В аварию попал? Переливание крови делали? повторила Ольга. Ну надо же Жалко, симпатичный мужчина.
Да так, ничего особенного, с подчеркнутым безразличием ответила Тамара. Но все равно жалко, конечно. Хоть бы выздоровел. Не знаешь, что там за госпиталь, в этом Арзамасе?
Не знаю, пожала плечами Ольга. Слушай, а по-моему, еще кто-то раньше говорил про Арзамас и госпиталь, ты не помнишь?
Точно, точно! ахнула Тамара. Мы сказали, что он все продукты нам оставил, а Саша спросил, есть ли
Тамама, мы с Женей кушать уже хотим! раздался вдруг голос Саши, и дети ворвались в дом.
Пять минут все будет готово! спохватилась Тамара, надевая передник.
Ты меня о чем-то спрашивала? напомнила Ольга.
Нет, я тебе рассказывала про нашего участкового и этого, как его квартиранта вот и все.
Тамара скрылась на кухне.
Ах да, про переливание крови мы говорили, пробормотала ей вслед Ольга.
А это что такое?! удивилась Женя.
Ну, например, если один человек был ранен и из его раны вытекло много крови, то немножечко берут у другого человека, здорового и сильного, он называется донор, и переливают раненому, чтобы он выздоровел, объяснила Ольга.
Значит, у них получается как бы одна кровь? нахмурившись от мыслительных усилий, спросила Женя.
Ну да, примерно так.
Они делаются как бы родственники? допытывалась девочка.
Ну, наверное, немножко, засмеялась Ольга.
А если Сашку ранят, а я ему дам свою кровь, мы будем еще больше родственники, чем сейчас? не унималась Женя.
Господи, помилуй! испугалась Ольга. С чего это Сашеньку должны ранить?!
Да я просто так спросила, отмахнулась Женя. Пошли руки мыть, Сашка.
Они убежали в ванную, а Ольга смотрела им вслед.
Надо же, как привязались друг к другу ребятишки! Считают себя родственниками, смешные такие. Хотя иногда они и в самом деле очень похожи, особенно когда бровки одинаково поднимают.
«Береги моих детей» раздался рядом едва слышный шепот, и Ольга резко обернулась.
Никого. Опять почудилось! Только ветер посвистывает за окном. Погода портится. Надвигается осень
Из содержания заметок Виктора Артемьева о событиях 1920 года, переданных им ГрозеНа другое утро, 17 декабря, за Артемьевым прибежал комендант Зверюкаев с известием, что темниковское уездное начальство, которое ночевало в Дивееве, наконец-то прибыло, и сейчас народ собирается в Успенском соборе.
Артемьев поспешил туда. Вокруг стояли вооруженные солдаты, которых вчера в Сарове и в помине не было. Значит, сопровождали членов укома.
Какими предусмотрительными темниковские партийцы оказались! Понимали, что вокруг так и рыщут «тамбовские волки из темниковских лесов»!
Зверюкаев познакомил Артемьева с секретарем укома партии Шестаковым, инструкторами Губковым и Зайцевым, поэтом Захаром Дорофеевым, о котором Артемьев уже упоминал, и другими членами комиссии, прибывшими из Темникова. Вид у них был преувеличенно оживленный, даже суетливый, в то время как темниковский священник Петр Говоров, Петр Барятинский из Дивеева, саровские иеромонахи Мефодий, Маркеллин и Руфин (с ними Артемьева тоже познакомили) стояли мрачны.
Говоров так и бросился к Артемьеву:
Уважаемый, мне сказали, вы из Москвы. Остановите этот произвол. Церковь в нашей стране отделена от государства, советская власть не касается религиозных предметов, а мощи являются таковыми. Мы, верующие, не можем относиться к этому равнодушно!
Даже мы не должны смотреть на святые останки! поддержал его отец Мефодий. А тем паче миряне, и уж тем более безбожники.
Хватит их слушать! рявкнул Губков. Они нам в дороге плешь проели своей пропагандой, а теперь снова начали. Предлагаю арестовать несговорчивых священников, а мощи просто вытряхнуть из раки.
Правильно! поддержал Дорофеев.
Давайте без крайностей, предложил Артемьев. Надо найти вариант, для обеих сторон приемлемый.
Если уж не избежать вскрытия, мы просим, чтобы мощи хотя бы не фотографировали! Говоров указал на человека с треногою, черной мантией и фотографическим аппаратом. Просим также, чтобы никто из непосвященных не дотрагивался до святых останков. А самое главное, не выставляйте их после вскрытия на всеобщее обозрение!
Что, опасаетесь, моль из них полетит, как из раки Сергия Радонежского летела в прошлом году? хохотнул Дорофеев. Там личинок дохлых было столько, что под ними этих мощей так называемых не разглядишь!
Да заступитесь же! в отчаянии повернулся к Артемьеву священник Петр Барятинский, однако секретарь укома Шестаков прервал его:
Мы пришли сюда выполнять постановление IX съезда, а не рассуждать!
А вы, товарищ Артемьев, дерзко подхватил Дорофеев, поскольку у вас нет полномочий участвовать в нашей работе, вы здесь присутствуете как частное лицо, а значит, не можете диктовать нам какие-то примиренческие условия. И вообще, вам как сотруднику карательных органов не подобает поощрять распространение опиума для народа!
Артемьев только глянул на это плоское лицо, чем-то похожее на лицо Павла Меца, Ромашова тож, как его затошнило. Неужто столь уж сильно русские притесняли мордву при царизме, что этот жалкий стихоплет аж из штанов выпрыгивает, лишь бы русского святого поскорей отдать на поругание?
Впрочем, Артемьев не собирался ни во что вмешиваться и только плечами пожал:
Делайте свое дело, товарищи.
Дело?! вскричал Барятинский. Это не дело, а святотатство. Я не буду в нем участвовать.
И вышел из храма.
Или вы нам помогаете, волком глянул Шестаков на остальных священников, или мы эту дурацкую раку сами распотрошим. Ну как? Что решаете?
Монахи посовещались, потом вперед выступили отцы Маркеллин и Руфин:
Мы вам поможем.
Итак, вскрытие началось.
Первоначально Маркеллин, очень бледный, трясущимися руками снял с раки несколько покровов. Руфин сворачивал их и откладывал в сторону.
Стала видна сама гробница и крышка над мощами с изображением под стеклом Саровского Святого. Тогда Маркеллин открыл гробницу, и все увидели фигуру, в которой угадывались линии человеческого тела, покрытую золотой парчовой епитрахилью[39].
На нижней стороне гробницы была надпись:
«При державе благочестивейшего Великого Государя Императора Николая Александровича, Самодержца Всероссийского, создалася рака сия повелением и усердием их Императорского величества Государя Императора и супруги его благочестивейшей Государыни Императрицы Александры Феодоровны в лето от Рождества Христова 1903 года месяца июля 19 день».
Крышка раки была серебряная, а изнутри вызолоченная. Фигура лежала в небольшом кипарисном гробе, обитом изнутри зеленой парчой. Глава фигуры была покрыта воздухом[40] с круглым отверстием надо лбом.
Внезапно всех ослепила вспышка и раздался звук, напоминающий выстрел. Артемьев невольно выхватил из-за пояса пистолет. За оружие похватались и члены комиссии, а священники начали креститься, испуганно озираясь. Но тут же выяснилось, что это не налет, как было подумали многие. Оказывается, фотограф успел незаметно для всех установить камеру на штатив и сейчас поджег магний[41], чтобы сделать снимок. По церкви поплыл дымок с неприятным запахом, из-под потолка посыпались белесые хлопья.
Вы же обещали не производить фотографирование! простонал Маркеллин, крестясь. Это надругательство над святыми останками!
Вам никто ничего не обещал! рявкнул Дорофеев, посматривая при этом почему-то на Артемьева.
Вы же обещали не производить фотографирование! простонал Маркеллин, крестясь. Это надругательство над святыми останками!
Вам никто ничего не обещал! рявкнул Дорофеев, посматривая при этом почему-то на Артемьева.
Маркеллин покачал головой, переглянулся с Руфином. Их лица выражали полную безнадежность.
Священники снова склонились над ракой.
Голова святого покоилась на подушке, фигура была окутана черной тканью и спелената по ногам черными лентами. На груди возлежал медный крест на цепочке.
Маркеллин снял воздух с головы фигуры, и стала видна белая материя, скрывающая лицо.
Маркеллин покачнулся, сильно побледнев и тяжело дыша. Руфин тихо попросил, чтобы ему подали воды.
Появился монах, в котором Артемьев узнал Гедеона. В руке он держал ковшик, и Маркеллин сделал несколько трудных глотков.
Гедеон, зыркнув на Артемьева исподлобья, поспешно вышел из храма, словно не мог видеть происходящее.
Руки Маркеллина так тряслись, что ему пришлось выждать несколько мгновений, прежде чем начать распарывать ножницами материю, скрывавшую голову и тело Серафима Саровского.
Вскоре открылся слой ваты, а под ним чистый скелет, который со временем приобрел цвет ржаной корки.
Никакой моли, о которой говорил Дорофеев, не было. Ничего, кроме этих нетленных останков.
Магний снова вспыхнул. К раке подступил человек с блокнотом, фиксирующий все, что открывалось под руками Маркеллина: «Развертывается кисть левой руки. Всего в кисти имеется костей пястных четыре, запястных пять, фаланговых больших пять, вторых фаланговых две, локтевых тоже две»
И так далее.
Артемьев почувствовал, что голова вдруг закружилась так, что больше невозможно стоять. Его бросило в ледяной пот.
Отступил на шаг, прислонился к выступу стены и продолжал смотреть, как руки сменявших друг друга отцов Маркеллина и Руфина перебирают косточки святого.
Вспомнились рассказы о том, что Серафим Саровский умер коленопреклоненным перед иконой. Мог ли он подумать, мог ли предположить, что через восемьдесят семь лет после смерти его кости будут вот так перебираться и описываться?
Может быть, праведник и знал, что случится именно так: ведь в числе других записано было и такое его пророчество:
«До рождения Антихриста произойдут великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее Бунты разинский, пугачевский, Французская революция ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей; осквернение церквей Господних; уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются. Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе».
Если он знал о судьбах России, то отчего же не мог знать о судьбе своих мощей?..
Артемьев даже удивился, что слова этого пророчества так четко впечатались в память. При этом он ощущал глубочайшее потрясение души и просветление мыслей. Ну да, он видел перед собой останки давно умершего человека, однако чувствовал себя так, словно видел воочию его душу, и эта душа глубоко родственна его собственной. Нечто подобное испытывал Артемьев при встрече с Анютой, однако теперешнее ощущение было гораздо сильнее, даже острей!