со стола, а иногда и дерьмо из выгребных ям. Обед через два часа. Еду нам приносят. Я свистну, когда. Работай!
Николай уходит, а я, взяв лопату и тачку, думаю, что после всего что я увидел и унюхал, есть уже точно не смогу
Час спустя. Фермы
Ты бери поменьше, кидай поближе, и спина скажет спасибо, тараторит, вынув изо рта самокрутку, низенький бородатый старичок, одетый в телогрейку и ватные брюки, заправленные в резиновые сапоги. На голове у Пантелея лихо заломленная на одно ухо шапка-ушанка. Не прошло и пяти минут, как я пришёл на свиную ферму, чтобы набрать навоза, как старик засыпал меня поговорками.
Я гребу совковой лопатой дерьмо из-под хряка, лежащего на боку, из-за смрада в хлеву у меня слезятся глаза и при этом я давлюсь от смеха. Пантелей, который больше похож на ожившего домового, продолжает начатый при знакомстве разговор:
Ты, стало быть, наш новый отходник? старик затягивается самосадом. Выпускает пару колец под потолок низкого бревенчатого сарая, обшитого снаружи листами пенопласта, и протяжно говорит:
Да брат, житуха. Наука твоя не хитрая, да дело тяжкое. Не каждый на такое сподобится, дела общественные превыше своих поставить. Мой тебе совет, сынок, задумаешь от трудов своих неправедных отдохнуть, ты к Марфе подойди, её завсегда узнаешь, она девка видная, в теле вся такая, как калач налитой, в больничке, при монастыре работает, и скажи, что мол Пантелей с гостинцем прислал. Она тебе чего-то там плеснёт, а ты с животом на день сляжешь, и тебя от работ освободят. Ты как думаешь, лучше толчок с утра проломить, чем кости к вечеру сложить, а?
Пантелей смеётся в усы и внимательно смотрит за моей реакцией. Я никак на могу взять в толк, проверяет меня старик на вшивость или дуркует по старости лет, но на всякий случай решаю перестраховаться:
А вам, что за выгода?
Мне? переспрашивает Пантелей. Никакой. Это всё от гуманизма во мне, заботы о ближнем своём. Глядишь, когда на небо попаду и меня там спросят, как ты Пантелей жизнь свою прожил, а я возьму и отвечу, что людям поблажки делал, о себе не заботился, поэтому попал в рай и теперь хочу наверстать всё, в чём отказ имел.
Хотя я знаю этого чудного старика около десяти минут, мне кажется, что я знаком с ним всю жизнь. От него прёт такой заряд бодрости и жизнелюбия, что даже моя работа кажется мне уже не такой грязной и мерзкой.
Хотя я знаю этого чудного старика около десяти минут, мне кажется, что я знаком с ним всю жизнь. От него прёт такой заряд бодрости и жизнелюбия, что даже моя работа кажется мне уже не такой грязной и мерзкой.
Ты греби, выгребай, да всё не забирай, веселится старик, придёшь ко мне ещё, дам тебе кое-что.
Пантелей, порывшись в кармане, протягивает мне холщовый мешочек. Я перестаю махать лопатой, тем более тачка уже полна.
Что это? спрашиваю я. Табак?
Неа, лыбится Пантелей, на мой табачок не наработал ты есчо, а это зола, черна, зато моет добела!
Не понял? я неуверенно протягиваю руку.
Ну, с твоей работой, старик уже не смеётся, мыться часто придётся, а это первый продукт для этого. Как встарь мылись, и ты так мойся, я там трав разных ароматных ещё добавил, запах отобьёт. С моё со свиньями поживёшь, не тому научишься.
Я засовываю мешок в карман, беру тачку за ручки и, ухнув, поднимаю её, катя к выходу из свинарника. Вслед мне смотрят с десяток свиней и Пантелей. Я иду, не оборачиваясь, почему-то думая, что старик, за напускным весельем, скрывает горечь какой-то страшной утраты.
У него, как война началась, вся семья погибла, отвечает на мой вопрос о Пантелее Николай, когда мы во время трапезы, сидя за обеденным столом чуть поодаль от остальных, снова разговорились, он тут в деревне, недалеко от монастыря жил. Когда всё началось, к нему сын с женой и двумя детьми из города приехали, переждать думали.
Николай выдавливает слова дозированно, но чувствуется, ему хочется поговорить со мной.
Мы толком не знаем, что потом случилось, он не рассказывал подробности, но только сын его решил по ближайшим складам прошвырнуться, еды поискать. Его там мародёры завалили, а потом и в деревню нагрянули. Знали куда идти. Точно к Пантелею пришли. Наверное, у сына выпытали.
Николай замолкает. Затягивается, раскуривая трубку, и потом на выдохе продолжает:
Над женой сына надругались. Пантелей из ружья оборону держал, ранил кого-то из них, но у тех автоматы были. В общем, Николай машет рукой, не отбил он её, а они в отместку женщину и детей убили прямо на его глазах, а его в живых оставили, чтобы мучился. Мне рассказывали, он, когда в монастырь пришел, а в те дни здесь тоже лихие люди хозяйничали, грабили, монастырские в катакомбах под ним схоронились, выжили как-то в общем. Так вот, Пантелей с месяц молчал, а потом так чудно говорить стал. И ещё Николай шепчет мне на ухо: Он до сих пор себя во всём винит, что зубами и руками не разорвал тех ублюдков. Теперь не знает, как грех свой искупить. Ты поэтому внимательнее, когда говорить с ним будешь, о прошлом его не спрашивай. Он обычно, не со всеми как с тобой шутит. Значит, чем-то зацепил ты его. Вроде как родственная душа. А так, он на отшибе вроде, и как в общине в то же время, ему, кроме как со свиньями, поговорить-то не с кем.