Я нет, ответил гном. Образованных среди нас можно пересчитать по пальцам. А вот гоблины, пожалуй, умеют, в особенности те, которые ошиваются в университете. Но торговать-то как-то надо, поэтому мы разработали собственную систему учета, которая, кстати говоря, вся построена на честности.
Да, подтвердил Джиб, на честности и дотошности.
Плакси поднялся, направился в дальний конец пещеры и принялся рыться в сундуках. Вскоре он возвратился, держа топор с рукоятью из древесины гикори.
Мне кажется, сказал он, балансировка в самый раз. Если нет, мы поправим.
По-моему, все в полном порядке, восхищенно проговорил Джиб. А всякую мелочь я и сам поправлю. Он потер пальцем сверкающую поверхность лезвия. Прекрасно. Просто прекрасно. Если заботиться о нем, он прослужит мне всю жизнь.
Тебе нравится? спросил довольный Плакси.
Не то слово! воскликнул Джиб. Я знал, что могу на вас положиться.
Острие у него не затупится, если ты, конечно, не станешь рубить камни. Против камней не устоит никакой топор.
Я буду осторожен. Он слишком хорош, чтобы плохо с ним обращаться.
А теперь, сказал гном, посмотри-ка сюда.
Он сел и положил себе на колено какой-то предмет, завернутый в овечью шкуру. Движения его были исполнены чуть ли не благоговения. Когда с предмета сняли шкуру, он ярко засверкал. Джиб подался вперед:
Меч!
Человеческий меч, сказал Плакси. Для нас с тобой он чересчур длинный и тяжелый. Меч бойца. Видишь, ни тебе камней, ни других украшений. Честный клинок, такой же, как твой топор. За все то время, что я провел здесь, мы почти не ковали мечей. А среди тех, которые выковали, этот лучший.
Он особенный, произнес Джиб, притрагиваясь к клинку, из тех, которым дают имена. Знаешь, в старину люди часто называли свои клинки по именам, как лошадей.
Мы нашли гнездо богатой руды, продолжал Плакси, извлекли его и припрятали для особых случаев. Такую руду на пустяки не пускают. Она для специальных заказов, вроде этого клинка и твоего топора.
Ты хочешь сказать, что мой топор
Они с мечом братья.
Будем надеяться, проговорил Джиб, что меч попадет в достойные руки.
Мы позаботимся, чтобы так оно и случилось, отозвался Плакси.
Я принес тебе старый топор, сказал Джиб. Он вполне надежен, но вот острие затупилось настолько, что его уже не наточить. Видишь, на нем нет и следа ржавчины. Я подумал, что он, может быть, вам пригодится. Мне за него ничего не нужно. Он протянул топор гному.
Хороший топор, одобрил Плакси. Твоего отца?
Он отдал его мне, когда я строил свой плот, сказал Джиб.
Тоже наша работа. Хороший топор, но не такой хороший, как новый.
Мой отец передает вам пожелания доброго здоровья. И мать тоже. Я сказал им, что собираюсь к вам.
А вы неплохо живете у себя на болоте. Много лет. Если я не ошибаюсь, записей вы не ведете? Значит, ты не можешь подсчитать, сколько именно.
Мы не умеем писать, объяснил Джиб. У нас бытуют только предания, что передаются от отца к сыну. Они, может, и правдивы но насколько?
Твой народ жил на болоте еще до того, как мы, гномы, заселили эти холмы. У нас тоже существуют предания, но, к сожалению, не о вас, а о тех, кто первым открыл здесь руду и построил рудник.
Мне пора, сказал Джиб, вскидывая на плечо узелок. До пещеры отшельника путь неблизкий, а я хочу вернуться домой до темноты.
Правильно, кивнул Плакси. В этом году что-то много развелось волков, никогда такого не было. Если припозднишься и решишь переночевать у нас, мы с радостью тебя примем.
Глава 6
Мне пора, сказал Джиб, вскидывая на плечо узелок. До пещеры отшельника путь неблизкий, а я хочу вернуться домой до темноты.
Правильно, кивнул Плакси. В этом году что-то много развелось волков, никогда такого не было. Если припозднишься и решишь переночевать у нас, мы с радостью тебя примем.
Глава 6
Поначалу Джиб подумал, что отшельник куда-то ушел, что само по себе было бы достаточно странно. В последние годы, совсем одряхлев, отшельник покидал свою пещеру лишь затем, чтобы набрать кореньев, трав, листьев и коры, из которых приготовлял потом лекарства. Огонь в пещере не горел, и даже дымом не пахло; костер не разжигали уже давно. На грубом трехногом столике возле очага стояла тарелка с высохшим яичным желтком. Джиб вгляделся во мрак.
Отшельник, позвал он. Ему вдруг стало страшно, хотя он и сам не мог понять отчего. Отшельник, ты тут?
Из угла донесся слабый звук, как будто пискнула мышь.
Отшельник? повторил Джиб.
Звук послышался снова. Джиб на цыпочках двинулся в угол.
Я здесь, пробормотал отшельник.
Его голос был тих, словно шелест листвы. Глаза Джиба привыкли к темноте, и он различил скорчившуюся в углу пещеры фигуру и бледное лицо.
Отшельник, что случилось?
Джиб нагнулся над человеком. Отшельник лежал, закутавшись до подбородка в одеяло.
Нагнись пониже, попросил он. Мне трудно говорить.
Ты заболел? спросил Джиб.
Я умираю, произнес отшельник, едва шевельнув губами. Слава Богу, что ты пришел.
Тебе что-нибудь нужно? Вода? Суп? Я могу приготовить суп.
Слушай, выдавил человек, молчи и слушай.
Я слушаю.
У стены стоит шкаф
Вижу.
Ключ висит у меня на шее. На шнурке.
Джиб послушно протянул руку.
Нет, подожди.
Что?
В шкафу в шкафу Отшельник говорил с трудом. Книга в кожаном переплете И топорик каменный топорик Отнеси их епископу
Какому епископу?
Епископу Башни. Вверх по реке на север, потом на запад. Спроси Тебе покажут дорогу
Джиб терпеливо ждал, но отшельник молчал и даже не пытался что-либо произнести. Джиб протянул руку, нащупал на шее отшельника шнурок, приподнял его голову и снял ключ. Потом опустил голову человека на подушку.
Он подождал, но отшельник не шевелился. Тогда Джиб встал, пересек пещеру, подошел к шкафу и отпер его. Книга в кожаном переплете лежала на полке, а рядом с ней находился топорик, подобного которому Джибу еще не доводилось видеть, каменный, заостренный на одном конце и гладкий, как будто из металла. Лишь приглядевшись, можно было заметить следы зубила. Кроме того, в шкафу хранились бритва, ножницы, гребень и маленький фиал с голубоватой жидкостью, наполовину пустой. Джиб взял топорик с книгой и закрыл шкаф.
Ты взял их? проговорил отшельник, глядя на него затуманенным взором. Хорошо.
Я отнесу их епископу.
Ты Джиб. Ты бывал у меня раньше.
Джиб кивнул.
Ты подождешь?
Подожду. Что я могу сделать? Может, воды?
Нет. Отшельник едва заметно покачал головой.
Джиб встал на колени возле убогого ложа. Дыхание отшельника было таким слабым, что грудь его почти не поднималась, а промежутки между вздохами тянулись мучительно долго. Но все же время от времени воздух вырывался из ноздрей человека, и тогда волоски над верхней губой легонько вздрагивали.
Я стар, проговорил отшельник, вынырнув из забытья. Я пережил себя.
Он снова погрузился в молчание. Дыхание его было по-прежнему слабым и неровным. Дважды Джибу казалось, что оно пресеклось окончательно, но оба раза он убеждался, что ошибся.
Джиб?
Да?
Оставь меня здесь. Когда я умру, оставь меня здесь.
Джиб промолчал. В пещере вновь установилась тишина, нарушаемая лишь редким, прерывистым дыханием умирающего.
Завали вход. Сделаешь?
Да, сделаю.
Я не хочу, чтобы волки Он не докончил фразу.
Джиб молча стоял на коленях у ложа. Какое-то время спустя он поднялся, подошел к выходу и выглянул наружу. Солнце миновало зенит и клонилось к западу. Пещера располагалась достаточно высоко, и из нее видна была та часть болота, которую он покинул сегодня утром. Еще бы чуть-чуть повыше, и он разглядел бы реку.
Джиб вернулся на свой пост. Он попробовал было предаться размышлениям, но обнаружил, что мысли разбегаются. Их было столько, что можно было запутаться. Голова у Джиба шла кругом. На несколько минут он совершенно забыл про отшельника, а когда посмотрел в его сторону, то увидел, что грудь человека больше не вздымается Он подождал, думая, что снова ошибся. Однако время шло, а отшельник не подавал признаков жизни. Джиб прижался ухом к его груди: сердце не билось. Он приподнял веко: нет, теперь ошибки быть не могло.
Джиб вернулся на свой пост. Он попробовал было предаться размышлениям, но обнаружил, что мысли разбегаются. Их было столько, что можно было запутаться. Голова у Джиба шла кругом. На несколько минут он совершенно забыл про отшельника, а когда посмотрел в его сторону, то увидел, что грудь человека больше не вздымается Он подождал, думая, что снова ошибся. Однако время шло, а отшельник не подавал признаков жизни. Джиб прижался ухом к его груди: сердце не билось. Он приподнял веко: нет, теперь ошибки быть не могло.
Отшельник умер. Но Джиб продолжал сидеть около него, словно надеялся вернуть старика к жизни. Он понял вдруг, что сумятица в мыслях исчезла, что он вновь обрел способность думать. Мог ли он чем-то помочь человеку? Джиб с ужасом вспомнил, что даже не попытался принести отшельнику воды. Да, он спрашивал, и отшельник отказался, но зачем, зачем было слушаться? Или надо было бежать за помощью? Но куда? К кому? И потом, разве мог он бросить умирающего, разве мог позволить тому умереть в одиночестве?
«Отшельник, думал Джиб, был стар и потому не боялся смерти. Может статься, он воспринимал ее как друга». Не далее как этим утром Друд интересовался, чем живет отшельник, и его вопрос остался без ответа. Наверно, жизнь отшельника была не так уж скудна, раз он сумел встретить смерть с таким достоинством. Что ж, у него еще много дел, а день уже клонится к вечеру. Джиб откинул одеяло, сложил отшельнику руки на груди, потом укрыл его одеялом с головой, после чего вышел наружу и принялся искать валуны, которыми можно было бы завалить вход в пещеру.
Глава 7
Хэл из Дерева-с-дуплом перебрался через изгородь и очутился на кукурузном поле. Итак, он в безопасности. Самогонщик с сыновьями на другом конце поля, а собаки отсыпаются под навесом после ночной охоты. Охота была долгой и, судя по всему, безуспешной. Хэл с Енотом полночи напролет прислушивались в своем дупле к звукам погони. Однажды собаки возбужденно затявкали, словно загнали добычу на дерево, однако она, как видно, ускользнула, потому что вскоре погоня возобновилась. Несколько раз в ночи, поблизости от их Дерева-с-дуплом, мелькали огоньки фонарей.
Кукуруза в этом году уродилась отменная. Однако заслуги в том самогонщика и его неотесанной семейки не было никакой или почти никакой. Почву они мотыжили всего лишь два или три раза, да и то в самом начале, так что между рядами в изобилии выросли сорняки. Тем не менее початки были один другого лучше, и Хэлу казалось, что их гораздо больше, чем обычно. Он забрался в поле на глубину в пять или шесть рядов, так как знал, что с краев кукурузу объедают еноты и белки. Вот почему самогонщик охотится на енотов, вернее, вот как он объясняет свою кровожадность: дескать, нельзя допускать, чтобы кукурузу уничтожали на корню. На самом же деле существовала иная причина: шкурки енотов пользовались спросом. Благодаря им, самогону и свинине семейство самогонщика как-то умудрялось сводить концы с концами.